Тысячелетие вокруг Балтики (41)
41. Приокские параллели
(начало, предыд.)
Прояснив для себя хотя бы немного ситуацию в восточной ордынской ветви, можно переходить к сравнительному анализу 4 стадии для северной и западной ветвей. Напомню, что во второй, активной четверти Подъема торгово-политическая элита становится направляющей силой за счет провоцируемого ею раскола в доминирующей военно-политической элите и вовлечения третейской элиты как противовеса военной. И без того вся военная политика строилась вокруг контроля торговых путей, но на 4 стадии, скорее, торговые сети контролируют военных, а не наоборот. При этом торговая олигархия при контроле путей всегда опирается и на западную, и на восточную ветви элит, но на 4 стадии восточная ветвь выходит на один уровень с западной, что и создает не меньшую свободу действий для торговой олигархии.
По мере усиления влияния торговцев происходит переход от экспансии и противостояния территориально привязанных феодальных иерархий к борьбе конкурирующих коалиций поверх границ и внутри каждого из обособившихся территориальных доменов. Без этого понимания анализ событий активной четверти и особенно 4 стадии затруднен. Между тем историки, как правило, рассматривают события 4 стадии как продолжение предыдущих феодальных войн, ограничивая анализ военно-политическими событиями. Проявления системного торгово-политического влияния выглядят при этом как череда необъяснимых эксцессов и случайностей.
Между тем переход в 1430 году российской (северорусской) истории к активной 4 стадии дает наглядный пример роста влияния женской половины дворцовой политики, в нашем случае - влияния Софьи Витовтовны и ее невестки, несмотря даже на смерть Витовта и крах политики литовской экспансии. Напомню, что именно женская половина княжеских, королевских, ханских дворов теснее всего связана с ювелирами, они же как правило банкиры или их агенты, а также поставщиками элитного импорта. Политические брачные союзы означают, в том числе, прибытие в свадебном поезде ближнего круга невесты, который формирует или усиливает форпост своей торгово-политической сети.
Несложно понять, какую именно торгово-политическую сеть успела усилить Софья Витовтовна и на нее опереться через брак своего сына на внучке Владимира Андреевича Храброго и Елены Ольгердовны. Серпухов, Боровск, Малоярославец - города на торговом пути «из литвы в булгары» по Угре и Оке, альтернативном верхневолжскому пути из Новгорода туда же. Так же понятно, что родственники Василия II по мужской линии - дядя Юрий и сыновья находились в тесном союзе с новгородской олигархией, обустроив пошехонский путь из Углича на Бежецк в обход Кашина и иных тверских застав. Сама же Тверь, слишком зависимая от Литвы, впадает из-за этого в кризис (узел 2.D), аналогичный кризису западной полоцкой ветви в той же фазе общерусского процесса.
Параллель с общерусской феодальной революцией продолжается и в виде конкуренции двух альтернативных торговых путей, контролируемых родственниками по женской линии - тот же волго-балтийский путь из Новгорода на Каспий и южная причерноморская альтернатива от Каспия на Галич и Волынь. Попытка Мстислава Удатного взять под контроль верхневолжский путь привела к резкой вспышке вражды с владимирской родней, Липицкой битве. Северорусским аналогом стала столь же жестокая междоусобная война Юрьевичей против Василия II (1433-36) с чередой шатких перемирий.
По поводу конкуренции двух путей, родственных по женской линии, можно еще напомнить немного странную женитьбу литовско-полоцкого князя Ольгерда на Ульяне, дочери тверского князя Александра Михайловича. Политический брак (1350) состоялся много позже казни отца невесты в Орде (1339). Конечно, вокняжение в Твери дяди невесты можно считать резоном, но тот же дядя Василий держал пленником племянника - родного брата Ульяны. Сам Ольгерд вскоре после свадьбы пошел войной на Тверь, отнял Ржев. Так что вряд ли дело в силе дяде, нужно искать для такого союз, иные важные резоны - по матери. Анастасия Юрьевна была дочерью Юрия Львовича Галицкого, из той самой южной альтернативы северному новгородскому пути.
Нужно ли напоминать, что при такой конкуренции двух альтернативных путей, сходящихся на востоке, наибольшую выгоду получает именно восточная третейская сторона. На общерусской 4 стадии таким старшим партнером был тесть Мстислава хан Котян, чьи интриги против русских и половецких соседей привели в итоге к внешней монголо-татарской интервенции. В той же фазе северорусской ветви аналогом Котяна был хан Мухаммед Старший (Улу). Смерть его главного союзника Витовта (1430) привела поэтому к спорам и войнам претендентов на власть не только в самой Литве и в Москве, но и к расколу, распрям и распаду в Золотой Орде.
Улу-Мухаммед не получил поддержки от обеих литовских партий Сигизмунда и Свидригайлы, а его наместник в Казани, контролировавший восточную часть литовско-булгарского пути по Оке, совершил переворот в Сарае. Укрывшийся в Крыму Улу-Магомед был вынужден напомнить о себе и Литве, и Москве, и Казани, заняв литовскую крепость Белёв на верхней Оке. Тем самым он ударил в тыл верховским сторонникам Свидригайлы, поддержав великого князя Сигизмунда Кейстутовича, брата Витовта. Дальнейшие события с походом северорусской рати и битвой при Белеве (1437) носят столь же странный характер, как и общерусский поход с битвой на Калке (1223).
Начать можно с того, что Василий II с самого начала правления был в одной коалиции с Улу-Мухаммедом и Витовтом. Так что выдача ярлыка Василию (1431), а не его дяде Юрию - была предопределена вовсе не особой дипломатичностью послов. При этом сам Василий Васильевич вряд ли хотел воевать со своим покровителем, однако вынужден был под давлением другой коалиции послать войско во главе со своими оппонентами - обоими Дмитриями Юрьевичами, но с участием серпуховских воевод.
Тем временем Улу-Мухаммед разорял литовские земли, ослабляя Свидригайло, а земли под рукой московского князя грабить не велел, чтобы вступить в переговоры с послами от Василия. И хотя позже казанские летописцы живописно преувеличивали масштабы и характер «битвы», но факт есть факт - как и на Калке одна часть русских вдруг побежала от формального противника, подставив под удар другую часть. А сам Улу-Мухаммед в результате военно-дипломатического триумфа вернулся в Казань как первый хан самостоятельного Казанского ханства.
Не менее странной была история с битвой при Суздале (1445), когда внутренние оппоненты Василия, его кузены снова сначала подталкивали его и серпуховчан к войне с Улу-Мухаммедом, а затем сами же не явились на битву, возможно, помня о подставе в Белеве. Сам же Василий пировал в Суздале, по видимости не очень-то беспокоясь о приближении также немногочисленного татарского войска. Есть подозрение, что и в плену в Казани Василию было безопаснее и сытнее, чем в Москве.
Опять же, если Юрьевичи и стоящие за ними новгородцы все еще хотят иметь влияние на Москву и на Казань, то должны для этого собрать выкуп. А раз не собрали, то отныне Василий II больше обязан казанскому хану, чем родственникам. Теневой союз между казанскими татарами и московским князем становится явным, когда Василий отдает торговые города в кормление сыну Улу-Мухаммеда. После такого укрепления связей с Казанью, смысла платить дань сарайским ханам «Большой Орды» из противной коалиции не оставалось не только для Москвы, но и для Новгорода. Так что поход Улу-Мухаммеда на Суздаль по своим последствиям в масштабах Северо-Восточной Руси имел такое же значение, как п поход Батыя в 1238 году. При этом Казанское ханство на средней Волге играло такую же роль восточной, третейской подветви северорусской ветви как волжская Орда в общерусской истории двумя веками ранее.
Экономическое значение торгового пути по Оке из Полоцка и Смоленска в Казань, как более привлекательного чем верхневолжские пути на Новгорода, можно оценить хотя бы по факту добровольного выезда из Москвы знати и слободских людей в Коломну вслед за изгнанным Василием (1433). Следует также верно оценить влияние более тесного союза Москвы и Казани на ослабление влияния не только Новгорода и Твери, но и Сарая, не говоря уже о подчинении удельных князей. Так что оперативно-тактические уступки Василия II казанским татарам открыли стратегическую перспективу для укрепления централизованного государства и получения суверенитета. Взаимная жестокость между родственниками во время северорусской феодальной революции и коалиционных войн также, несомненно, повлияла на стремление будущих российских сюзеренов обезопасить себя от такой близкой конкуренции всеми возможными способами.
Из важных событий времен Василия Темного нужно отметить эпизодическую роль северных белозерских монастырей, идеологически поддержавших окские города против Новгорода и верхневолжских городов. Ученик и преемник Кирилла Белозерского игумен Мартиниан, благословляя Василия II против Дмитрия II Шемяки, не мог не учитывать общий интерес белозерской братии в недопущении реставрации новгородского владения стратегически важными волоками - ключом к богатствам Русского Севера. Этот северный ключ еще сыграет свою роль в споре между Москвой и Казанью за первенство в тандеме.
Прежде чем перейти к сравнительному анализу правления Ивана III проведем сравнение смутного времени Василия Темного и Дмитрия Шемяки с западнорусской 4 стадией - временем Ольгерда Гедиминовича (середина 14 века). Брат великого князя Ольгерда Кейстут, контролировавший относительно новый для западной ветви речной путь по Неману, имеет северорусским аналогом кузена, шурина и тезку Василия Темного, серпуховского князя Василия Ярославича.
Можно ли в западной ветви найти аналог княжеского дома Юрьевичей и главного конкурента Дмитрия Шемяки? Искать придется где-то западнее, поскольку юго-западная, левая подветвь западной ветви базируется, прежде всего, в Польше. Опосредованным войнам Москвы с Новгородом, активным сателлитом которого выступал Галич-Мерьский, соответствуют в западной ветви польско-литовские войны за Галицко-Волынское наследство. Оба Галича, родственных по торговой элите, выступают в свое время в роли лимитрофных игроков, руками которых внешние торгово-политические силы ослабляют прежний военно-политический центр. (Примерно, как современный Киев играет против Москвы.)
Войны за галицко-волынское наследство тоже начались с краткого обострения после смерти Гедимина (1340) и через 4 года временно закончились компромиссом. Далее следовала такая же серия обострений и компромиссов через каждые 4-5 лет, за редким исключением. Финальное обострение польско-литовской войны происходит тоже через 40 лет после ее начала, как и в московско-новгородских войнах. Обе войны завершились политической унией и установлением контроля над лимитрофными Галичами через 45-47 лет после начала серии войн.
Все торговые пути от Балтики через Литву и Галицию тоже сходились к устьям Днепра и Днестра, степному пространству Причерноморья, которое с 1350-х держал темник, а затем беклярбек Мамай. Так что его политическая роль автономного регулятора торговых путей в создании польско-литовской унии - так же недооценена, как и роль Улу-Мухаммеда в деле становления будущего северорусского единства при Иване III.
Из этой общей диспозиции с Мамаем - регулировщиком путей польско-галицкой и литовско-волынской торговли легко выводится причина поиска Ольгердом и его волынскими торговыми советниками северных обходных путей на Булгар и далее на Сарай к ордынским конкурентам Мамая. И так же проясняется причина интереса Мамая к берегам Оки и его попытки самому контролировать булгарские берега Волги, как и более чем активное участие Ольгердовичей и волынских воевод в Куликовской битве.
В связи с этим можно и нужно внимательнее присмотреться к скупым сведениям о поддержке Ольгерда и Кейстута московским князем Симеоном Гордым в деле изгнания поляков с Волыни и Холмщины (1350). Есть подозрение, что в этом аналоге битвы «при Белеве» поддержку на деле осуществляли некие татарские отряды, и как-то сразу после этого к юго-востоку от Волыни возник и укрепился Мамай.
Продолжение главы следует
(начало, предыд.)
Прояснив для себя хотя бы немного ситуацию в восточной ордынской ветви, можно переходить к сравнительному анализу 4 стадии для северной и западной ветвей. Напомню, что во второй, активной четверти Подъема торгово-политическая элита становится направляющей силой за счет провоцируемого ею раскола в доминирующей военно-политической элите и вовлечения третейской элиты как противовеса военной. И без того вся военная политика строилась вокруг контроля торговых путей, но на 4 стадии, скорее, торговые сети контролируют военных, а не наоборот. При этом торговая олигархия при контроле путей всегда опирается и на западную, и на восточную ветви элит, но на 4 стадии восточная ветвь выходит на один уровень с западной, что и создает не меньшую свободу действий для торговой олигархии.
По мере усиления влияния торговцев происходит переход от экспансии и противостояния территориально привязанных феодальных иерархий к борьбе конкурирующих коалиций поверх границ и внутри каждого из обособившихся территориальных доменов. Без этого понимания анализ событий активной четверти и особенно 4 стадии затруднен. Между тем историки, как правило, рассматривают события 4 стадии как продолжение предыдущих феодальных войн, ограничивая анализ военно-политическими событиями. Проявления системного торгово-политического влияния выглядят при этом как череда необъяснимых эксцессов и случайностей.
Между тем переход в 1430 году российской (северорусской) истории к активной 4 стадии дает наглядный пример роста влияния женской половины дворцовой политики, в нашем случае - влияния Софьи Витовтовны и ее невестки, несмотря даже на смерть Витовта и крах политики литовской экспансии. Напомню, что именно женская половина княжеских, королевских, ханских дворов теснее всего связана с ювелирами, они же как правило банкиры или их агенты, а также поставщиками элитного импорта. Политические брачные союзы означают, в том числе, прибытие в свадебном поезде ближнего круга невесты, который формирует или усиливает форпост своей торгово-политической сети.
Несложно понять, какую именно торгово-политическую сеть успела усилить Софья Витовтовна и на нее опереться через брак своего сына на внучке Владимира Андреевича Храброго и Елены Ольгердовны. Серпухов, Боровск, Малоярославец - города на торговом пути «из литвы в булгары» по Угре и Оке, альтернативном верхневолжскому пути из Новгорода туда же. Так же понятно, что родственники Василия II по мужской линии - дядя Юрий и сыновья находились в тесном союзе с новгородской олигархией, обустроив пошехонский путь из Углича на Бежецк в обход Кашина и иных тверских застав. Сама же Тверь, слишком зависимая от Литвы, впадает из-за этого в кризис (узел 2.D), аналогичный кризису западной полоцкой ветви в той же фазе общерусского процесса.
Параллель с общерусской феодальной революцией продолжается и в виде конкуренции двух альтернативных торговых путей, контролируемых родственниками по женской линии - тот же волго-балтийский путь из Новгорода на Каспий и южная причерноморская альтернатива от Каспия на Галич и Волынь. Попытка Мстислава Удатного взять под контроль верхневолжский путь привела к резкой вспышке вражды с владимирской родней, Липицкой битве. Северорусским аналогом стала столь же жестокая междоусобная война Юрьевичей против Василия II (1433-36) с чередой шатких перемирий.
По поводу конкуренции двух путей, родственных по женской линии, можно еще напомнить немного странную женитьбу литовско-полоцкого князя Ольгерда на Ульяне, дочери тверского князя Александра Михайловича. Политический брак (1350) состоялся много позже казни отца невесты в Орде (1339). Конечно, вокняжение в Твери дяди невесты можно считать резоном, но тот же дядя Василий держал пленником племянника - родного брата Ульяны. Сам Ольгерд вскоре после свадьбы пошел войной на Тверь, отнял Ржев. Так что вряд ли дело в силе дяде, нужно искать для такого союз, иные важные резоны - по матери. Анастасия Юрьевна была дочерью Юрия Львовича Галицкого, из той самой южной альтернативы северному новгородскому пути.
Нужно ли напоминать, что при такой конкуренции двух альтернативных путей, сходящихся на востоке, наибольшую выгоду получает именно восточная третейская сторона. На общерусской 4 стадии таким старшим партнером был тесть Мстислава хан Котян, чьи интриги против русских и половецких соседей привели в итоге к внешней монголо-татарской интервенции. В той же фазе северорусской ветви аналогом Котяна был хан Мухаммед Старший (Улу). Смерть его главного союзника Витовта (1430) привела поэтому к спорам и войнам претендентов на власть не только в самой Литве и в Москве, но и к расколу, распрям и распаду в Золотой Орде.
Улу-Мухаммед не получил поддержки от обеих литовских партий Сигизмунда и Свидригайлы, а его наместник в Казани, контролировавший восточную часть литовско-булгарского пути по Оке, совершил переворот в Сарае. Укрывшийся в Крыму Улу-Магомед был вынужден напомнить о себе и Литве, и Москве, и Казани, заняв литовскую крепость Белёв на верхней Оке. Тем самым он ударил в тыл верховским сторонникам Свидригайлы, поддержав великого князя Сигизмунда Кейстутовича, брата Витовта. Дальнейшие события с походом северорусской рати и битвой при Белеве (1437) носят столь же странный характер, как и общерусский поход с битвой на Калке (1223).
Начать можно с того, что Василий II с самого начала правления был в одной коалиции с Улу-Мухаммедом и Витовтом. Так что выдача ярлыка Василию (1431), а не его дяде Юрию - была предопределена вовсе не особой дипломатичностью послов. При этом сам Василий Васильевич вряд ли хотел воевать со своим покровителем, однако вынужден был под давлением другой коалиции послать войско во главе со своими оппонентами - обоими Дмитриями Юрьевичами, но с участием серпуховских воевод.
Тем временем Улу-Мухаммед разорял литовские земли, ослабляя Свидригайло, а земли под рукой московского князя грабить не велел, чтобы вступить в переговоры с послами от Василия. И хотя позже казанские летописцы живописно преувеличивали масштабы и характер «битвы», но факт есть факт - как и на Калке одна часть русских вдруг побежала от формального противника, подставив под удар другую часть. А сам Улу-Мухаммед в результате военно-дипломатического триумфа вернулся в Казань как первый хан самостоятельного Казанского ханства.
Не менее странной была история с битвой при Суздале (1445), когда внутренние оппоненты Василия, его кузены снова сначала подталкивали его и серпуховчан к войне с Улу-Мухаммедом, а затем сами же не явились на битву, возможно, помня о подставе в Белеве. Сам же Василий пировал в Суздале, по видимости не очень-то беспокоясь о приближении также немногочисленного татарского войска. Есть подозрение, что и в плену в Казани Василию было безопаснее и сытнее, чем в Москве.
Опять же, если Юрьевичи и стоящие за ними новгородцы все еще хотят иметь влияние на Москву и на Казань, то должны для этого собрать выкуп. А раз не собрали, то отныне Василий II больше обязан казанскому хану, чем родственникам. Теневой союз между казанскими татарами и московским князем становится явным, когда Василий отдает торговые города в кормление сыну Улу-Мухаммеда. После такого укрепления связей с Казанью, смысла платить дань сарайским ханам «Большой Орды» из противной коалиции не оставалось не только для Москвы, но и для Новгорода. Так что поход Улу-Мухаммеда на Суздаль по своим последствиям в масштабах Северо-Восточной Руси имел такое же значение, как п поход Батыя в 1238 году. При этом Казанское ханство на средней Волге играло такую же роль восточной, третейской подветви северорусской ветви как волжская Орда в общерусской истории двумя веками ранее.
Экономическое значение торгового пути по Оке из Полоцка и Смоленска в Казань, как более привлекательного чем верхневолжские пути на Новгорода, можно оценить хотя бы по факту добровольного выезда из Москвы знати и слободских людей в Коломну вслед за изгнанным Василием (1433). Следует также верно оценить влияние более тесного союза Москвы и Казани на ослабление влияния не только Новгорода и Твери, но и Сарая, не говоря уже о подчинении удельных князей. Так что оперативно-тактические уступки Василия II казанским татарам открыли стратегическую перспективу для укрепления централизованного государства и получения суверенитета. Взаимная жестокость между родственниками во время северорусской феодальной революции и коалиционных войн также, несомненно, повлияла на стремление будущих российских сюзеренов обезопасить себя от такой близкой конкуренции всеми возможными способами.
Из важных событий времен Василия Темного нужно отметить эпизодическую роль северных белозерских монастырей, идеологически поддержавших окские города против Новгорода и верхневолжских городов. Ученик и преемник Кирилла Белозерского игумен Мартиниан, благословляя Василия II против Дмитрия II Шемяки, не мог не учитывать общий интерес белозерской братии в недопущении реставрации новгородского владения стратегически важными волоками - ключом к богатствам Русского Севера. Этот северный ключ еще сыграет свою роль в споре между Москвой и Казанью за первенство в тандеме.
Прежде чем перейти к сравнительному анализу правления Ивана III проведем сравнение смутного времени Василия Темного и Дмитрия Шемяки с западнорусской 4 стадией - временем Ольгерда Гедиминовича (середина 14 века). Брат великого князя Ольгерда Кейстут, контролировавший относительно новый для западной ветви речной путь по Неману, имеет северорусским аналогом кузена, шурина и тезку Василия Темного, серпуховского князя Василия Ярославича.
Можно ли в западной ветви найти аналог княжеского дома Юрьевичей и главного конкурента Дмитрия Шемяки? Искать придется где-то западнее, поскольку юго-западная, левая подветвь западной ветви базируется, прежде всего, в Польше. Опосредованным войнам Москвы с Новгородом, активным сателлитом которого выступал Галич-Мерьский, соответствуют в западной ветви польско-литовские войны за Галицко-Волынское наследство. Оба Галича, родственных по торговой элите, выступают в свое время в роли лимитрофных игроков, руками которых внешние торгово-политические силы ослабляют прежний военно-политический центр. (Примерно, как современный Киев играет против Москвы.)
Войны за галицко-волынское наследство тоже начались с краткого обострения после смерти Гедимина (1340) и через 4 года временно закончились компромиссом. Далее следовала такая же серия обострений и компромиссов через каждые 4-5 лет, за редким исключением. Финальное обострение польско-литовской войны происходит тоже через 40 лет после ее начала, как и в московско-новгородских войнах. Обе войны завершились политической унией и установлением контроля над лимитрофными Галичами через 45-47 лет после начала серии войн.
Все торговые пути от Балтики через Литву и Галицию тоже сходились к устьям Днепра и Днестра, степному пространству Причерноморья, которое с 1350-х держал темник, а затем беклярбек Мамай. Так что его политическая роль автономного регулятора торговых путей в создании польско-литовской унии - так же недооценена, как и роль Улу-Мухаммеда в деле становления будущего северорусского единства при Иване III.
Из этой общей диспозиции с Мамаем - регулировщиком путей польско-галицкой и литовско-волынской торговли легко выводится причина поиска Ольгердом и его волынскими торговыми советниками северных обходных путей на Булгар и далее на Сарай к ордынским конкурентам Мамая. И так же проясняется причина интереса Мамая к берегам Оки и его попытки самому контролировать булгарские берега Волги, как и более чем активное участие Ольгердовичей и волынских воевод в Куликовской битве.
В связи с этим можно и нужно внимательнее присмотреться к скупым сведениям о поддержке Ольгерда и Кейстута московским князем Симеоном Гордым в деле изгнания поляков с Волыни и Холмщины (1350). Есть подозрение, что в этом аналоге битвы «при Белеве» поддержку на деле осуществляли некие татарские отряды, и как-то сразу после этого к юго-востоку от Волыни возник и укрепился Мамай.
Продолжение главы следует