Тысячелетие вокруг Балтики (38)
38. Литовско-московские параллели
(начало, предыд.)
После необходимых философских отступлений вернемся все же к более наглядным сравнениям одинаковых фаз развития соседних ветвей русской истории. Возможно, в стереоскопическом взгляде на схожие процессы удастся разглядеть дополнительные детали и причинно-следственные связи. Прежде всего нас заинтересует сравнение узлов 3/4, феодальных революций в западной и северной ветвях общерусского процесса.
Для западной ветви мы определили примерные границы и центры трех подветвей: «западная» прибалтийская (Кенигсберг), «южная» польская (Краков), «восточная» литовская (Вильно). Немного сложнее с северной, осевой подветвью, которая служит опорой для политического центра, а не для одного из трех контуров элиты - военной, торговой или третейской. Поскольку на разных стадиях доминируют разные контуры управления, политический центр как бы мигрирует, сдвигается в ту или иную сторону.
Например, на предварительной стадии второй четверти общерусского подъема ведущим контуром управления был военно-политический вплоть до перепроизводства этой ветви элит. Поэтому в конце 12 века ведущей ветвью Рюриковичей были смоленские князья, Ростиславичи, а сопряженный с этой западной ветвью политического центра Руси центр западной ветви в Полоцке эволюционирует быстрее под давлением и с балтийского запада, и из русского центра. В начале 13 века в ходе феодальной революции этот сопряженный смоленско-полоцкий центр мигрировал отчасти на южные торговые пути, отчасти на псковско-новгородские альтернативы днепровскому варяжскому пути.
Аналогично в масштабах западной русско-балтийской феодальной революции начала 14 века происходит миграция и размывание западной русско-литовской ветви прежней полоцкой элиты. Политический центр приобретает форму коалиции, постоянно враждующей и мирящейся. Поэтому северная подветвь русско-балийской ветви не имеет в этот период явного центра, ориентируясь на столицу ВКЛ и на новый центр западной подветви северорусской ветви, формирующийся в Твери.
Упадок днепровского пути поставки в Византию наемников и рабов вел не только к обособлению трех ветвей Русского мира, но и к переформатированию подветвей, сначала - западных. Не сложно заметить, что внутри северной «владимирской» ветви западная этнополитическая подветвь сформировалась на землях кривичей, обособившись на рубеже 13-14 веков под влиянием соседней русско-балтийской ветви. Более точно будет сказать, что кривичская этнокультурная общность стала основой для сопряженных подветвей - северной западной и западной северной. При этом центры двух сопряженных подветвей сместились к центрам своих ветвей.
Западная подветвь ориентирована на силовой контроль материальных потоков, наиболее значимых «здесь и сейчас», используя для этого любое ослабление соседей. Несложно заметить, что тверские князья стремились контролировать пути подвоза продовольствия из низовских земель в Новгород - прямой через Торжок и обходной через Кашин. Северная подветвь вынуждена поначалу отступить, однако в итоге выигрывает за счет долгосрочных усилий и больших, хотя и труднодоступных ресурсов, а также за счет союза с формируемой восточной подветвью.
Попробуем найти для западной, тверской подветви основные узлы ее становления на основе сравнения с узлами русско-балтийской ветви уровнем выше. Для начала - какое событие может быть аналогом краткого киевского правления Всеслава Чародея? Впрочем, дело не только в получении полоцким князем великокняжеского статуса, но в кризисе центра власти из-за раскола и вовлечения степных соседей в споры по поводу власти. Так что вернее говорить о Дюденевой рати (1293) как аналоге половецкого набега и разгрома русских князей на реке Альте (1068). А уже по итогам этих событий Полоцк в 1069 году после бегства Всеслава из Киева и Тверь в 1294 году после ухода из Владимира и смерти Дмитрия Александровича - стали автономными политическими центрами. Для основного процесса это узел 18/19 первой четверти (он же 2.D), а для западной ветви - узел R1/2 (хотя это еще требует уточнения).
Достаточно уверенные параллели можно также провести между мятежом полоцких князей (1129), подавленным русскими князьями во главе с Мстиславом Владимировичем, и подавлением тверских мятежников Федорчуковой ратью во главе с Иваном Даниловичем Калитой (1327). Для западной ветви это узел R2.C, для основного процесса - скорее всего, узел 3.15/16.
Далее наиболее заметным узловым событием для русско-балтийской ветви стал ее собственный Кризис центра (1217, R2.D), совпавший с общерусским узлом 3/4. На уровне северорусской ветви узлом 3/4 является, похоже, момент взаимного ослабления Литвы и Орды в результате битвы при Ворскле (1399), что затем отразилось в смене режима по итогам первого стояния на Угре (1408). Для Твери этот же периода также был достаточно явным Кризисом центра, когда тверские великие князья лишились внешней опоры и умирали один за другим - параллель с кризисом династии в Полоцке. Как и для полоцкого княжества, ключевой причиной кризиса стало перекрытие внешних торговых путей, отчуждение Смоленска и вынужденное отпадение Пскова. Литва и Москва делили приграничные города без третьих лишних.
Однако, как это бывает, от победы над соперниками до раскола в рядах победителей и внутренней войны ждать недолго - и в Московии между Василием II и Дмитрием Шемякой, и в Литве - между Ягайлой и Свидригалой. Так что у тверских князей появился второй шанс разыграть козыри местоположения на перекрестке путей и стыке ветвей. Однако анализ второго военно-политического цикла северо-западной подветви оставим на будущее. А пока лучше обратим внимание на Великое княжество Московское и его параллели с Великим княжеством Литовским.
Прежде всего обратим внимание на схожесть относительно маргинального старта Москвы и Литвы. Московские князья тоже не были признанными фаворитами в борьбе за старшинство, и тоже опирались на смешанное сообщество на стыке финно-угорских лесов и славянских земель, как литовские - на славяно-балтское сообщество. При этом в обоих случаях такое местоположение на стыке разных этносов стало основой для формирования центра третейского контура власти во главе с митрополитом, опирающегося на внешнюю силу - дружественный православной церкви Сарай.
Этих признаков достаточно, чтобы заподозрить в ВКМ восточную подветвь северорусской ветви, как ВКЛ в русско-балтийской ветви. Более надежным признаком является возвышение Москвы именно в ходе активной четверти северорусского Подъема в XV веке, признаком которой является долгая внутренняя война за московский стол. Так что вполне оправданно проведение параллелей между ВКЛ при Гедимине и Ольгерде и ВКМ при потомках Дмитрия Донского.
Одна из таких параллелей - это изменение правил наследования власти от родовой лествицы к семейной монархии. Собственно, это и есть признак феодальной революции, когда перепроизводство военной аристократии ведет к внутренним и внешним войнам, требующим централизации управления и иерархической организации, включая фискальную. Более сложная и строгая система создает более простые и стабильные условия для торговли и экономического развития по сравнению с прежней феодальной вольницей и междоусобицей.
Парадоксальной особенностью «южной» подветви северорусской ветви является нахождение ее немного севернее западной и восточной подветвей, в силу географии всех ответвлений волго-балтийской торговой магистрали. Как и любая торгово-политическая ветвь, «северо-южная» подветвь имеет несколько равнозначных центров в Новгороде, Ростове, в Суздале как защищенном центре нижегородской торговли.
Сложнее определить местонахождение и границы «северо-северной» подветви. Мы ранее проводили параллели между Владимиром Мономахом и третейской ролью Мономаховичей в общерусском Подъеме и Даниилом Московским на уровне северной ветви. При Мономаховичах как раз и шло активное освоение северных земель, ранее бывших в торговой орбите Новгорода. И точно так же при Иване Калите и потомках шло военно-политическое освоение самых дальних из бывших новгородских земель - вокруг Белоозера и волоков к Северной Двине. Это Пошехонье и Подвинье с будущим центром в Вологде и есть северная подветвь вокруг северного ответвления волго-балтийского и волго-беломорского путей. Северная подветвь тоже децентрализована, ее опорной сетью становятся монастыри-крепости на местах древних «ольгиных» погостов.
Есть еще один психолого-исторический аргумент, скорее философский, в пользу такого определения границ и форм северной подветви. Можно назвать это правилом взаимного притяжения и отталкивания противоположных начал - деятельных «западных» и созерцательных «восточных», амбициозных «южных» и интуитивных «северных». При этом амбициозные лидеры «южных» в стрессовые периоды кризисов, как правило, ищут в себе и обществе интуитивные «северные» начала. Поэтому паломнический путь великих князей, царей и патриархов из Кремля через Троице-Сергиеву лавру в Вологду, Кириллов и Каргополь, а для кого-то и на Соловки - вполне отражает эту закономерность.
Возвращаясь к этнополитической географии «северо-восточной» подветви, уточним нахождение ее восходящего центра не только на границе двух экспансивных славянских культур. Северо-западные берега реки Москвы успели занять «западные» кривичи, а на другом берегу осваивались «южные» вятичи, использовавшие кривичский «натиск на восток» для укрепления общих торговых и ушкуйных дел с мерянской свевро-восточной старой элитой. Причем эта старая элита по мере ее вытеснения более сильными варяжскими и славянскими конкурентами из военных и торговых закономерно находила свое место в третейской, церковной ветви власти. Отсюда появление будущего центра третейского, восточной подветви именно на таком стыке трех культур. Аналогично центр Литвы сформировался на стыке сфер влияния полоцкой варяжско-славянской, минско-новогрудской славяно-балтской торговой и исконной балтской культуры.
Попробуем теперь сравнить конфигурацию внешних и внутренних игроков в феодально-революционном узле 3/4. Заодно подтвердим или уточним эту разметку для западной и северной ветвей русского Подъема. Повторю, из-за каскадной смены центра в больших узлах легко ошибиться, где начало, а где финал узловых событий. Даже если речь об актуальных, а не летописных событиях. Использовать для разметки только один-два признака - означало бы высокую вероятность ошибки. Поэтому, чем больше провести параллелей между схожими процессами, тем точнее разметка.
Один из признаков активной четверти любого процесса (стадии 4-6 или 14-16) - это явное усиление левого, представительного контура политического управления, для средних веков - это усиление женской половины монархического центра. Свита королевы или княгини, как правило, связана или включает придворных ювелиров, они же банкиры. Так что такое женское доминирование, как например - при регентше Софье Витовтовне после смерти Василия I в 1425 году, отражает рост влияние торгово-финансовой элиты и подчиненных ее общим интересам магнатов.
Однако, активные фазы бывают и на иных стадиях, например в имперской четверти Подъема после смерти Петра I. Так что само по себе регентство над малолетним монархом, хотя и признак активной фазы, но не дает ответа на вопрос об уровне - это уже активная четверть или фаза уровнем ниже. Кроме того, рост влияния представительной ветви элит происходит постепенно, еще в формах первой четверти и предварительной стадии активной четверти. Например, влияние представительной ветви политической элиты нарастало задолго до революции 1917 года, при одновременном доминировании женской части монархического центра.
Так что для более точной оценки ролей и фаз развития желательно внутренние политические дела соотносить с внешней конфигурацией политических сил и сравнить с аналогичной конфигурацией в похожих исторических узлах. Так, в общерусском узле 3/4 (1217) речь шла о широком охвате Руси как северной ветви общего исторического Подъема со стороны европейской западной ветви. Однако то же самое наблюдалось и в 1420-х годах уровнем ниже - вокруг северной русской ветви со стороны западной русско-балтийской. Тверь и Смоленск стали союзниками Литвы еще при Гедимине, а при Витовте стратегия удушения в объятиях вынужденных брачных союзов перешла к охвату владимиро-суздальской Руси с юга - выстраиванием военно-торговой логистики по линии Смоленск-Серпухов-Рязань.
Как раз при регентстве первой Софьи и фактическом правлении литовской партии в Москве в 1425-30 годах (до смерти Витовта) происходило быстрое переподчинение северорусских князей и земель Литве. При этом бывший главный союзник и торговый партнер в Твери оказался вдруг не особо нужен, изолирован в своем углу. Аналогом на общерусском уровне в начале 13 века является потеря значения и влияния Смоленском - бывшим главным партнером растущей ганзейской корпорации - и тоже из-за охвата Руси западными крестоносцами с юга, захвата ими Константинополя. Заметим, что крестовые походы и ордена - это третейская ветвь германского Подъема, как и ВКЛ - третейская подветвь на уровне западной русско-балтийской ветви.
Аналогично в большом узле 13/14 русской истории, накануне великой русской революции бывшие главные союзники Германии и Австрии из прибалтийских немцев оказались изолированы в своем дальнем углу и вычищены из большой политики. Однако главной интригой первой мировой войны стал охват России с юга с присоединением Болгарии и Турции к германо-австро-венгерской оси. Между тем, бывшая Османская империя - это тоже третейская ветвь европейской политики. При этом есть основания полагать, что присоединение Турции к оси было, скорее, интригой англичан, а не немцев. Во-первых, чтобы гарантированно втянуть Россию в войну за проливы, отвлечь немцев на излишние усилия по управлению еще и турецкой армией для отрыва Кавказа от России.
Так что и за тщетными усилиями Витовта по созданию великой державы или хотя бы изоляции северорусских князей в своем медвежьем углу - тоже просматриваются вполне понятные интересы польской торговой олигархии и ее южных союзников. Софья Витовтовна и ее малолетний сын оказались при этом, скорее, заложниками и таким же жупелом внутренней измены для всей северорусской элиты, как и Александра Федоровна во времена первой мировой войны. Хотя реально влияла на инфантильного царя и его свиту мать, вся датская родня которой связана магнатскими интересами с банками Сити.
Канун общерусской феодальной революции 1217 года тоже, как мы помним, был связан с ростом торгово-политического влияния по женской линии. Ничем иным, как удачной женитьбой на половецкой княжне, благодаря родственным половецким корням матери, объяснить взлет военно-политической карьеры князя-сироты Мстислава Мстиславича, младшего из младших среди смоленских Ростиславичей. Хотя сами по себе половецкие корни и связи, без опоры на разведывательную сеть торгово-политических связей - тоже ничего не объясняют.
Что касается взаимовыгодных торговых связей с немецкими партнерами, растущей Ганзой, то рост оборотов новгородской торговли еще при Мстиславе-старшем потребовал строительства к концу 12 века двух больших торговых дворов - нового Готского и первого Немецкого двора «Петергофа». Неким странным образом захват крестоносцами и Риги, и Царьграда в начале 13 века оказался выгодным волго-балтийской торговле, для Новгорода и Ростова с Суздалем и половецких союзников, но не для Смоленска и Киева. При этом регулирование путей ливонской торговли оказалось в руках самой младшей торопецкой ветви смоленских князей.
Продолжим эти параллели с русско-балтийским узлом 3/4 на рубеже 13-14 веков для более точной его разметки. Как и тверская подветвь в северорусской ветви, западная ливонская подветвь поначалу опережала и наращивала влияние за счет союза с внешними западными партнерами. Хотя при этом внешнее немецкое влияние на местное ливонское ополчение, пусть и в форме крестоносного «ордена», не следует преувеличивать. В основе такое же соперничество разных центров полоцко-прибалтийской элиты, как и в случае Твери, так же опиравшейся на внешних партнеров и местную кривичскую основу.
Подобно тверским князьям, попадавшим под ударами московской родни во все большую зависимость от литовских сродственников, ливонские рыцари под ударами литовцев к середине 13 века попали в зависимость от Тевтонского ордена. И так же к концу столетия оказались зажаты и изолированы между бывшими союзниками - между тевтонцами и ганзейцами (датчанами). Как литовская «восточная» ветвь, мотивированная «польским» торговым интересом, начала охват северо-восточной Руси через московско-черниговское приграничье, так и Тевтонский орден, побуждаемый Ганзой, начал охват Литвы в таком же неосвоенном промежутке между бывшей Полоцкой землей и Польшей. При этом Тевтонский орден тоже очевидно относится к третейскому контуру немецкой элиты, а сформированное им восточно-прусское государство станет третьей «восточной» ветвью прибалтийской подветви.
Таким образом, в отношении самой западной прибалтийской подветви и внешних игроков параллели с судьбой западной тверской подветви просматриваются неплохо. Есть ли такого же качества параллели владимирского княжения, ставшего московским, и внутренней политикой бывшего полоцкого княжества, постепенно ставшего литовским? Основную параллель в виде феодальной революции, начала формального перехода от родовой лествицы к семейной монархии мы уже отметили. Так что следует проверить более детальные предпосылки и признаки этого длительного процесса.
Еще раз обратим внимание на историографический провал между династиями Миндовга и Гедимина в 1270-80-х годах. Как минимум, нужно найти аналог такого же кризиса для московской династии, выявить общие закономерности и тем самым объяснить видимые различия. Впрочем, не так сложно разъяснить отсутствие летописных данных о легендарных литовских князьях между Тройденом и Гедимином. Летописную историю пишет церковь, третейская ветвь политической элиты. Все подветви северорусской ветви принадлежали православной конфессии, в отличие от лимитрофной западной ветви, где западная подветвь стала «интерфейсом» с католическими соседями, а южная подветвь - с православными южнорусскими княжествами. Поэтому формируемая третейская ветвь не могла быть ни православной, ни католической, а смешанной с опорой на балтское язычество. А какие у языческих жрецов могли быть летописи, разве что резы на идолах?
Тем не менее, период 1270-80 годов в третейской литовской ветви полоцкой элиты нужно разъяснить как кризис центра и стадию реставрации внутри завершающей 3 стадии первой четверти Подъема. Как мы помним, одной из особенностей четвертой четверти любого процесса является повторение основного сюжета на уровне элит. Если в начале 13 века после глубокого кризиса центра, прекращения полоцкой династии в западной ветви случился ренессанс язычества, реставрация родовых балто-варяжских порядков, бытовавших до крещения Руси, то и в конце третьей четверти 3 стадии происходит такая же, но менее глубока реставрация на уровне элит. Неизбежным следствием реставрации влияния языческих культов становится удаление из княжеской свиты разных грамотеев, что греческих, что латинских. Так что историографический провал есть один из признаков фазы реставрации для такой лимитрофной ветви.
В рассматриваемой параллели с московской династией тоже имеет место локальный кризис центра в 1360-70 годах, когда владимирское княжение уходило от Москвы то суздальским, то тверским конкурентам. Этот период также является фазой реставрации порядка, если можно так назвать более масштабную стадию 2.D реставрации внутри первой четверти северорусского Подъема в последней четверти 13 века. После смерти последнего Ярославича Кризис центра вылился в смуту и распрю между сыновьями Невского, суздальскими и тверскими князьями, при маргинальной роли Москвы под политической опекой митрополита. Так что повторение трагедии в виде информационной войны - взаимных жалоб и апелляций к ордынскому начальству имело место и в северорусском историческом сюжете.
Москва при малолетнем Дмитрии Ивановиче и его опекуне митрополите Алексии на некоторое время выпала из военно-политических раскладов и интриг, что позволило инвестировать накопленные средства в укрепления белокаменного Кремля. Аналогично Литва (в узком смысле бывшего полоцкого «летовья») в краткий безлетописный период полулегендарных князей после Тройдена до Витеня так же выпала из актуальной истории. Князь Витень (не то брат, не то сват Гедимина) начал процесс возвращения, внутренней консолидации (противоречивая завершающая четверть фазы реставрации).
Не так сложно увидеть параллели с периодом правления молодого Дмитрия Ивановича, еще не Донского. Особенно если помнить, что в роли опасного западного соседа для Литвы 13 века был Тевтонский орден так же, как Литва для Москвы веком позже. Соответствующий период биографии Дмитрия Ивановича кратко назван «Вмешательство в тверскую междоусобицу и борьба с Литвой». Подставляем параллели и получаем внешнюю политику Литвы при Витене - «Вмешательство в ливонскую междоусобицу и борьба с Тевтонским орденом».
Узел консолидации внутри 3 стадии (3.D) для северо-восточной Руси связан с переходом Москвы от условного союзничества с южным соседом к противодействию попытке Мамая и его западных партнеров перехватить контроль торговых путей. Так что Куликовская битва для элит владимирской Руси имела почти такое же консолидирующее значение, как и «Крымнаш» для современной России. (Почти - потому что уровень узла 2014 года выше - консолидация нации, не только элиты.) Другое дело, что консолидация разноплеменной элиты перед лицом общей экзистенциальной угрозы лишиться доходов и статуса - не означает отказа от внутренней конкуренции и борьбы друг с другом, пусть даже в новых идеологических рамках.
Можно ли обнаружить похожее по значению консолидирующее событие для столь же разнородной литовской элиты рубежа 13-14 веков? Сразу признаем, что не найдем события в полной мере аналогичного поражению Мамая и смерти подопечного юного хана на Куликовом поле. (Это событие является узловым не только на уровне северной ветви, но и в общерусском контексте.) Однако, в остальном похожий узел событий имел место в Литве и вокруг около 1300 года. Прежде всего, речь идет о поражении столь же могущественного беклярбека Ногая и распаде его западно-ордынского улуса. То же самое произошло в 1380-82 годах с Мамаем и его западной частью Орды, сопряженной с восточной подветвью южнорусской ветви.
Во-вторых, в этот же период, в 1299 году в Царьграде утверждено учреждение Литовской митрополии с центром в Новогрудке. Равно как и события 1378-82 годов были связаны с особым вниманием византийской патриархии к митрополии в Москве. В обоих случаях речь шла о поддержке антиордынской, пролитовской партии в общем балансе, при явном расколе третейского политического контура. Однако это и есть один из важных признаков узла консолидации (19/20) в том или ином процессе - общий рост влияния третейской политической элиты при их взаимной борьбе и расколе.
Таким образом, параллель между литовским князем Витенем и московским князем Димитрием Иоанновичем, вернее между их правлениями, достаточно обоснована. Далее может быть продолжена параллель между политикой Василия Дмитриевича и политикой Гедемина, также относящимися к завершающей четверти 3 стадии Подъема своей ветви (северной и западной). Продолжение вооруженной борьбы на западе (с литвой и немцами, соответственно), относительно мирное присоединение новых земель на востоке на основе союза с левой подветвью (новгородско-ростовской и польской) и при содействии или позитивном нейтралитете как волжской Орды, так и византийской церкви. Решающими для формирования действительно Великих княжеств стали присоединение Литвой Киева с черниговскими и волынскими землями, а Москвой - Нижнего Новгорода с суздальскими и приокскими землями.
Можно указать и на некоторые вроде бы несовпадения - так, Василий заключил союз с Витовтом через брак с его дочерью, а Гедимин - такие же союзы не на западе, а на севере - с Полоцком и через брак сына с Тверью. В обоих случаях посредником выступала церковь, озабоченная балансом западных и восточных влияний. Так что одно дело - военная политика, другое - торговая и третейская дипломатия. Параллели по каждому направлению нужно проводить свои, хотя все они пересекаются в узлах событий.
С учетом вышеизложенного будет сложно не увидеть сходства двух узлов после смерти Гедимина (1345) в Литве и смерти Василия Дмитриевича (1425) в Москве. И там, и там пять лет фактического отсутствия великого князя. Василий Васильевич слишком мал, а в Вильне остался править удельный князь Евнутий Гедиминович. Такая ситуация не могла не провоцировать внешние силы на вмешательство, а родственных князей - на выяснение отношений и создание коалиций друг с другом и внешними силами. Это и есть узел 3/4, завершающий первую четверть Подъема и открывающий активную 4 стадию.
Продолжение следует
(начало, предыд.)
После необходимых философских отступлений вернемся все же к более наглядным сравнениям одинаковых фаз развития соседних ветвей русской истории. Возможно, в стереоскопическом взгляде на схожие процессы удастся разглядеть дополнительные детали и причинно-следственные связи. Прежде всего нас заинтересует сравнение узлов 3/4, феодальных революций в западной и северной ветвях общерусского процесса.
Для западной ветви мы определили примерные границы и центры трех подветвей: «западная» прибалтийская (Кенигсберг), «южная» польская (Краков), «восточная» литовская (Вильно). Немного сложнее с северной, осевой подветвью, которая служит опорой для политического центра, а не для одного из трех контуров элиты - военной, торговой или третейской. Поскольку на разных стадиях доминируют разные контуры управления, политический центр как бы мигрирует, сдвигается в ту или иную сторону.
Например, на предварительной стадии второй четверти общерусского подъема ведущим контуром управления был военно-политический вплоть до перепроизводства этой ветви элит. Поэтому в конце 12 века ведущей ветвью Рюриковичей были смоленские князья, Ростиславичи, а сопряженный с этой западной ветвью политического центра Руси центр западной ветви в Полоцке эволюционирует быстрее под давлением и с балтийского запада, и из русского центра. В начале 13 века в ходе феодальной революции этот сопряженный смоленско-полоцкий центр мигрировал отчасти на южные торговые пути, отчасти на псковско-новгородские альтернативы днепровскому варяжскому пути.
Аналогично в масштабах западной русско-балтийской феодальной революции начала 14 века происходит миграция и размывание западной русско-литовской ветви прежней полоцкой элиты. Политический центр приобретает форму коалиции, постоянно враждующей и мирящейся. Поэтому северная подветвь русско-балийской ветви не имеет в этот период явного центра, ориентируясь на столицу ВКЛ и на новый центр западной подветви северорусской ветви, формирующийся в Твери.
Упадок днепровского пути поставки в Византию наемников и рабов вел не только к обособлению трех ветвей Русского мира, но и к переформатированию подветвей, сначала - западных. Не сложно заметить, что внутри северной «владимирской» ветви западная этнополитическая подветвь сформировалась на землях кривичей, обособившись на рубеже 13-14 веков под влиянием соседней русско-балтийской ветви. Более точно будет сказать, что кривичская этнокультурная общность стала основой для сопряженных подветвей - северной западной и западной северной. При этом центры двух сопряженных подветвей сместились к центрам своих ветвей.
Западная подветвь ориентирована на силовой контроль материальных потоков, наиболее значимых «здесь и сейчас», используя для этого любое ослабление соседей. Несложно заметить, что тверские князья стремились контролировать пути подвоза продовольствия из низовских земель в Новгород - прямой через Торжок и обходной через Кашин. Северная подветвь вынуждена поначалу отступить, однако в итоге выигрывает за счет долгосрочных усилий и больших, хотя и труднодоступных ресурсов, а также за счет союза с формируемой восточной подветвью.
Попробуем найти для западной, тверской подветви основные узлы ее становления на основе сравнения с узлами русско-балтийской ветви уровнем выше. Для начала - какое событие может быть аналогом краткого киевского правления Всеслава Чародея? Впрочем, дело не только в получении полоцким князем великокняжеского статуса, но в кризисе центра власти из-за раскола и вовлечения степных соседей в споры по поводу власти. Так что вернее говорить о Дюденевой рати (1293) как аналоге половецкого набега и разгрома русских князей на реке Альте (1068). А уже по итогам этих событий Полоцк в 1069 году после бегства Всеслава из Киева и Тверь в 1294 году после ухода из Владимира и смерти Дмитрия Александровича - стали автономными политическими центрами. Для основного процесса это узел 18/19 первой четверти (он же 2.D), а для западной ветви - узел R1/2 (хотя это еще требует уточнения).
Достаточно уверенные параллели можно также провести между мятежом полоцких князей (1129), подавленным русскими князьями во главе с Мстиславом Владимировичем, и подавлением тверских мятежников Федорчуковой ратью во главе с Иваном Даниловичем Калитой (1327). Для западной ветви это узел R2.C, для основного процесса - скорее всего, узел 3.15/16.
Далее наиболее заметным узловым событием для русско-балтийской ветви стал ее собственный Кризис центра (1217, R2.D), совпавший с общерусским узлом 3/4. На уровне северорусской ветви узлом 3/4 является, похоже, момент взаимного ослабления Литвы и Орды в результате битвы при Ворскле (1399), что затем отразилось в смене режима по итогам первого стояния на Угре (1408). Для Твери этот же периода также был достаточно явным Кризисом центра, когда тверские великие князья лишились внешней опоры и умирали один за другим - параллель с кризисом династии в Полоцке. Как и для полоцкого княжества, ключевой причиной кризиса стало перекрытие внешних торговых путей, отчуждение Смоленска и вынужденное отпадение Пскова. Литва и Москва делили приграничные города без третьих лишних.
Однако, как это бывает, от победы над соперниками до раскола в рядах победителей и внутренней войны ждать недолго - и в Московии между Василием II и Дмитрием Шемякой, и в Литве - между Ягайлой и Свидригалой. Так что у тверских князей появился второй шанс разыграть козыри местоположения на перекрестке путей и стыке ветвей. Однако анализ второго военно-политического цикла северо-западной подветви оставим на будущее. А пока лучше обратим внимание на Великое княжество Московское и его параллели с Великим княжеством Литовским.
Прежде всего обратим внимание на схожесть относительно маргинального старта Москвы и Литвы. Московские князья тоже не были признанными фаворитами в борьбе за старшинство, и тоже опирались на смешанное сообщество на стыке финно-угорских лесов и славянских земель, как литовские - на славяно-балтское сообщество. При этом в обоих случаях такое местоположение на стыке разных этносов стало основой для формирования центра третейского контура власти во главе с митрополитом, опирающегося на внешнюю силу - дружественный православной церкви Сарай.
Этих признаков достаточно, чтобы заподозрить в ВКМ восточную подветвь северорусской ветви, как ВКЛ в русско-балтийской ветви. Более надежным признаком является возвышение Москвы именно в ходе активной четверти северорусского Подъема в XV веке, признаком которой является долгая внутренняя война за московский стол. Так что вполне оправданно проведение параллелей между ВКЛ при Гедимине и Ольгерде и ВКМ при потомках Дмитрия Донского.
Одна из таких параллелей - это изменение правил наследования власти от родовой лествицы к семейной монархии. Собственно, это и есть признак феодальной революции, когда перепроизводство военной аристократии ведет к внутренним и внешним войнам, требующим централизации управления и иерархической организации, включая фискальную. Более сложная и строгая система создает более простые и стабильные условия для торговли и экономического развития по сравнению с прежней феодальной вольницей и междоусобицей.
Парадоксальной особенностью «южной» подветви северорусской ветви является нахождение ее немного севернее западной и восточной подветвей, в силу географии всех ответвлений волго-балтийской торговой магистрали. Как и любая торгово-политическая ветвь, «северо-южная» подветвь имеет несколько равнозначных центров в Новгороде, Ростове, в Суздале как защищенном центре нижегородской торговли.
Сложнее определить местонахождение и границы «северо-северной» подветви. Мы ранее проводили параллели между Владимиром Мономахом и третейской ролью Мономаховичей в общерусском Подъеме и Даниилом Московским на уровне северной ветви. При Мономаховичах как раз и шло активное освоение северных земель, ранее бывших в торговой орбите Новгорода. И точно так же при Иване Калите и потомках шло военно-политическое освоение самых дальних из бывших новгородских земель - вокруг Белоозера и волоков к Северной Двине. Это Пошехонье и Подвинье с будущим центром в Вологде и есть северная подветвь вокруг северного ответвления волго-балтийского и волго-беломорского путей. Северная подветвь тоже децентрализована, ее опорной сетью становятся монастыри-крепости на местах древних «ольгиных» погостов.
Есть еще один психолого-исторический аргумент, скорее философский, в пользу такого определения границ и форм северной подветви. Можно назвать это правилом взаимного притяжения и отталкивания противоположных начал - деятельных «западных» и созерцательных «восточных», амбициозных «южных» и интуитивных «северных». При этом амбициозные лидеры «южных» в стрессовые периоды кризисов, как правило, ищут в себе и обществе интуитивные «северные» начала. Поэтому паломнический путь великих князей, царей и патриархов из Кремля через Троице-Сергиеву лавру в Вологду, Кириллов и Каргополь, а для кого-то и на Соловки - вполне отражает эту закономерность.
Возвращаясь к этнополитической географии «северо-восточной» подветви, уточним нахождение ее восходящего центра не только на границе двух экспансивных славянских культур. Северо-западные берега реки Москвы успели занять «западные» кривичи, а на другом берегу осваивались «южные» вятичи, использовавшие кривичский «натиск на восток» для укрепления общих торговых и ушкуйных дел с мерянской свевро-восточной старой элитой. Причем эта старая элита по мере ее вытеснения более сильными варяжскими и славянскими конкурентами из военных и торговых закономерно находила свое место в третейской, церковной ветви власти. Отсюда появление будущего центра третейского, восточной подветви именно на таком стыке трех культур. Аналогично центр Литвы сформировался на стыке сфер влияния полоцкой варяжско-славянской, минско-новогрудской славяно-балтской торговой и исконной балтской культуры.
Попробуем теперь сравнить конфигурацию внешних и внутренних игроков в феодально-революционном узле 3/4. Заодно подтвердим или уточним эту разметку для западной и северной ветвей русского Подъема. Повторю, из-за каскадной смены центра в больших узлах легко ошибиться, где начало, а где финал узловых событий. Даже если речь об актуальных, а не летописных событиях. Использовать для разметки только один-два признака - означало бы высокую вероятность ошибки. Поэтому, чем больше провести параллелей между схожими процессами, тем точнее разметка.
Один из признаков активной четверти любого процесса (стадии 4-6 или 14-16) - это явное усиление левого, представительного контура политического управления, для средних веков - это усиление женской половины монархического центра. Свита королевы или княгини, как правило, связана или включает придворных ювелиров, они же банкиры. Так что такое женское доминирование, как например - при регентше Софье Витовтовне после смерти Василия I в 1425 году, отражает рост влияние торгово-финансовой элиты и подчиненных ее общим интересам магнатов.
Однако, активные фазы бывают и на иных стадиях, например в имперской четверти Подъема после смерти Петра I. Так что само по себе регентство над малолетним монархом, хотя и признак активной фазы, но не дает ответа на вопрос об уровне - это уже активная четверть или фаза уровнем ниже. Кроме того, рост влияния представительной ветви элит происходит постепенно, еще в формах первой четверти и предварительной стадии активной четверти. Например, влияние представительной ветви политической элиты нарастало задолго до революции 1917 года, при одновременном доминировании женской части монархического центра.
Так что для более точной оценки ролей и фаз развития желательно внутренние политические дела соотносить с внешней конфигурацией политических сил и сравнить с аналогичной конфигурацией в похожих исторических узлах. Так, в общерусском узле 3/4 (1217) речь шла о широком охвате Руси как северной ветви общего исторического Подъема со стороны европейской западной ветви. Однако то же самое наблюдалось и в 1420-х годах уровнем ниже - вокруг северной русской ветви со стороны западной русско-балтийской. Тверь и Смоленск стали союзниками Литвы еще при Гедимине, а при Витовте стратегия удушения в объятиях вынужденных брачных союзов перешла к охвату владимиро-суздальской Руси с юга - выстраиванием военно-торговой логистики по линии Смоленск-Серпухов-Рязань.
Как раз при регентстве первой Софьи и фактическом правлении литовской партии в Москве в 1425-30 годах (до смерти Витовта) происходило быстрое переподчинение северорусских князей и земель Литве. При этом бывший главный союзник и торговый партнер в Твери оказался вдруг не особо нужен, изолирован в своем углу. Аналогом на общерусском уровне в начале 13 века является потеря значения и влияния Смоленском - бывшим главным партнером растущей ганзейской корпорации - и тоже из-за охвата Руси западными крестоносцами с юга, захвата ими Константинополя. Заметим, что крестовые походы и ордена - это третейская ветвь германского Подъема, как и ВКЛ - третейская подветвь на уровне западной русско-балтийской ветви.
Аналогично в большом узле 13/14 русской истории, накануне великой русской революции бывшие главные союзники Германии и Австрии из прибалтийских немцев оказались изолированы в своем дальнем углу и вычищены из большой политики. Однако главной интригой первой мировой войны стал охват России с юга с присоединением Болгарии и Турции к германо-австро-венгерской оси. Между тем, бывшая Османская империя - это тоже третейская ветвь европейской политики. При этом есть основания полагать, что присоединение Турции к оси было, скорее, интригой англичан, а не немцев. Во-первых, чтобы гарантированно втянуть Россию в войну за проливы, отвлечь немцев на излишние усилия по управлению еще и турецкой армией для отрыва Кавказа от России.
Так что и за тщетными усилиями Витовта по созданию великой державы или хотя бы изоляции северорусских князей в своем медвежьем углу - тоже просматриваются вполне понятные интересы польской торговой олигархии и ее южных союзников. Софья Витовтовна и ее малолетний сын оказались при этом, скорее, заложниками и таким же жупелом внутренней измены для всей северорусской элиты, как и Александра Федоровна во времена первой мировой войны. Хотя реально влияла на инфантильного царя и его свиту мать, вся датская родня которой связана магнатскими интересами с банками Сити.
Канун общерусской феодальной революции 1217 года тоже, как мы помним, был связан с ростом торгово-политического влияния по женской линии. Ничем иным, как удачной женитьбой на половецкой княжне, благодаря родственным половецким корням матери, объяснить взлет военно-политической карьеры князя-сироты Мстислава Мстиславича, младшего из младших среди смоленских Ростиславичей. Хотя сами по себе половецкие корни и связи, без опоры на разведывательную сеть торгово-политических связей - тоже ничего не объясняют.
Что касается взаимовыгодных торговых связей с немецкими партнерами, растущей Ганзой, то рост оборотов новгородской торговли еще при Мстиславе-старшем потребовал строительства к концу 12 века двух больших торговых дворов - нового Готского и первого Немецкого двора «Петергофа». Неким странным образом захват крестоносцами и Риги, и Царьграда в начале 13 века оказался выгодным волго-балтийской торговле, для Новгорода и Ростова с Суздалем и половецких союзников, но не для Смоленска и Киева. При этом регулирование путей ливонской торговли оказалось в руках самой младшей торопецкой ветви смоленских князей.
Продолжим эти параллели с русско-балтийским узлом 3/4 на рубеже 13-14 веков для более точной его разметки. Как и тверская подветвь в северорусской ветви, западная ливонская подветвь поначалу опережала и наращивала влияние за счет союза с внешними западными партнерами. Хотя при этом внешнее немецкое влияние на местное ливонское ополчение, пусть и в форме крестоносного «ордена», не следует преувеличивать. В основе такое же соперничество разных центров полоцко-прибалтийской элиты, как и в случае Твери, так же опиравшейся на внешних партнеров и местную кривичскую основу.
Подобно тверским князьям, попадавшим под ударами московской родни во все большую зависимость от литовских сродственников, ливонские рыцари под ударами литовцев к середине 13 века попали в зависимость от Тевтонского ордена. И так же к концу столетия оказались зажаты и изолированы между бывшими союзниками - между тевтонцами и ганзейцами (датчанами). Как литовская «восточная» ветвь, мотивированная «польским» торговым интересом, начала охват северо-восточной Руси через московско-черниговское приграничье, так и Тевтонский орден, побуждаемый Ганзой, начал охват Литвы в таком же неосвоенном промежутке между бывшей Полоцкой землей и Польшей. При этом Тевтонский орден тоже очевидно относится к третейскому контуру немецкой элиты, а сформированное им восточно-прусское государство станет третьей «восточной» ветвью прибалтийской подветви.
Таким образом, в отношении самой западной прибалтийской подветви и внешних игроков параллели с судьбой западной тверской подветви просматриваются неплохо. Есть ли такого же качества параллели владимирского княжения, ставшего московским, и внутренней политикой бывшего полоцкого княжества, постепенно ставшего литовским? Основную параллель в виде феодальной революции, начала формального перехода от родовой лествицы к семейной монархии мы уже отметили. Так что следует проверить более детальные предпосылки и признаки этого длительного процесса.
Еще раз обратим внимание на историографический провал между династиями Миндовга и Гедимина в 1270-80-х годах. Как минимум, нужно найти аналог такого же кризиса для московской династии, выявить общие закономерности и тем самым объяснить видимые различия. Впрочем, не так сложно разъяснить отсутствие летописных данных о легендарных литовских князьях между Тройденом и Гедимином. Летописную историю пишет церковь, третейская ветвь политической элиты. Все подветви северорусской ветви принадлежали православной конфессии, в отличие от лимитрофной западной ветви, где западная подветвь стала «интерфейсом» с католическими соседями, а южная подветвь - с православными южнорусскими княжествами. Поэтому формируемая третейская ветвь не могла быть ни православной, ни католической, а смешанной с опорой на балтское язычество. А какие у языческих жрецов могли быть летописи, разве что резы на идолах?
Тем не менее, период 1270-80 годов в третейской литовской ветви полоцкой элиты нужно разъяснить как кризис центра и стадию реставрации внутри завершающей 3 стадии первой четверти Подъема. Как мы помним, одной из особенностей четвертой четверти любого процесса является повторение основного сюжета на уровне элит. Если в начале 13 века после глубокого кризиса центра, прекращения полоцкой династии в западной ветви случился ренессанс язычества, реставрация родовых балто-варяжских порядков, бытовавших до крещения Руси, то и в конце третьей четверти 3 стадии происходит такая же, но менее глубока реставрация на уровне элит. Неизбежным следствием реставрации влияния языческих культов становится удаление из княжеской свиты разных грамотеев, что греческих, что латинских. Так что историографический провал есть один из признаков фазы реставрации для такой лимитрофной ветви.
В рассматриваемой параллели с московской династией тоже имеет место локальный кризис центра в 1360-70 годах, когда владимирское княжение уходило от Москвы то суздальским, то тверским конкурентам. Этот период также является фазой реставрации порядка, если можно так назвать более масштабную стадию 2.D реставрации внутри первой четверти северорусского Подъема в последней четверти 13 века. После смерти последнего Ярославича Кризис центра вылился в смуту и распрю между сыновьями Невского, суздальскими и тверскими князьями, при маргинальной роли Москвы под политической опекой митрополита. Так что повторение трагедии в виде информационной войны - взаимных жалоб и апелляций к ордынскому начальству имело место и в северорусском историческом сюжете.
Москва при малолетнем Дмитрии Ивановиче и его опекуне митрополите Алексии на некоторое время выпала из военно-политических раскладов и интриг, что позволило инвестировать накопленные средства в укрепления белокаменного Кремля. Аналогично Литва (в узком смысле бывшего полоцкого «летовья») в краткий безлетописный период полулегендарных князей после Тройдена до Витеня так же выпала из актуальной истории. Князь Витень (не то брат, не то сват Гедимина) начал процесс возвращения, внутренней консолидации (противоречивая завершающая четверть фазы реставрации).
Не так сложно увидеть параллели с периодом правления молодого Дмитрия Ивановича, еще не Донского. Особенно если помнить, что в роли опасного западного соседа для Литвы 13 века был Тевтонский орден так же, как Литва для Москвы веком позже. Соответствующий период биографии Дмитрия Ивановича кратко назван «Вмешательство в тверскую междоусобицу и борьба с Литвой». Подставляем параллели и получаем внешнюю политику Литвы при Витене - «Вмешательство в ливонскую междоусобицу и борьба с Тевтонским орденом».
Узел консолидации внутри 3 стадии (3.D) для северо-восточной Руси связан с переходом Москвы от условного союзничества с южным соседом к противодействию попытке Мамая и его западных партнеров перехватить контроль торговых путей. Так что Куликовская битва для элит владимирской Руси имела почти такое же консолидирующее значение, как и «Крымнаш» для современной России. (Почти - потому что уровень узла 2014 года выше - консолидация нации, не только элиты.) Другое дело, что консолидация разноплеменной элиты перед лицом общей экзистенциальной угрозы лишиться доходов и статуса - не означает отказа от внутренней конкуренции и борьбы друг с другом, пусть даже в новых идеологических рамках.
Можно ли обнаружить похожее по значению консолидирующее событие для столь же разнородной литовской элиты рубежа 13-14 веков? Сразу признаем, что не найдем события в полной мере аналогичного поражению Мамая и смерти подопечного юного хана на Куликовом поле. (Это событие является узловым не только на уровне северной ветви, но и в общерусском контексте.) Однако, в остальном похожий узел событий имел место в Литве и вокруг около 1300 года. Прежде всего, речь идет о поражении столь же могущественного беклярбека Ногая и распаде его западно-ордынского улуса. То же самое произошло в 1380-82 годах с Мамаем и его западной частью Орды, сопряженной с восточной подветвью южнорусской ветви.
Во-вторых, в этот же период, в 1299 году в Царьграде утверждено учреждение Литовской митрополии с центром в Новогрудке. Равно как и события 1378-82 годов были связаны с особым вниманием византийской патриархии к митрополии в Москве. В обоих случаях речь шла о поддержке антиордынской, пролитовской партии в общем балансе, при явном расколе третейского политического контура. Однако это и есть один из важных признаков узла консолидации (19/20) в том или ином процессе - общий рост влияния третейской политической элиты при их взаимной борьбе и расколе.
Таким образом, параллель между литовским князем Витенем и московским князем Димитрием Иоанновичем, вернее между их правлениями, достаточно обоснована. Далее может быть продолжена параллель между политикой Василия Дмитриевича и политикой Гедемина, также относящимися к завершающей четверти 3 стадии Подъема своей ветви (северной и западной). Продолжение вооруженной борьбы на западе (с литвой и немцами, соответственно), относительно мирное присоединение новых земель на востоке на основе союза с левой подветвью (новгородско-ростовской и польской) и при содействии или позитивном нейтралитете как волжской Орды, так и византийской церкви. Решающими для формирования действительно Великих княжеств стали присоединение Литвой Киева с черниговскими и волынскими землями, а Москвой - Нижнего Новгорода с суздальскими и приокскими землями.
Можно указать и на некоторые вроде бы несовпадения - так, Василий заключил союз с Витовтом через брак с его дочерью, а Гедимин - такие же союзы не на западе, а на севере - с Полоцком и через брак сына с Тверью. В обоих случаях посредником выступала церковь, озабоченная балансом западных и восточных влияний. Так что одно дело - военная политика, другое - торговая и третейская дипломатия. Параллели по каждому направлению нужно проводить свои, хотя все они пересекаются в узлах событий.
С учетом вышеизложенного будет сложно не увидеть сходства двух узлов после смерти Гедимина (1345) в Литве и смерти Василия Дмитриевича (1425) в Москве. И там, и там пять лет фактического отсутствия великого князя. Василий Васильевич слишком мал, а в Вильне остался править удельный князь Евнутий Гедиминович. Такая ситуация не могла не провоцировать внешние силы на вмешательство, а родственных князей - на выяснение отношений и создание коалиций друг с другом и внешними силами. Это и есть узел 3/4, завершающий первую четверть Подъема и открывающий активную 4 стадию.
Продолжение следует