Дон Иван (7) "Пророчество"
Мы обнаружили два уровня, даже два полюса в плане истолкования сюжета. Один - это земная жизнь гения, направляемая столкновением надличных духовных субъектов. Другой, «небесный», самый высокий уровень - это сюжет узлового процесса при смене фаз развития и психологических установок всей мировой научной и культурной элиты. Эти два полярных уровня объединены тем небанальным обстоятельством, что в личности пророка противоречия мирового развития находят свое разрешение, выход из прежнего тупика. Тем самым сюжет земной жизни гения и сюжет его произведений оказывается пророческим. Потому что столкновение тех же самых духовных субъектов (программ развития, если хотите) в масштабах большого сообщества объективно ведет к такому же развитию исторического сюжета.
Разумеется, значение и масштаб сюжета «Дяди Вани» не столь глобальны, как сюжет Евангелий, определивший план развития на две тысячи лет. На этом уровне пьеса Чехова задает, детализирует план в масштабах десятилетия. Но должен быть и некий промежуточный уровень масштабов столетия, в котором сюжет пьесы совпадает с планом развития большой страны. Как там у Горького? «Между скалами и небом гордо реет буревестник…»
Чтобы план развития одной из мировых цивилизаций уместился в «историю души» пророка, там обязательно должна присутствовать и какой-то отрезок предыстории. Так, у Байрона в «Дон Жуане» предыстория начинается с рождения Испанской империи в XV веке, а собственно пророчество касается лишь судьбы Британской империи на сто лет вперед. Так же и у Гете первая часть «Фауста» - это предыстория развития европейской Науки, а во второй части содержится пророчество на два века, вплоть до полета Спутника в космос.
Если с этой стороны взглянуть на «Дядю Ваню», то сюжет включает по большей части предысторию до 1896 года, и лишь в финале есть немного места для пророчеств. И то не удивительно, ведь самой «истории души» Антона Павловича оставалось после этого всего 8 лет. Хотя, как мы знаем из истолкования «Мастера и Маргариты», личность гения может жить и влиять на события намного дольше, воплотившись в большое сообщество, экклесию, «массолит». Есть ли такое продолжение для личности Чехова после 1904 года? Конечно, есть, и мы его хорошо знаем: Московский Художественный театр и все его сообщники.
В притчах христианской культуры личности соответствует символ дома, в котором «муж», то есть один из духов больших сословных или профессиональных сообществ, соединен с женским началом души, определяющим устремления некоторого локального сообщества. Например, у Булгакова «жена» - это московская культурная элита. Поэтому нас не должно удивлять сходство беспечных образов красавиц Елены Андреевны и домашней Маргариты Николаевны.
Но мы сейчас вспомнили о символах дома, мужа и жены не для этого, а чтобы найти в сюжете пьесы момент, отделяющий окончание земной жизнь гения от продолжения его личности в экклесии. Сцена прощания Астрова, дяди Вани, Сони с прекрасной Еленой и отъезд навечно «жены» из своего дома - это и есть символика окончания земной жизни автора.
Соответственно, объявленные немного ранее в кругу домашних планы профессора избавиться от дома, покончить с ним счеты в плане «истории души» автора могут быть истолкованы, как мысли о самоубийстве. Которым естественно должны были противиться жизнелюбивые амбиции в лице дяди Вани. Еще чуть ранее был эпизод, когда Астров знакомит Елену со своими исследованиями, чему в жизни автора соответствует знакомство столичной публики с изданием «Остров Сахалин».
Впрочем, об этом соответствии сюжета пьесы земной жизни автора и его «истории души» мы уже догадались в самом начале нашего исследования. Немного сложнее будет найти окончание «истории души» за пределами земной жизни, в судьбе экклесии. И понять, истолковать финал пьесы будет вернее на уровне судьбы большой страны.
Да, впереди у всех суровая «зима», кризис русской революции. Да, научное сообщество (Астров) расстанется с мудростью (Софья), приняв односторонний материализм. Да, у всех ученых возникнут мысли об эмиграции, о странах, где не бывает зимы, то есть революций. И тем не менее Астров удалится в свои леса и опытное хозяйство, как и научное сообщество в целом будет в самых сложных, «зимних» условиях работать на страну, на приближение «оттепели», «весны» и будущего «лета». И тогда, быть может, Астров вновь вернется к Соне, наука перестанет быть односторонней, не замечающих живых людей отдельно от статистического народа. Хочется в это верить.
Да, бывшему мелкопоместному дворянству, а ныне либеральной интеллигенции придется очень много потрудиться этой зимой, расплачиваясь за свою прежнюю безрадостную жизнь. Раз уж разменял дядя Ваня свою былую вольность на бухгалтерию сытости, то этот грех придется искупать. Но и то верно, что именно старорежимная интеллигенция, ставшая трудовой, немало потрудилась для восстановления страны и приближения «весны». Конечно, та ее часть, которую не оставила мудрость и которая не рассталась со старой «нянькой», то есть со своим народом.
Это что касается пророчества о судьбе страны. Судьба чеховской экклесии МХТ как продолжение «истории души» автора тоже опережает время, испытывая на себе и опыт первой русской революции и «зимний» кризис с эмиграцией героев, «оттепель» и возрождение с новым, мудрым автором. Но об этом мы еще поговорим, а сейчас вернемся к предыстории сюжета в масштабах страны. Ведь, как учил Будда, развязать узлы противоречий можно, лишь зная их предысторию, как они были завязаны.
В этом смысле предыстория «дома с террасой», то есть личности писателя, не может не совпадать с предысторией страны и культуры. «Серебряному веку» предшествовал пушкинский «Золотой век». Поэтому в начале предыдущей экклесии академический дух по имени Александр, который тогда был еще молодым и романтическим, состоял в браке с несколько иной культурной средой, дворянской и православной. Вера Петровна - весьма подходящее символическое имя для нее. Речь идет о реформированном Петром православии, поставленном на службу строительства Империи вместе и в согласии с академическим духом, воспитанном на европейских образцах и при помощи изначального масонства. В общем, не удивительно, что именно в этом равном браке родилась русская София-Мудрость. Другое дело, что односторонний европейский рационализм привел академический дух к тяжелой болезни и кризису из-за потери Веры. Так что единственной, но слабой пока опорой осталась мудрость русской философии.
В сюжете пьесы достаточно деталей, которые легко истолковать в этом историческом контексте. Например, происхождение русского академического духа из малороссийской бурсы, то есть духовного училища. Для подтверждения достаточно назвать имена Феофана Прокоповича или Григория Сковороды, но и этими великими именами малороссийский вклад в русское классическое образование и культуру далеко не исчерпывается. И даже карта Африки в доме профессора намекает на абиссинские корни создателя литературного языка, опять же через участие в петровском имперском и академическом проекте.
Путешествию Чехова на Сахалин и, соответственно, присутствию Астрова в доме с террасой на уровне предыстории страны тоже соответствуют походы Невельского и освоение Дальнего Востока в 1850-х годах. И так же как в сюжете пьесы этому предшествует кризис и упадок духа, его обездвижение вскоре после смерти Пушкина…
Впрочем, для обоснования будет достаточно и этих соответствий. Можно было бы продолжать долго, но большинство читателей это может утомить, а меньшинству будет обидно, если не оставить хотя бы часть пищи для ума не разжеванной.
Лучше мы еще раз вернемся к чеховской экклесии Серебряного века, чтобы сопоставить знаковые фигуры с образами в финале пьесы. Астрову, расставшемуся с Соней в приближении зимы, здесь соответствует революционный буревестник Максим Горький. Нет смысла долго разъяснять, что этот писатель любит народ как-то отдельно от людей. А то, что современников он не любит, видно хотя бы из пьесы о «детях Солнца» и поддержки утопических идей создания «нового человека», причем сугубо методами «материалистической науки». Это такой «зимний Астров», лишенный мудрости и пребывающий в духовной эмиграции, независимо даже от возвращения в Союз.
Амбициозному бунтарю дяде Ване, вынужденному трудиться, не покладая рук, в этой экклесии соответствует Станиславский, а академическому духу - Немирович-Данченко. Однако зима продлится до появления в стенах МХТ Михаила Булгакова, соединяющего аналитический ум Астрова с мудростью, идущей от родства с православным богословием из Киева. Так что в масштабах экклесии пророчество пьесы исполнилось. И не только исполнилось, но и дополнилось «новым заветом».
Продолжение следует