Читая книгу "Три века спора о варягах"
Давно мое внимание привлекли книги Д.Н. Верхотурова «Три века спора о варягах» и «Свидетельства мертвых варягов». Внимание привлекли, но признаться, сомневался, стоит ли тратить деньги и время на эти книги (аннотации смущали). Однако, знакомый стал присылать некоторые выдержки из них, чем убедил, что почитать стоит, поскольку там имелась ценная информация по проблеме тождества ругов и руси, которую я сам упустил. Тем не менее, получив сами книги, я их надолго отправил на книжную, так как всегда находилось что-то, что стоило почитать: в силу основной направленности моих исследований, я всегда отдаю предпочтение работам по античной истории. Но, время от времени, все-таки ЗАСТАВЛЯЛ себя продолжить чтение Верхотурова.
Пришлось именно ЗАСТАВЛЯТЬ. Чтение этих книг - удовольствие особого рода. Как заявляет сам автор, не являясь специалистом по русской истории, он тем не менее, решил разобраться в споре норманистов и антинорманистов. Такое внимание стоит только приветствовать! Разбираясь в этом споре, автор полностью и безапелляционно принял сторону норманистов. Имеет полное право, безусловно. Но, затем он поставил перед собой задачу написать взвешенное и непредвзятое исследование историографии по теме происхождения Руси. Во всяком случае, читая введение к книге «Три века…» у меня создалось именно такое впечатление. Это при том, что я уже знал, что непредвзятостью автор явно не страдает.
В плюс Верхотурову можно поставить разве что начитанность (если конечно он действительно прочитал все труды, которые освещает, а не списал у кого-то другого), а также оригинальную попытку вписать баталии вокруг происхождения Руси в более широкие рамки модной темы национального строительства в России. В последнем случае плюсик только за оригинальность, так как лично у меня вызывает определенные сомнения некоторые тезисы, высказанные автором по этому поводу. По крайней мере, относительно сознательной политики, на это направленной (хотя, опять же, возможно, что тут я сам себя убедил в том, что автор именно это предполагает). Но, перейдем к содержанию книги…
Как уже писал выше, читать приходится превозмогая. Дело тут не в том, что книга плохо написана. Скорее наоборот, сам текст читается легко. Но, вот то, КАК она написана. Мы уже знаем, что автор полностью встал на сторону норманистов, что сильно влияет на подачу материала. Собственно, всю суть многостраничного труда можно охарактеризовать одной фразой: норманизм - плод интеллектуального труда истинных ученных, в то время как антинорманизм - это политическая реакция лиц, которым не нравятся выводы истинных ученных, поскольку выводы эти расходятся с нарративом исторического «национального» мифа. Сам этот миф получил свое воплощение в киевском «Синопсисе» задолго до рассвета научного изучения русской истории. Под влиянием этого самого «Синопсиса» находился и Ломоносов. Естественно, много места уделено противостоянию Ломоносова и Миллера. При этом, Миллер у специалиста по истории и археологии Сибири приобретает образ чуть ли не идеального и бескорыстного ученного. Другое дело Ломоносов. Это прожжённый интриган, не разбирающийся в русской истории и исторической науке вообще, который пользовался своим влиянием при дворе, дискуссию вел, не столько опираясь на научные данные, сколько давя на актуальные политические темы. В общем, несмотря на то, что Верхотуров не забывает о научных достижениях Ломоносова, полностью отказывает ему в заслугах перед исторической наукой. И вообще, образ Ломоносова вырисовывается крайне неприятный. Даже предвзятый. Соответственно, предвзятым (но со знаком +) выходит и образ Миллера. На самом деле, он не сильно отличался от своих оппонентов. Поразительным образом, автор не замечает противоречий в своих собственных словах. Пытаясь всячески продемонстрировать некомпетентность Ломоносова в исторической науке, он сам же приводит факты, которые свидетельствуют о том, что Михайло Васильевич подошел к своей работе со всей тщательностью и серьезностью, владел превосходно латынью, знал древнегреческий. Несколько лет потратил только на знакомство с источниковой базой (которая была весьма широкой), в своей «Российской истории» отказался от тех своих утверждений в отзыве на речь Миллера, которые расходились с данными источников. Верхотуров ему приписывает даже подлог утверждений Миллера, не замечая, что тезисы норманской теории Ломоносова прямо проистекают из тезисов самого Миллера, приводимые самим Верхотуров несколькими страницами ранее. По мнению Верхотурова, Ломоносов сдался, осознав невозможность для него осилить весь объем данных по русской истории, забывая, что этот человек был невероятно занятым. Ему просто не хватило времени на завершение масштабного труда, им задуманного. С Верхотуровым можно согласиться лишь в том, что на момент спора вокруг речи Миллера, Михайло Васильевич не был специалистом в русской истории, но приступая к написанию «Российской истории», он одновременно поставил перед собой задачу таким специалистом стать. И успел сделать на этом поприще очень многое (из этого, безусловно, не следует, что с точкой зрения Ломоносова нужно соглашаться, как не следует и то, что нужно соглашаться с точкой зрения его оппонента или принижать значение заслуг самого Миллера в угоду гению Ломоносова).
Привлекает внимание один момент в книге Верхотурова. Он приписывает Михайло Васильевичу изобретение «варягов россов», проживавших по мнению Ломоносова в Пруссии до прибытия в Новгород. Опустим то, что «варягов русь» изобрел еще автор Повести Временных лет. Верхотуров, явно больше уделявший внимание критике антинорманизма его противниками, посчитал, что сам Ломоносов создал этот конструкт на основе московской легенды о происхождении московских князей от Пруса, брата императора Августа и известии о призвании Рюрика и его братьев из Пруссии у Петра Петрея. Автор не знаком с тем, что отождествление варягов с «немцами из Пруссии» появляется уже в новгородских летописях, равно как и не знаком с традицией немецких писателей более раннего времени о присутствии в Пруссии неких роксоланов, от которых «россов» производит «Синопсис» и Ломоносов. Упоминаются роксоланы и прусских хрониках. В общем, при том, что сама проблема «прусских роксоланов» требует изучения, у Михайло Васильевича были основания для выдвижения именно такой гипотезы возникновения Руси. Другой момент, иллюстрирующий то, как Верхотуров подходит к своему материалу: переходя к обзору «Истории Российской…» князя Щербатова, который развивал идеи Ломоносова и попытался примирить его концепцию с взглядами Миллера, опираясь на легендарную скандинавскую традицию (Миллер ей доверял), автор обвиняет князя в том, что тот включал в свой труд собственные выдумки. Конкретно, речь идет о рассказе о войне Рагнара Лодброка с «лифляндскими королями», которым помогал некий «безымянный и трусливый русский царь». Вот в выдумке этого царя Верхотуров и обвинил Щербатова. Открыть 9-ю книгу Саксона Грамматика было лень, а ведь именно оттуда князь - историк и выписал этот эпизод.
Пока что, это впечатления о первых 85 страницах книги Верхотурова. Сама задумка хороша, но исполнение оставляет желать лучшего. Книгу (и ее продолжение) я конечно дочитаю до конца. И наверняка найду в ней много интересного. Но, учитывая своеобразную манеру автора, читать будет очень сложно.
Пришлось именно ЗАСТАВЛЯТЬ. Чтение этих книг - удовольствие особого рода. Как заявляет сам автор, не являясь специалистом по русской истории, он тем не менее, решил разобраться в споре норманистов и антинорманистов. Такое внимание стоит только приветствовать! Разбираясь в этом споре, автор полностью и безапелляционно принял сторону норманистов. Имеет полное право, безусловно. Но, затем он поставил перед собой задачу написать взвешенное и непредвзятое исследование историографии по теме происхождения Руси. Во всяком случае, читая введение к книге «Три века…» у меня создалось именно такое впечатление. Это при том, что я уже знал, что непредвзятостью автор явно не страдает.
В плюс Верхотурову можно поставить разве что начитанность (если конечно он действительно прочитал все труды, которые освещает, а не списал у кого-то другого), а также оригинальную попытку вписать баталии вокруг происхождения Руси в более широкие рамки модной темы национального строительства в России. В последнем случае плюсик только за оригинальность, так как лично у меня вызывает определенные сомнения некоторые тезисы, высказанные автором по этому поводу. По крайней мере, относительно сознательной политики, на это направленной (хотя, опять же, возможно, что тут я сам себя убедил в том, что автор именно это предполагает). Но, перейдем к содержанию книги…
Как уже писал выше, читать приходится превозмогая. Дело тут не в том, что книга плохо написана. Скорее наоборот, сам текст читается легко. Но, вот то, КАК она написана. Мы уже знаем, что автор полностью встал на сторону норманистов, что сильно влияет на подачу материала. Собственно, всю суть многостраничного труда можно охарактеризовать одной фразой: норманизм - плод интеллектуального труда истинных ученных, в то время как антинорманизм - это политическая реакция лиц, которым не нравятся выводы истинных ученных, поскольку выводы эти расходятся с нарративом исторического «национального» мифа. Сам этот миф получил свое воплощение в киевском «Синопсисе» задолго до рассвета научного изучения русской истории. Под влиянием этого самого «Синопсиса» находился и Ломоносов. Естественно, много места уделено противостоянию Ломоносова и Миллера. При этом, Миллер у специалиста по истории и археологии Сибири приобретает образ чуть ли не идеального и бескорыстного ученного. Другое дело Ломоносов. Это прожжённый интриган, не разбирающийся в русской истории и исторической науке вообще, который пользовался своим влиянием при дворе, дискуссию вел, не столько опираясь на научные данные, сколько давя на актуальные политические темы. В общем, несмотря на то, что Верхотуров не забывает о научных достижениях Ломоносова, полностью отказывает ему в заслугах перед исторической наукой. И вообще, образ Ломоносова вырисовывается крайне неприятный. Даже предвзятый. Соответственно, предвзятым (но со знаком +) выходит и образ Миллера. На самом деле, он не сильно отличался от своих оппонентов. Поразительным образом, автор не замечает противоречий в своих собственных словах. Пытаясь всячески продемонстрировать некомпетентность Ломоносова в исторической науке, он сам же приводит факты, которые свидетельствуют о том, что Михайло Васильевич подошел к своей работе со всей тщательностью и серьезностью, владел превосходно латынью, знал древнегреческий. Несколько лет потратил только на знакомство с источниковой базой (которая была весьма широкой), в своей «Российской истории» отказался от тех своих утверждений в отзыве на речь Миллера, которые расходились с данными источников. Верхотуров ему приписывает даже подлог утверждений Миллера, не замечая, что тезисы норманской теории Ломоносова прямо проистекают из тезисов самого Миллера, приводимые самим Верхотуров несколькими страницами ранее. По мнению Верхотурова, Ломоносов сдался, осознав невозможность для него осилить весь объем данных по русской истории, забывая, что этот человек был невероятно занятым. Ему просто не хватило времени на завершение масштабного труда, им задуманного. С Верхотуровым можно согласиться лишь в том, что на момент спора вокруг речи Миллера, Михайло Васильевич не был специалистом в русской истории, но приступая к написанию «Российской истории», он одновременно поставил перед собой задачу таким специалистом стать. И успел сделать на этом поприще очень многое (из этого, безусловно, не следует, что с точкой зрения Ломоносова нужно соглашаться, как не следует и то, что нужно соглашаться с точкой зрения его оппонента или принижать значение заслуг самого Миллера в угоду гению Ломоносова).
Привлекает внимание один момент в книге Верхотурова. Он приписывает Михайло Васильевичу изобретение «варягов россов», проживавших по мнению Ломоносова в Пруссии до прибытия в Новгород. Опустим то, что «варягов русь» изобрел еще автор Повести Временных лет. Верхотуров, явно больше уделявший внимание критике антинорманизма его противниками, посчитал, что сам Ломоносов создал этот конструкт на основе московской легенды о происхождении московских князей от Пруса, брата императора Августа и известии о призвании Рюрика и его братьев из Пруссии у Петра Петрея. Автор не знаком с тем, что отождествление варягов с «немцами из Пруссии» появляется уже в новгородских летописях, равно как и не знаком с традицией немецких писателей более раннего времени о присутствии в Пруссии неких роксоланов, от которых «россов» производит «Синопсис» и Ломоносов. Упоминаются роксоланы и прусских хрониках. В общем, при том, что сама проблема «прусских роксоланов» требует изучения, у Михайло Васильевича были основания для выдвижения именно такой гипотезы возникновения Руси. Другой момент, иллюстрирующий то, как Верхотуров подходит к своему материалу: переходя к обзору «Истории Российской…» князя Щербатова, который развивал идеи Ломоносова и попытался примирить его концепцию с взглядами Миллера, опираясь на легендарную скандинавскую традицию (Миллер ей доверял), автор обвиняет князя в том, что тот включал в свой труд собственные выдумки. Конкретно, речь идет о рассказе о войне Рагнара Лодброка с «лифляндскими королями», которым помогал некий «безымянный и трусливый русский царь». Вот в выдумке этого царя Верхотуров и обвинил Щербатова. Открыть 9-ю книгу Саксона Грамматика было лень, а ведь именно оттуда князь - историк и выписал этот эпизод.
Пока что, это впечатления о первых 85 страницах книги Верхотурова. Сама задумка хороша, но исполнение оставляет желать лучшего. Книгу (и ее продолжение) я конечно дочитаю до конца. И наверняка найду в ней много интересного. Но, учитывая своеобразную манеру автора, читать будет очень сложно.