Нацизм, гуманизм и альпинистская связка. Этика. Грузилово. Орфодилеммы
При идиотской и,наверное, заведомо дурацкой попытке доковыряться до Хайдеггера чрез русские его переводы(и заодно, до Джентиле, китайских легистов, Ильина), полезна метафора для понимания фашизма всё-таки сконденсировалась и дала хороший намёк на возможность решения вопроса...
Дилемма альпинистской связки представляется так:
Если в альпинистской связке есть демократия - то она есть, или, по крайней мере, теоретически возможна в крупном нерабовладельческом обществе.
Если же в альпинистской связке нет и не обнаружить никакой демократии - тогда её нет и нигде. И никогда. Это элементарный атом человеческой самоорганизации перед "нежелательными" последствиями, перед перспективой гибели.
И никаких социализмов и коммунизмов. И никакого либерализма.
Остается только предельный фашизм как единственная, всегда движущаяся политическая реальность, умело скрывающая себя под разными масками, морковками, манками и вывесками.
Всегда остающаяся в сухом остатке, после отпадения большинства розовых иллюзий.
Так есть ли она - какая-то демократия - среди ползущих на одной веревке над бездной людей, где жизнь каждого висит на каждом?
С другой стороны, при такой ситуативной постановке вопроса, никакого противоречия между гуманизмом и дарвинизмом просто нет. Одно есть другое.
И при таком раскладе - появляется возможность понять, почему Хайдеггер заочно спорил с Сартром о гуманизме именно с позиции :
"Коли мы экзистенциалисты и опираемся на становление, то начни не с себя и своего и чужого морально-значимого "выбора", а с Бытия - и тогда вопрос о гуманизме отпадет вместе с вопросом о неотменимой тревожности, которая может возникнуть, лишь тогда,когда претендуешь на роль, бОльшую. чем скромная роль пастуха Бытия, садовника этого мира - но не его Хозяина - если таковой есть - о чём мы не смеем предполагать сверх философского целомудрия.
Тот же греко-римско-новоевропейский, чуждый особому германскому духу "гуманизм", который мы имеем - "перевернутый с ног на голов", искусственный, не имеющий отношения к делу, губительный, потому что "махинаторы" семитского происхождения-то нас используют, пока мы их "защищаем"".
Именно это,наверное, и проще всего понять из несколько витиеватого Хайдеггеровского письма "о гуманизме".
Если убрать "воду" и рассуждения о роли Языка.
И оставить "выжимку"
Тогда понятнее,почему нацисты тоже себя считают гуманистами. Это именно "фасция", веревка, опояска, стягивающая, ужимающая бытие до единственно верного решения в рамках права сильного, в рамках иерархии "самого опытного" и во имя жизни, гуманизм альпинистов.
И тогда нет вариантов, никакой другой человеческой жизни вне фашизма.
И тогда проще понять, почему и как Хайдеггер вышел на нацизм - и стоял до конца именно за нацизм, и обосновывал его именно тем,что единственный гуманизм, которого хочет Бытие - это гуманизм "от-реальности" с опорой на страх, нацистский
И тогда паззл складывается. Тогда становится даже понятно, почему альпинизм многие ультраправые любят приводить в пример как истинно арийский спорт, спорт покорителей, победителей, восходящих на вершину через совместные усилия в фасцистском предельном стяжении.
Вопрос же для меня - в умозрительном диалоге с такой картиной мира - упирается в то, можно ли считать именно альпинистскую связку "элементарной", минимально работающей социальной формой, к которой восходит любое качественное общественно-знаковое движение(не являющееся суетой, поверхностным метанием, не затрагивающим никаких перемен мест слагаемых политэкономического процесса и исторического течения) - или же есть что-то ещё, и тогда у того,что я считаю своей формой мирового Бобра - всё-таки есть зазор, есть свое "игольное ушко", узкий путь, в который просачивается, капля за каплей, вода жизни, свободы, любви, счастья и соучастия, не вызванного внешним принуждением и не спаянного страхом?
Всегда ли "Зов Бытия" - это свист ветра над пропастью, свист ужаса?
Гонит ли нас страх - или любовь всё-таки имеет собственное, несводимое к отчаянному цеплянию за выступы и впадины мира значение?
Это уже не сартровский и не хайдеггеровский,а кастанедовский вопрос.
Сам Хайдеггер при этом в каком-то смысле защищал непринуждённость в мире. И право философии на непринужденность , на вольное просачивание- и это в век,когда первая волна позитивизма и сциентизма накрыла всех так,как сейчас всех накрывает волной научпопа(разного качества) - и требовала от философии "сократить" себя до служанки науки и здравого смысла.
Хайддегер сказал "Стоп" . Он тогда остановит процесс запихивания" философии в прокрустово ложе позитивизма в таком несколько вульгарном , резковатом, непоэтичном варианте.
Но все равно он смирял её перед Бытием - а не разворачивал во весь рост, доводя вопросы до горящей, восплённой боли.
В сартровском же экзистенциализме, последовательно атеистичном - нет чуда, и значит, зло, однажды объявившееся в бытии, однажды сделанное кому-то, каждый раз происходит навсегда, даже если никем не засвидетельствовано.
Его можно простить, можно забыть, можно искупить, можно компенсировать,загладить, оставить в прошлом - но нет больше Божьего такого, христианского миропересотворения, победы над временем.
Есть ещё прощение и забвение, но нет того умиротворения, которое удерживает знаитедьную часть души у обычного верующего "над водой" времени - всегда и во всех обстоятельствах.
Зло в относительном историческом измерении становится - оставаясь искупимым, оставаясь исправимым, оставаясь заглаживаемым и простительным - неотменимым более никогда.
Каждое зло,каждая рана, до каждого неосторожного слова больше не могут быть оставлены и больше нет обмена в небесном обменнике их на непостижимое добро пакибытийного плана.
Могу ли я понять евразийских коммунофашистов с позиции "командной работы в связке"? Наверное.
Могу ли делать это основой гуманистической этики?
Не получается - потому что действуя на уровне жизнесохранения и на уровне бытового понимания счастья людей, а не на уровне духовной практики и духовных актов, когда появляется возможность "Оставить Абсолютное Абсолюту, а относительное сполна доплатить Кесарю", - я не могу загнать этику как в положение, при котором:
а) бессильный, потерпевший несправедливость и изуродованный человек без надежды на милосердие, бога или случайность - остаётся бессильным ,изуродованным и при этом благостно-безмятежным относительно вины своего обидчика,
так и в положение,при котором
б)обиженный,изуродованный и бессильный кладет всё свое нутро на алтарь мести, не оставляя никакого просвета для человеческого в себе или в своем прежнем мучителе, даже зная,что проиграет заранее в этой неравной схватке, и история оплюёт его.
Оба эти варианта, честно говоря, как я чувствую, - "людоедские" гораздо больше, чем то "людоедство" или "фашизм",которые мои недоброжелатели приписывают мне самой и моей этической системе.
Многое на горных уступах нашего мира проползается именно тогда, когда нет никакого расчёта на чью-либо поддержку или даже хоть какое-то понимание проблемы.
Отдельные "горы" вообще проползаются только при условии полного отсутствия "страховочных веревок" - а самая большая и в каком-то смысле единственная гора требует не только отсутствия товарищей, но и тебя.
Один ли ты или нас несколько - но и в горах,и в пустыне,и в море решает чувство внешнего направления.
И связь - связь не только друг с другом, с предками, с историей или с землёй(которая порой против нас), но и со звёздами.
И тем, что даже над ними.
Над всей "геополитикой" и "небополитикой".
Дилемма альпинистской связки представляется так:
Если в альпинистской связке есть демократия - то она есть, или, по крайней мере, теоретически возможна в крупном нерабовладельческом обществе.
Если же в альпинистской связке нет и не обнаружить никакой демократии - тогда её нет и нигде. И никогда. Это элементарный атом человеческой самоорганизации перед "нежелательными" последствиями, перед перспективой гибели.
И никаких социализмов и коммунизмов. И никакого либерализма.
Остается только предельный фашизм как единственная, всегда движущаяся политическая реальность, умело скрывающая себя под разными масками, морковками, манками и вывесками.
Всегда остающаяся в сухом остатке, после отпадения большинства розовых иллюзий.
Так есть ли она - какая-то демократия - среди ползущих на одной веревке над бездной людей, где жизнь каждого висит на каждом?
С другой стороны, при такой ситуативной постановке вопроса, никакого противоречия между гуманизмом и дарвинизмом просто нет. Одно есть другое.
И при таком раскладе - появляется возможность понять, почему Хайдеггер заочно спорил с Сартром о гуманизме именно с позиции :
"Коли мы экзистенциалисты и опираемся на становление, то начни не с себя и своего и чужого морально-значимого "выбора", а с Бытия - и тогда вопрос о гуманизме отпадет вместе с вопросом о неотменимой тревожности, которая может возникнуть, лишь тогда,когда претендуешь на роль, бОльшую. чем скромная роль пастуха Бытия, садовника этого мира - но не его Хозяина - если таковой есть - о чём мы не смеем предполагать сверх философского целомудрия.
Тот же греко-римско-новоевропейский, чуждый особому германскому духу "гуманизм", который мы имеем - "перевернутый с ног на голов", искусственный, не имеющий отношения к делу, губительный, потому что "махинаторы" семитского происхождения-то нас используют, пока мы их "защищаем"".
Именно это,наверное, и проще всего понять из несколько витиеватого Хайдеггеровского письма "о гуманизме".
Если убрать "воду" и рассуждения о роли Языка.
И оставить "выжимку"
Тогда понятнее,почему нацисты тоже себя считают гуманистами. Это именно "фасция", веревка, опояска, стягивающая, ужимающая бытие до единственно верного решения в рамках права сильного, в рамках иерархии "самого опытного" и во имя жизни, гуманизм альпинистов.
И тогда нет вариантов, никакой другой человеческой жизни вне фашизма.
И тогда проще понять, почему и как Хайдеггер вышел на нацизм - и стоял до конца именно за нацизм, и обосновывал его именно тем,что единственный гуманизм, которого хочет Бытие - это гуманизм "от-реальности" с опорой на страх, нацистский
И тогда паззл складывается. Тогда становится даже понятно, почему альпинизм многие ультраправые любят приводить в пример как истинно арийский спорт, спорт покорителей, победителей, восходящих на вершину через совместные усилия в фасцистском предельном стяжении.
Вопрос же для меня - в умозрительном диалоге с такой картиной мира - упирается в то, можно ли считать именно альпинистскую связку "элементарной", минимально работающей социальной формой, к которой восходит любое качественное общественно-знаковое движение(не являющееся суетой, поверхностным метанием, не затрагивающим никаких перемен мест слагаемых политэкономического процесса и исторического течения) - или же есть что-то ещё, и тогда у того,что я считаю своей формой мирового Бобра - всё-таки есть зазор, есть свое "игольное ушко", узкий путь, в который просачивается, капля за каплей, вода жизни, свободы, любви, счастья и соучастия, не вызванного внешним принуждением и не спаянного страхом?
Всегда ли "Зов Бытия" - это свист ветра над пропастью, свист ужаса?
Гонит ли нас страх - или любовь всё-таки имеет собственное, несводимое к отчаянному цеплянию за выступы и впадины мира значение?
Это уже не сартровский и не хайдеггеровский,а кастанедовский вопрос.
Сам Хайдеггер при этом в каком-то смысле защищал непринуждённость в мире. И право философии на непринужденность , на вольное просачивание- и это в век,когда первая волна позитивизма и сциентизма накрыла всех так,как сейчас всех накрывает волной научпопа(разного качества) - и требовала от философии "сократить" себя до служанки науки и здравого смысла.
Хайддегер сказал "Стоп" . Он тогда остановит процесс запихивания" философии в прокрустово ложе позитивизма в таком несколько вульгарном , резковатом, непоэтичном варианте.
Но все равно он смирял её перед Бытием - а не разворачивал во весь рост, доводя вопросы до горящей, восплённой боли.
В сартровском же экзистенциализме, последовательно атеистичном - нет чуда, и значит, зло, однажды объявившееся в бытии, однажды сделанное кому-то, каждый раз происходит навсегда, даже если никем не засвидетельствовано.
Его можно простить, можно забыть, можно искупить, можно компенсировать,загладить, оставить в прошлом - но нет больше Божьего такого, христианского миропересотворения, победы над временем.
Есть ещё прощение и забвение, но нет того умиротворения, которое удерживает знаитедьную часть души у обычного верующего "над водой" времени - всегда и во всех обстоятельствах.
Зло в относительном историческом измерении становится - оставаясь искупимым, оставаясь исправимым, оставаясь заглаживаемым и простительным - неотменимым более никогда.
Каждое зло,каждая рана, до каждого неосторожного слова больше не могут быть оставлены и больше нет обмена в небесном обменнике их на непостижимое добро пакибытийного плана.
Могу ли я понять евразийских коммунофашистов с позиции "командной работы в связке"? Наверное.
Могу ли делать это основой гуманистической этики?
Не получается - потому что действуя на уровне жизнесохранения и на уровне бытового понимания счастья людей, а не на уровне духовной практики и духовных актов, когда появляется возможность "Оставить Абсолютное Абсолюту, а относительное сполна доплатить Кесарю", - я не могу загнать этику как в положение, при котором:
а) бессильный, потерпевший несправедливость и изуродованный человек без надежды на милосердие, бога или случайность - остаётся бессильным ,изуродованным и при этом благостно-безмятежным относительно вины своего обидчика,
так и в положение,при котором
б)обиженный,изуродованный и бессильный кладет всё свое нутро на алтарь мести, не оставляя никакого просвета для человеческого в себе или в своем прежнем мучителе, даже зная,что проиграет заранее в этой неравной схватке, и история оплюёт его.
Оба эти варианта, честно говоря, как я чувствую, - "людоедские" гораздо больше, чем то "людоедство" или "фашизм",которые мои недоброжелатели приписывают мне самой и моей этической системе.
Многое на горных уступах нашего мира проползается именно тогда, когда нет никакого расчёта на чью-либо поддержку или даже хоть какое-то понимание проблемы.
Отдельные "горы" вообще проползаются только при условии полного отсутствия "страховочных веревок" - а самая большая и в каком-то смысле единственная гора требует не только отсутствия товарищей, но и тебя.
Один ли ты или нас несколько - но и в горах,и в пустыне,и в море решает чувство внешнего направления.
И связь - связь не только друг с другом, с предками, с историей или с землёй(которая порой против нас), но и со звёздами.
И тем, что даже над ними.
Над всей "геополитикой" и "небополитикой".