Тысячелетие вокруг Балтики (18)
18. Уточнение разметки первой стадии
(начало, предыд.)
В нашем параллельном движении по ветвям разных, но родственных суперэтносов наметился определенный кризис, хотя и не тупик. С одной стороны, работающие параллели нашлись согласно обобщенной модели. Однако при этом, скорее всего, накопились ошибки в разметке самых первых стадий Подъема. Одно дело ‑ распознать начало Подъема будущей отдельной цивилизации на фоне варварских соседей. И другое дело ‑ разметить такую же первую четверть для ветвей Подъема, растущих уже на фоне первого большого государства, как Древняя Русь или объединенная Англия. В этом случае ошибки в разметке первой четверти Подъема будут очень и очень мешать. Поэтому придется еще раз повторить пройденное с углублением в детали не только больших узлов истории.
Наличие двух почти синхронных этнополитических процессов ‑ общерусского и англосаксонского дает новую возможность взглянуть на древнюю историю Руси как бы через стереоскопические очки. Важно, что эта англо-русская параллель развивается в очень схожем внешнем контексте, на одном уровне всемирно-исторического развития культуры. Даже соседняя франкская ветвь развивалась на пару веков ранее немного в другом всемирном и европейском контексте.
Начнем пересмотр изначальных англо-русских параллелей даже с более раннего периода формирования условий для будущего объединенного государства ‑ в лице англо-саксонских «королевств» и славянских земель («славиний»), оттеснивших от торговых путей и отчасти ассимилировавших коренное, соответственно, кельтское и балто-угро-финское население.
Академическое издание «Всемирная история» (том 2 о средневековье) проводит четкое различие между названными англо-саксонскими и славянскими землями и «варварскими королевствами» на периферии обеих Римских империй. Вестготы и остготы, лангобарды, по сути, заместили военную аристократию бывших римских провинций. Старые роды отчасти спаслись и сохранили высокий статус в качестве князей церкви. При этом средиземноморская торговля продолжалась, как и работа римских чиновников. Общая структура и культура обновленных этносов осталась провинциальной частью Римского мира на последних фазах его Надлома.
В отличие от того, что происходило на Западе «...отношения славян и Византийской империи вылились в подлинный и неразрешимый культурный конфликт... Но если говорить о Западной Европе, похожая колонизация бывших римских земель, серьезно меняющая их этнический и культурный облик, имела место лишь на окраинах римского мира ‑ в Восточной Англии и на Рейне. Парадоксальным образом, ни королевства англов, саксов и ютов в Британии, ни славянские государственные или протогосударственные образования не принято считать «варварскими королевствами» / «Всемирная история», М.:Наука, 2012 , т.2, с.146/.
Отмеченный академиками парадоксальный феномен слишком хорошо совпадает с изначальными очагами Подъема трех будущих цивилизаций, чтобы быть случайностью. Поэтому попытаемся его проанализировать глубже. Почему вожди славян или англо-саксов не заместили военную элиту завоеванных провинций? Может быть потому, что еще не отделились в отдельную касту и в походах опирались на народ как ополчение? Поэтому между вождями и их сородичами не могли вклиниться ни чиновники, ни торговцы, которым пришлось покинуть эти провинции вместе с римскими воинами. Опять же все три очага новых цивилизаций лежали на крайнем севере и северо-востоке римской Ойкумены, где климат, ремесла и дальняя периферия торговли не создавали достаточно прибыли для полного отрыва вооруженной знати от народа.
Поселения славян на берегах рек среди дремучих северных или горных лесов слишком хорошо защищены от случайных набегов, а богатства земли слишком скромны и разделены расстояниями, чтобы окупить организованную военную экспансию. Эти факторы сохранялись на Руси вплоть до ХХ века. Но точно также были защищены отдельные славянские (как и англо-саксонские) земли от завоевания друг друга. Тем не менее, привнесенная из Центральной Европы культура земледелия и орудий, была достаточной для широкой экспансии и формирования защищенных факторий на торговых путях, первичного социального разделения на роды вождей, торговые семьи и простых смердов. И только серьезное военное давление извне, стимулируемое в том числе накоплением богатств торговыми поселениями, смогло это равновесие сил между протогосударствами нарушить и побудить к политической интеграции.
Поэтому нельзя анализировать фазы Подъема новых суперэтносов вне контекста отношений с родительскими цивилизациями. Хотя точно также нельзя игнорировать фактор созревших этносов, способных к интеграции, включая отпор внешнему давлению. Только вовлечение периферийных этнических автономий в тесную связи с метрополиями, как и давление таких же варварских соседей создает стимул для политической интеграции на Подъеме. В этой связи соглашусь с детальной аргументацией в статье Д.Адамидова «Из варяг в греки»: феноменология международного транспортного коридора». /www.academia.edu/20317297/ Только заметим, что аналогичный русскому транзитный коридор для набегов норманнов на западное Средиземноморье, включая предложение варяжских услуг, проходил вдоль берегов Ла-Манша.
Основой для созревания восточно-европейских «славиний» были торговые пути - днепровско-двинский, волго-балтийский и альтернативный по Припяти-Десне-Оке. Но не «путь из варяг в греки», который был не торговым, а военно-наемническим. Варяги как раз предпочитали обходить стороной укрепленные фактории или покупать услуги отдыха, ремонта и строительства судов-моноксилов, пополнение команд молодыми гребцами. Потому что в конце пути их ждал серебряный приз хорошо оплачиваемой службы Константинополю.
На славян и их простой продукт некогда было тратить драгоценное время и силы. Хотя, разумеется, варяги-русы (то есть гребцы по-шведски) пользовались малейшей заминкой, чтобы пограбить партнеров, как впрочем и славянские визави. Возможно, именно поэтому на смоленской земле выработался врожденный стереотип героической обороны своих крепостей до упора. Потому что не следовавшие этому правилу были проданы в рабство и не смогли далее торговать и обслуживать варяжский транзит.
Такое равновесие сил между варяжским руслом и славянскими берегами Днепра продолжалось и при росте варяжского трафика, востребованного сначала из-за войн Византии с арабами, а затем ‑ всеми сторонами в гражданской войне центра с воеводами провинций (фемов), поднявшими на флаг идеологию иконоборчества. После победы над еретиками и замирения империи в 843 году («Торжество православия») востребованность варяжских услуг резко упала. Поэтому напрасно ожидавшие новых войн и заказов варяги-русы накапливались на транзитных базах, в том же Киеве.
Обрушение рынка варяжских услуг не мог не вызвать кризиса в отношениях русов и славян, особенно торговых городов. Где-то русы, как Аскольд в Киеве, захватили власть, где-то славяне с соседями варягов прогнали, как в Новгороде, или не дали осесть, как в Смоленске. Оголодавшим варягам, не дождавшимся вызова в Царьград, из Киева было проще сорганизовать в первый военный поход против бывших заказчиков, но также под угрозой участившихся нападений оказались славянские и угро-финские фактории на балтийско-волго-каспийских торговых путях.
Появились взаимные обиды, как предлог для нападения и грабежа, тем более что славянские города накопили богатства, обслуживая торговый и варяжский транзит. Отсюда необходимость охранного договора торгового Новгорода с кем-то из варягов, кто успел породниться с местной славянской знатью ‑ против остальных русов. А звали князя Рюрик по имени, или по фамилии не суть важно. Важно, что часть имперских варягов вошла в союз и породнилась со славянской знатью, и опять таки не очень важно, когда породнились ‑ до или после. При этом культурный и технический уровень новых военных вождей был достаточным для защиты славянских земель и объединения славянского ополчения. В том числе против других варягов-русов, осевших в Киеве.
Спор норманистов-антинорманистов не имеет особого смысла, кроме борьбы придворных партий XVIII века. Конечно, без энергии балтийских варягов, родственных норманнам, Древняя Русь не возникла бы, хотя первичен все же политический заказ богатой Византии, сформировавшие этот мощный транзитный поток. Однако при этом государственность Древней Руси возникла как реакция на нападения варягов и против варягов, на основе славянских традиций ополчения и варяжского отряда во главе с породнившимся со славянами варяжским вождем. Для анализа адрес места рождения не так важен, важнее смешанный статус и варяжского вождя, и славянского князя.
Кризис с изгнанием варягов и призванием одного из них стал началом нулевой стадии Подъема (дважды предварительной ‑ первая четверть первой четверти). Формат экспансии дружины Рюрика по форпостам при торговых поселениях еще не отличается внешне от прежнего формата экспансии русов - норманнов. Однако содержательно задача защиты славян и чуди от других норманнов делает это движение начальной частью процесса становление русской государственности. Наверняка, эта задача влияла и на состав дружин, подчиненных наместникам Рюрика. Среди них, наверняка, были славяне и метисы из породнившихся с русами родов.
Примерно такие же отношения между норманнами и англосаксами сложились к середине IX века и на побережье Восточной Англии. Общая структура этнополитического Подъема в англо-саксонских и русских землях определяется связями нового субъекта с внешними и внутренними силами. С одной стороны ‑ норманнские союзники по набегам и варяжской службе в богатых странах, с другой стороны ‑ торговые и религиозные связи с центрами старых цивилизаций. Третьей стороной политических отношений выступает местная знать.
Понятно, что даже признав смешанный характер русский династии, можно спорить дальше, какой из компонентов синтеза и политогенеза важнее ‑ норманнский или славянский, военно-аристократический или торгово-земский. Можно задать наводящий вопрос: Почему сами скандинавы, имея похожую изначальную структуру военной власти, не смогли развить свою самобытную цивилизацию, в отличие от англо-норманнских и славяно-русских династий?
Еще наводящие вопросы связаны с внутренней структурой нового политического центра. Русы-варяги были организованы в пиратскую вольную корпорацию. В частности, об этом свидетельствует отличие договоров с Византией от 911 и от 943 годов. В первом договоре стороной являются командиры русов, возможно в порядке старшинства. Второй договор имеет с русской стороны фактически две союзных во время похода политических силы ‑ первыми указаны Игорь, Ольга и их сын Святослав, а уже потом бояре-русы.
Впрочем еще до этого, Олег Вещий при захвате Киева во главе смешанного русо-славянского отряда обосновал свое право на власть свои княжеским статусом, которого нет у боярина Аскольда ‑ всего лишь старшего среди захвативших город русов. То есть форма нового политического центра в виде великокняжеского рода заимствована не от варягов, а от славянских протогосударств (славиний).
Хотя первые русские летописи составлены много позже ставших легендарными событий, тем не менее, самые общие моменты различия и взаимоотношений норманнов-русов и первых русских князей, породнившихся с местными, просматриваются. Захват Киева Олегом во главе славяно-русского отряда объективно направлен против форпоста русов, угрожавшего византийским экс-нанимателям. Вопрос только, не был ли этот захват Киева изначальной целью Олега по наущению византийцев, как и демонстрация флага у берегов Босфора при получении вознаграждения за оказанные услуги?
Как минимум, эта версия закулисного сговора византийцев и славяно-русского князя основательна не меньше, чем лежащая на поверхности версия военной авантюры славян. Опять же для славян из Смоленска и Любеча, добровольно присоединившихся к Олегу, уничтожение пиратского гнезда русов в Киев было жизненным приоритетом, в отличие от похода за данью на юг, более привычного для русов. Возможно, Олег и не мог отказаться от этого уже запланированного русами похода за данью, чтобы взять контроль над городом, в том числе заместить русов своей славяно-русской дружиной.
Аналогичные вопросы возникают и в связи с туманными альбионскими анналами о победах Альфреда Уэссекского над датчанами. Откуда вдруг у бедных уэссекских князей взялся большой флот, способный противостоять мощному флоту норманнов? Такой флот не мог не состоять из смешанных англо-норманнских команд. Удалось бы потерпевшему поражение изгнаннику вернуться в Уэссекс и даже возглавить союз с соседними королями, не имея поддержки сильных континентальных держав и римской церкви? Эти вопросы больше даже похожи на риторические, однако честные ответы на них не принято заносить в летописи даже в наши времена. Ну, да, конечно, дело только в благоволении небес великому вождю, а лестное прозвище «Вещий» дано формальным противником, а вовсе не закулисным союзником.
По структуре политического процесса захват Олегом Киева и, соответственно, Альфредом Лондона выглядит как узел Смены центра внутри первой четверти Подъема, то есть узел 0/1 между предварительной и активной четвертями первой четверти. Главный признак активной четверти (а значит и 1 стадии) ‑ это полицентризм и соперничество двух или трех крыльев внутри политического центра, опирающихся на разные внешние силы или на баланс этих сил. Например, похожие единство и борьба противоположностей наблюдались в активной четверти российской истории (1918-41) между троцкистами (внешний разбойный интернационал, как и варяги-русы) и сталинистами (интернационал коренных земель, как и славяно-русская знать).
Далее внутри первой стадии основной сюжет единства в военное время и борьбы в межвоенные периоды двух крыльев политического центра повторяется. Считается, что славянка или полукровка Ольга после смерти Игоря истребляла родственных древлян. Хотя византийская хроника говорит о походе на неких германцев, которые тоже могли обитать в лесах и потому тоже называться древляне. Сам факт попытки сбора повторной дани Игорем указывает, скорее, на некое двоевластие в древлянской земле, когда местная знать вынуждена утаить часть дани для неких конкурентов киевского князя, пришедших с запада. Это предположение косвенно подтверждается и более поздними событиями, когда в древлянской земле регулярно формируется внутренняя угроза Киеву при поддержке западных соседей и внешних варягов, как Туры и Рогволд во времена Владимира.
Мы уже не раз отмечали, что в монархическом центре военно-феодальной элиты, как правило, формируются три партии ‑ короля, королевы и епископа. В нашем случае княгиня Ольга ‑ точно является главой славяно-русского крыла элиты и контура обратной связи от славянских земель. Усиление влияния этой представительной ветви политики ‑ тоже признак активной фазы (1 стадии). Исполнительная военная ветвь во главе с Игорем, а затем Святославом ‑ вовлекает варяжскую часть элиты в экспансию, военные походы. Так что вокруг Ольги формируется славяно-русская охрана, «внутренние войска» во главе с шурином Святослава и дядей Владимира Добрыней. Именно на эту «опричнину» Ольга опирается, когда мстит за гибель Игоря не только древлянам, но и подставившим Игоря варягам из его дружины. Тем самым укрепляя свою власть и влияние славянской знати.
Английским аналогом Ольги была дочь Альфреда, Леди Мерсийцев Этельфреда, фактически соправительница своего брата Эдварда. Тоже через свою тетку, жену бывшего короля Мерсии, была связана с союзниками-франками на континенте, как Ольга опиралась на связи с Византией. Тоже ходила походом против датчан, вступивших в союз с их кузеном ‑ претендентом на власть. Сюжет похода Эдварда на земли Данло и ответного вторжения напоминает сюжет похода на древлян. И так далее, хотя роль первой английской леди-правительницы, как и опора первых английских королей на норманнов, тщательно затуманены летописцами уэссекской династии.
Русские летописи о древлянском походе не менее туманны. Однако истребление новгородским князем Владимиром семьи норманнов, захвативших Полоцк, точно является повторением похода Олега на Киев против Аскольда в начале завершающей фазы 1 стадии. При этом будущий креститель Руси и сам был славяно-русом и действовал по наущению дяди-воеводы с говорящим именем Добрыня. А вот семья русов и сама Рогнеда проявили нетерпимое презрение к славянским корням, за что и поплатились. После этого балтийские норманны самостоятельно на Руси уже не пытались утвердиться, а сделали ставку на династический союз с одним из сыновей Владимира от Рогнеды.
Английским аналогом нашего Владимира I был Этельред II Неразумный, тоже норманнов вырезал под корень и ни в чем себе не отказывал. Как Владимир заключил династический брак с византийской принцессой Анной, так и Этельред женился на Эмме Нормандской. Так что датскому королю Кнуду позже пришлось брать вдову неразумного коллеги замуж вместе с короной Англии в приданое. В прочем Кнуд Великий был очень похож на Ярослава Мудрого, ставленника и проводника норманнского влияния на Руси, союзной Византии. Как и Англия при Кнуде оставалась союзной франкскому герцогству. Однако, мы немного забежали вперед, не завершив обзор 1 стадии имени Ольги.
Крещение Руси в 988-89 году силами «внутренних войск» Добрыни ‑ это уже содержательный разворот к конструктивной 2 стадии, хотя и происходит в репрессивных политических формах 1 стадии. Этот момент похож по фазе в активной четверти с конституцией Сталина и «1937-м». Усиление «коренных интернационалистов» опять же связано с участием «внешних» в экспедиционном корпусе подальше за море (Испания 1936-м и подавление мятежа в Византии в 988-м). Хотя консолидация единоличной власти киевского князя над объединенным общей религией войском произойдет около 1000 года во время масштабного военного похода на защиту болгарских и армянских границ Византии. Эту круглую дату и следует считать завершением узла 1/2 и1 стадии для Руси.
Параллельная англо-норманнская 1 стадия в Англии тоже весьма запутанна, так что понять суть интриг можно лишь на основе такой же структуры борьбы двух составных частей англо-норманнского социума при влиянии третейской силы франкской империи, как правило, через церковных деятелей. Такие же чередования «сильных» и «слабых» королей. Первые больше воевали с соседями, а потому оставляли столицу и страну на попечение епископов и/или влиятельных королев с их «внутренней стражей». Между войнами обе партии (условно пронорманнская «военная» и коренная «гражданская») занимались взаимными разборками и партийными чистками.
У нас пока нет задачи реконструировать на основе найденных параллелей темные и нарочно забытые детали ранней англо-норманнской истории. (Например, понятно, что влиятельная королева-мачеха Эльфрида, подозреваемая в убийстве Эдуарда Мученика в пользу его брат Этельреда II, не смогла бы этого сделать, не опираясь на такую же родственную «внутреннюю стражу», как у Добрыни, дяди Владимира Святославича.) Есть задача отследить параллели в изменении характера власти и структуры центра, найти похожие узлы. Близким по внутриполитическому смыслу к Крещению Руси поворотным событием конца 1 англо-норманнской стадии была «резня датчан» в 1002 году. И тогда же был заключен династический союз Англии с франко-норманнской Нормандией (брак Этельреда с Эммой, как и брак Владимира с византийской принцессой Анной).
После столь резкого поворота в англо-норманнском королевстве, как и на Руси, началась гражданская война с интервенцией данов. Поражение в ней «коренной» партии может быть связано, прежде всего, с компактностью территории Англии, более тесной связью с Европой, и как следствие ‑ большим закабалением народа и отрывом коренных элит от корней. Хотя на различие в протекании и последних фаз 1 стадии повлиял и внешний контекст. Прежде всего, кризис на Руси и вовлечение военного сословия русов в болгаро-византийскую войну не могло не оттянуть на себя самые активные военные кадры норманнов. Это способствовало и унии норманнских королевств вокруг Дании, тоже оттянувшей датские силы. Это могло вызвать у заместившей англо-саксонскую «коренную» англо-нормандской партии иллюзию ослабления и отступления датчан. Так что прежний баланс разрушился, а новое равновесие сил было достигнуто к 1007 году. Как и на Руси, это связано с вовлечением норманнской (варяжской) военной элиты во внешних войнах. Похоже, что для англосаксонского Подъема 1-я англо-норманнская стадия завершается вместе с перемирием 1007 года.
Нам осталось только сравнить уточненную разметку 1 стадии этнополитического Подъема ядра будущей цивилизации с третьим академическим примером Нижнего Рейна. Однако начать параллель придется с конца, поскольку начало скрыто в еще большем тумане легендарной истории Меровингов. Довольно очевидно при сравнении всех трех сюжетов и трех факторов внешней и внутренней политики, что аналогом Владимира I Святославича в истории Германского мира является Пипин Короткий. Решительный поворот к освященной церковью протоимперской государственности случился в 754 году, когда папа Стефан III лично еще раз короновал Пипина, договорившись о военной помощи против лангобардов (как и Владимир помогал союзному Второму Риму против болгар и других соседей). Завершающая 1 стадию мобилизация франков прошла в 767-68 годах, когда франкское королевство получило признание держав всей Ойкумены.
Так же не сложно найти начальный сюжет узла 0/1, когда меровингский король Хлодвиг, прежде всего, объединил две ветви франков и сделал столицей королевства Париж. Париж был форпостом Рима в тылу окружавших его «варварских королевств», также как союзный Второму Риму хазарский Киев в тылу болгар и венгров. Православное крещение Хлодвига (496) закрепило союз с Римом против арианских «варварских королевств» и помогло овладеть Парижем и Суассонским наместинчеством. Так что узел 0/1 германского Подъема - это перенос столиц в Париж (508).
250 лет правления в Париже Меровингской династии также были чередованием «сильных» и «слабых» королей, войн с соседями и междоусобных разборок военной ветви власти, что вело к усилению и союзу церковной и «гражданской» галло-римской партий. Также по мере углубления этого надлома первоначальной элиты было замечено усиление роли женщин-правительниц - легендарной Брунгильды из Австразии, сорок лет воевавшей с Фредегондой из Нейстрии. Замедленное почти вдвое по сравнению с предкризисным X веком течение исторического времени в последние времена Римской империи тоже объяснимо.
Наконец, если внимательнее приглядеться к легендарной предыстории, то само расположение двух ветвей франков на берегах нижнего Рейна напротив саксов и на берегах Северного моря напротив Англии и рядом с фризами, плюс легендарное имя «меровеев» (рожденных морем) подсказывают смешанное происхождение франкской аристократии от англо-саксонской экспансии V-VI веков, аналогичной норманнской волне двумя-тремя веками позже. Два века меровингского подъема совпали по времени с проникновением англосаксов вдоль торговых путей Рейна и Луары, а ослабление и уход Меровингов произошли вместе со спадом этой волны.
Продолжение следует
(начало, предыд.)
В нашем параллельном движении по ветвям разных, но родственных суперэтносов наметился определенный кризис, хотя и не тупик. С одной стороны, работающие параллели нашлись согласно обобщенной модели. Однако при этом, скорее всего, накопились ошибки в разметке самых первых стадий Подъема. Одно дело ‑ распознать начало Подъема будущей отдельной цивилизации на фоне варварских соседей. И другое дело ‑ разметить такую же первую четверть для ветвей Подъема, растущих уже на фоне первого большого государства, как Древняя Русь или объединенная Англия. В этом случае ошибки в разметке первой четверти Подъема будут очень и очень мешать. Поэтому придется еще раз повторить пройденное с углублением в детали не только больших узлов истории.
Наличие двух почти синхронных этнополитических процессов ‑ общерусского и англосаксонского дает новую возможность взглянуть на древнюю историю Руси как бы через стереоскопические очки. Важно, что эта англо-русская параллель развивается в очень схожем внешнем контексте, на одном уровне всемирно-исторического развития культуры. Даже соседняя франкская ветвь развивалась на пару веков ранее немного в другом всемирном и европейском контексте.
Начнем пересмотр изначальных англо-русских параллелей даже с более раннего периода формирования условий для будущего объединенного государства ‑ в лице англо-саксонских «королевств» и славянских земель («славиний»), оттеснивших от торговых путей и отчасти ассимилировавших коренное, соответственно, кельтское и балто-угро-финское население.
Академическое издание «Всемирная история» (том 2 о средневековье) проводит четкое различие между названными англо-саксонскими и славянскими землями и «варварскими королевствами» на периферии обеих Римских империй. Вестготы и остготы, лангобарды, по сути, заместили военную аристократию бывших римских провинций. Старые роды отчасти спаслись и сохранили высокий статус в качестве князей церкви. При этом средиземноморская торговля продолжалась, как и работа римских чиновников. Общая структура и культура обновленных этносов осталась провинциальной частью Римского мира на последних фазах его Надлома.
В отличие от того, что происходило на Западе «...отношения славян и Византийской империи вылились в подлинный и неразрешимый культурный конфликт... Но если говорить о Западной Европе, похожая колонизация бывших римских земель, серьезно меняющая их этнический и культурный облик, имела место лишь на окраинах римского мира ‑ в Восточной Англии и на Рейне. Парадоксальным образом, ни королевства англов, саксов и ютов в Британии, ни славянские государственные или протогосударственные образования не принято считать «варварскими королевствами» / «Всемирная история», М.:Наука, 2012 , т.2, с.146/.
Отмеченный академиками парадоксальный феномен слишком хорошо совпадает с изначальными очагами Подъема трех будущих цивилизаций, чтобы быть случайностью. Поэтому попытаемся его проанализировать глубже. Почему вожди славян или англо-саксов не заместили военную элиту завоеванных провинций? Может быть потому, что еще не отделились в отдельную касту и в походах опирались на народ как ополчение? Поэтому между вождями и их сородичами не могли вклиниться ни чиновники, ни торговцы, которым пришлось покинуть эти провинции вместе с римскими воинами. Опять же все три очага новых цивилизаций лежали на крайнем севере и северо-востоке римской Ойкумены, где климат, ремесла и дальняя периферия торговли не создавали достаточно прибыли для полного отрыва вооруженной знати от народа.
Поселения славян на берегах рек среди дремучих северных или горных лесов слишком хорошо защищены от случайных набегов, а богатства земли слишком скромны и разделены расстояниями, чтобы окупить организованную военную экспансию. Эти факторы сохранялись на Руси вплоть до ХХ века. Но точно также были защищены отдельные славянские (как и англо-саксонские) земли от завоевания друг друга. Тем не менее, привнесенная из Центральной Европы культура земледелия и орудий, была достаточной для широкой экспансии и формирования защищенных факторий на торговых путях, первичного социального разделения на роды вождей, торговые семьи и простых смердов. И только серьезное военное давление извне, стимулируемое в том числе накоплением богатств торговыми поселениями, смогло это равновесие сил между протогосударствами нарушить и побудить к политической интеграции.
Поэтому нельзя анализировать фазы Подъема новых суперэтносов вне контекста отношений с родительскими цивилизациями. Хотя точно также нельзя игнорировать фактор созревших этносов, способных к интеграции, включая отпор внешнему давлению. Только вовлечение периферийных этнических автономий в тесную связи с метрополиями, как и давление таких же варварских соседей создает стимул для политической интеграции на Подъеме. В этой связи соглашусь с детальной аргументацией в статье Д.Адамидова «Из варяг в греки»: феноменология международного транспортного коридора». /www.academia.edu/20317297/ Только заметим, что аналогичный русскому транзитный коридор для набегов норманнов на западное Средиземноморье, включая предложение варяжских услуг, проходил вдоль берегов Ла-Манша.
Основой для созревания восточно-европейских «славиний» были торговые пути - днепровско-двинский, волго-балтийский и альтернативный по Припяти-Десне-Оке. Но не «путь из варяг в греки», который был не торговым, а военно-наемническим. Варяги как раз предпочитали обходить стороной укрепленные фактории или покупать услуги отдыха, ремонта и строительства судов-моноксилов, пополнение команд молодыми гребцами. Потому что в конце пути их ждал серебряный приз хорошо оплачиваемой службы Константинополю.
На славян и их простой продукт некогда было тратить драгоценное время и силы. Хотя, разумеется, варяги-русы (то есть гребцы по-шведски) пользовались малейшей заминкой, чтобы пограбить партнеров, как впрочем и славянские визави. Возможно, именно поэтому на смоленской земле выработался врожденный стереотип героической обороны своих крепостей до упора. Потому что не следовавшие этому правилу были проданы в рабство и не смогли далее торговать и обслуживать варяжский транзит.
Такое равновесие сил между варяжским руслом и славянскими берегами Днепра продолжалось и при росте варяжского трафика, востребованного сначала из-за войн Византии с арабами, а затем ‑ всеми сторонами в гражданской войне центра с воеводами провинций (фемов), поднявшими на флаг идеологию иконоборчества. После победы над еретиками и замирения империи в 843 году («Торжество православия») востребованность варяжских услуг резко упала. Поэтому напрасно ожидавшие новых войн и заказов варяги-русы накапливались на транзитных базах, в том же Киеве.
Обрушение рынка варяжских услуг не мог не вызвать кризиса в отношениях русов и славян, особенно торговых городов. Где-то русы, как Аскольд в Киеве, захватили власть, где-то славяне с соседями варягов прогнали, как в Новгороде, или не дали осесть, как в Смоленске. Оголодавшим варягам, не дождавшимся вызова в Царьград, из Киева было проще сорганизовать в первый военный поход против бывших заказчиков, но также под угрозой участившихся нападений оказались славянские и угро-финские фактории на балтийско-волго-каспийских торговых путях.
Появились взаимные обиды, как предлог для нападения и грабежа, тем более что славянские города накопили богатства, обслуживая торговый и варяжский транзит. Отсюда необходимость охранного договора торгового Новгорода с кем-то из варягов, кто успел породниться с местной славянской знатью ‑ против остальных русов. А звали князя Рюрик по имени, или по фамилии не суть важно. Важно, что часть имперских варягов вошла в союз и породнилась со славянской знатью, и опять таки не очень важно, когда породнились ‑ до или после. При этом культурный и технический уровень новых военных вождей был достаточным для защиты славянских земель и объединения славянского ополчения. В том числе против других варягов-русов, осевших в Киеве.
Спор норманистов-антинорманистов не имеет особого смысла, кроме борьбы придворных партий XVIII века. Конечно, без энергии балтийских варягов, родственных норманнам, Древняя Русь не возникла бы, хотя первичен все же политический заказ богатой Византии, сформировавшие этот мощный транзитный поток. Однако при этом государственность Древней Руси возникла как реакция на нападения варягов и против варягов, на основе славянских традиций ополчения и варяжского отряда во главе с породнившимся со славянами варяжским вождем. Для анализа адрес места рождения не так важен, важнее смешанный статус и варяжского вождя, и славянского князя.
Кризис с изгнанием варягов и призванием одного из них стал началом нулевой стадии Подъема (дважды предварительной ‑ первая четверть первой четверти). Формат экспансии дружины Рюрика по форпостам при торговых поселениях еще не отличается внешне от прежнего формата экспансии русов - норманнов. Однако содержательно задача защиты славян и чуди от других норманнов делает это движение начальной частью процесса становление русской государственности. Наверняка, эта задача влияла и на состав дружин, подчиненных наместникам Рюрика. Среди них, наверняка, были славяне и метисы из породнившихся с русами родов.
Примерно такие же отношения между норманнами и англосаксами сложились к середине IX века и на побережье Восточной Англии. Общая структура этнополитического Подъема в англо-саксонских и русских землях определяется связями нового субъекта с внешними и внутренними силами. С одной стороны ‑ норманнские союзники по набегам и варяжской службе в богатых странах, с другой стороны ‑ торговые и религиозные связи с центрами старых цивилизаций. Третьей стороной политических отношений выступает местная знать.
Понятно, что даже признав смешанный характер русский династии, можно спорить дальше, какой из компонентов синтеза и политогенеза важнее ‑ норманнский или славянский, военно-аристократический или торгово-земский. Можно задать наводящий вопрос: Почему сами скандинавы, имея похожую изначальную структуру военной власти, не смогли развить свою самобытную цивилизацию, в отличие от англо-норманнских и славяно-русских династий?
Еще наводящие вопросы связаны с внутренней структурой нового политического центра. Русы-варяги были организованы в пиратскую вольную корпорацию. В частности, об этом свидетельствует отличие договоров с Византией от 911 и от 943 годов. В первом договоре стороной являются командиры русов, возможно в порядке старшинства. Второй договор имеет с русской стороны фактически две союзных во время похода политических силы ‑ первыми указаны Игорь, Ольга и их сын Святослав, а уже потом бояре-русы.
Впрочем еще до этого, Олег Вещий при захвате Киева во главе смешанного русо-славянского отряда обосновал свое право на власть свои княжеским статусом, которого нет у боярина Аскольда ‑ всего лишь старшего среди захвативших город русов. То есть форма нового политического центра в виде великокняжеского рода заимствована не от варягов, а от славянских протогосударств (славиний).
Хотя первые русские летописи составлены много позже ставших легендарными событий, тем не менее, самые общие моменты различия и взаимоотношений норманнов-русов и первых русских князей, породнившихся с местными, просматриваются. Захват Киева Олегом во главе славяно-русского отряда объективно направлен против форпоста русов, угрожавшего византийским экс-нанимателям. Вопрос только, не был ли этот захват Киева изначальной целью Олега по наущению византийцев, как и демонстрация флага у берегов Босфора при получении вознаграждения за оказанные услуги?
Как минимум, эта версия закулисного сговора византийцев и славяно-русского князя основательна не меньше, чем лежащая на поверхности версия военной авантюры славян. Опять же для славян из Смоленска и Любеча, добровольно присоединившихся к Олегу, уничтожение пиратского гнезда русов в Киев было жизненным приоритетом, в отличие от похода за данью на юг, более привычного для русов. Возможно, Олег и не мог отказаться от этого уже запланированного русами похода за данью, чтобы взять контроль над городом, в том числе заместить русов своей славяно-русской дружиной.
Аналогичные вопросы возникают и в связи с туманными альбионскими анналами о победах Альфреда Уэссекского над датчанами. Откуда вдруг у бедных уэссекских князей взялся большой флот, способный противостоять мощному флоту норманнов? Такой флот не мог не состоять из смешанных англо-норманнских команд. Удалось бы потерпевшему поражение изгнаннику вернуться в Уэссекс и даже возглавить союз с соседними королями, не имея поддержки сильных континентальных держав и римской церкви? Эти вопросы больше даже похожи на риторические, однако честные ответы на них не принято заносить в летописи даже в наши времена. Ну, да, конечно, дело только в благоволении небес великому вождю, а лестное прозвище «Вещий» дано формальным противником, а вовсе не закулисным союзником.
По структуре политического процесса захват Олегом Киева и, соответственно, Альфредом Лондона выглядит как узел Смены центра внутри первой четверти Подъема, то есть узел 0/1 между предварительной и активной четвертями первой четверти. Главный признак активной четверти (а значит и 1 стадии) ‑ это полицентризм и соперничество двух или трех крыльев внутри политического центра, опирающихся на разные внешние силы или на баланс этих сил. Например, похожие единство и борьба противоположностей наблюдались в активной четверти российской истории (1918-41) между троцкистами (внешний разбойный интернационал, как и варяги-русы) и сталинистами (интернационал коренных земель, как и славяно-русская знать).
Далее внутри первой стадии основной сюжет единства в военное время и борьбы в межвоенные периоды двух крыльев политического центра повторяется. Считается, что славянка или полукровка Ольга после смерти Игоря истребляла родственных древлян. Хотя византийская хроника говорит о походе на неких германцев, которые тоже могли обитать в лесах и потому тоже называться древляне. Сам факт попытки сбора повторной дани Игорем указывает, скорее, на некое двоевластие в древлянской земле, когда местная знать вынуждена утаить часть дани для неких конкурентов киевского князя, пришедших с запада. Это предположение косвенно подтверждается и более поздними событиями, когда в древлянской земле регулярно формируется внутренняя угроза Киеву при поддержке западных соседей и внешних варягов, как Туры и Рогволд во времена Владимира.
Мы уже не раз отмечали, что в монархическом центре военно-феодальной элиты, как правило, формируются три партии ‑ короля, королевы и епископа. В нашем случае княгиня Ольга ‑ точно является главой славяно-русского крыла элиты и контура обратной связи от славянских земель. Усиление влияния этой представительной ветви политики ‑ тоже признак активной фазы (1 стадии). Исполнительная военная ветвь во главе с Игорем, а затем Святославом ‑ вовлекает варяжскую часть элиты в экспансию, военные походы. Так что вокруг Ольги формируется славяно-русская охрана, «внутренние войска» во главе с шурином Святослава и дядей Владимира Добрыней. Именно на эту «опричнину» Ольга опирается, когда мстит за гибель Игоря не только древлянам, но и подставившим Игоря варягам из его дружины. Тем самым укрепляя свою власть и влияние славянской знати.
Английским аналогом Ольги была дочь Альфреда, Леди Мерсийцев Этельфреда, фактически соправительница своего брата Эдварда. Тоже через свою тетку, жену бывшего короля Мерсии, была связана с союзниками-франками на континенте, как Ольга опиралась на связи с Византией. Тоже ходила походом против датчан, вступивших в союз с их кузеном ‑ претендентом на власть. Сюжет похода Эдварда на земли Данло и ответного вторжения напоминает сюжет похода на древлян. И так далее, хотя роль первой английской леди-правительницы, как и опора первых английских королей на норманнов, тщательно затуманены летописцами уэссекской династии.
Русские летописи о древлянском походе не менее туманны. Однако истребление новгородским князем Владимиром семьи норманнов, захвативших Полоцк, точно является повторением похода Олега на Киев против Аскольда в начале завершающей фазы 1 стадии. При этом будущий креститель Руси и сам был славяно-русом и действовал по наущению дяди-воеводы с говорящим именем Добрыня. А вот семья русов и сама Рогнеда проявили нетерпимое презрение к славянским корням, за что и поплатились. После этого балтийские норманны самостоятельно на Руси уже не пытались утвердиться, а сделали ставку на династический союз с одним из сыновей Владимира от Рогнеды.
Английским аналогом нашего Владимира I был Этельред II Неразумный, тоже норманнов вырезал под корень и ни в чем себе не отказывал. Как Владимир заключил династический брак с византийской принцессой Анной, так и Этельред женился на Эмме Нормандской. Так что датскому королю Кнуду позже пришлось брать вдову неразумного коллеги замуж вместе с короной Англии в приданое. В прочем Кнуд Великий был очень похож на Ярослава Мудрого, ставленника и проводника норманнского влияния на Руси, союзной Византии. Как и Англия при Кнуде оставалась союзной франкскому герцогству. Однако, мы немного забежали вперед, не завершив обзор 1 стадии имени Ольги.
Крещение Руси в 988-89 году силами «внутренних войск» Добрыни ‑ это уже содержательный разворот к конструктивной 2 стадии, хотя и происходит в репрессивных политических формах 1 стадии. Этот момент похож по фазе в активной четверти с конституцией Сталина и «1937-м». Усиление «коренных интернационалистов» опять же связано с участием «внешних» в экспедиционном корпусе подальше за море (Испания 1936-м и подавление мятежа в Византии в 988-м). Хотя консолидация единоличной власти киевского князя над объединенным общей религией войском произойдет около 1000 года во время масштабного военного похода на защиту болгарских и армянских границ Византии. Эту круглую дату и следует считать завершением узла 1/2 и1 стадии для Руси.
Параллельная англо-норманнская 1 стадия в Англии тоже весьма запутанна, так что понять суть интриг можно лишь на основе такой же структуры борьбы двух составных частей англо-норманнского социума при влиянии третейской силы франкской империи, как правило, через церковных деятелей. Такие же чередования «сильных» и «слабых» королей. Первые больше воевали с соседями, а потому оставляли столицу и страну на попечение епископов и/или влиятельных королев с их «внутренней стражей». Между войнами обе партии (условно пронорманнская «военная» и коренная «гражданская») занимались взаимными разборками и партийными чистками.
У нас пока нет задачи реконструировать на основе найденных параллелей темные и нарочно забытые детали ранней англо-норманнской истории. (Например, понятно, что влиятельная королева-мачеха Эльфрида, подозреваемая в убийстве Эдуарда Мученика в пользу его брат Этельреда II, не смогла бы этого сделать, не опираясь на такую же родственную «внутреннюю стражу», как у Добрыни, дяди Владимира Святославича.) Есть задача отследить параллели в изменении характера власти и структуры центра, найти похожие узлы. Близким по внутриполитическому смыслу к Крещению Руси поворотным событием конца 1 англо-норманнской стадии была «резня датчан» в 1002 году. И тогда же был заключен династический союз Англии с франко-норманнской Нормандией (брак Этельреда с Эммой, как и брак Владимира с византийской принцессой Анной).
После столь резкого поворота в англо-норманнском королевстве, как и на Руси, началась гражданская война с интервенцией данов. Поражение в ней «коренной» партии может быть связано, прежде всего, с компактностью территории Англии, более тесной связью с Европой, и как следствие ‑ большим закабалением народа и отрывом коренных элит от корней. Хотя на различие в протекании и последних фаз 1 стадии повлиял и внешний контекст. Прежде всего, кризис на Руси и вовлечение военного сословия русов в болгаро-византийскую войну не могло не оттянуть на себя самые активные военные кадры норманнов. Это способствовало и унии норманнских королевств вокруг Дании, тоже оттянувшей датские силы. Это могло вызвать у заместившей англо-саксонскую «коренную» англо-нормандской партии иллюзию ослабления и отступления датчан. Так что прежний баланс разрушился, а новое равновесие сил было достигнуто к 1007 году. Как и на Руси, это связано с вовлечением норманнской (варяжской) военной элиты во внешних войнах. Похоже, что для англосаксонского Подъема 1-я англо-норманнская стадия завершается вместе с перемирием 1007 года.
Нам осталось только сравнить уточненную разметку 1 стадии этнополитического Подъема ядра будущей цивилизации с третьим академическим примером Нижнего Рейна. Однако начать параллель придется с конца, поскольку начало скрыто в еще большем тумане легендарной истории Меровингов. Довольно очевидно при сравнении всех трех сюжетов и трех факторов внешней и внутренней политики, что аналогом Владимира I Святославича в истории Германского мира является Пипин Короткий. Решительный поворот к освященной церковью протоимперской государственности случился в 754 году, когда папа Стефан III лично еще раз короновал Пипина, договорившись о военной помощи против лангобардов (как и Владимир помогал союзному Второму Риму против болгар и других соседей). Завершающая 1 стадию мобилизация франков прошла в 767-68 годах, когда франкское королевство получило признание держав всей Ойкумены.
Так же не сложно найти начальный сюжет узла 0/1, когда меровингский король Хлодвиг, прежде всего, объединил две ветви франков и сделал столицей королевства Париж. Париж был форпостом Рима в тылу окружавших его «варварских королевств», также как союзный Второму Риму хазарский Киев в тылу болгар и венгров. Православное крещение Хлодвига (496) закрепило союз с Римом против арианских «варварских королевств» и помогло овладеть Парижем и Суассонским наместинчеством. Так что узел 0/1 германского Подъема - это перенос столиц в Париж (508).
250 лет правления в Париже Меровингской династии также были чередованием «сильных» и «слабых» королей, войн с соседями и междоусобных разборок военной ветви власти, что вело к усилению и союзу церковной и «гражданской» галло-римской партий. Также по мере углубления этого надлома первоначальной элиты было замечено усиление роли женщин-правительниц - легендарной Брунгильды из Австразии, сорок лет воевавшей с Фредегондой из Нейстрии. Замедленное почти вдвое по сравнению с предкризисным X веком течение исторического времени в последние времена Римской империи тоже объяснимо.
Наконец, если внимательнее приглядеться к легендарной предыстории, то само расположение двух ветвей франков на берегах нижнего Рейна напротив саксов и на берегах Северного моря напротив Англии и рядом с фризами, плюс легендарное имя «меровеев» (рожденных морем) подсказывают смешанное происхождение франкской аристократии от англо-саксонской экспансии V-VI веков, аналогичной норманнской волне двумя-тремя веками позже. Два века меровингского подъема совпали по времени с проникновением англосаксов вдоль торговых путей Рейна и Луары, а ослабление и уход Меровингов произошли вместе со спадом этой волны.
Продолжение следует