Читатель
Горький писал о "Читателе":
Я писал ее, не щадя себя, и вложил в нее много моей правды.
„Читатель“ - это я, человек, в беседе с самим собою, литератором. Я, человек, недоволен собою, писателем, ибо я слишком много читал и книги ограбили мою душу. От чтения я утратил огромное количество оригинального, своего, того, что от природы свойственно мне.
Эта мысль, наиболее сильно развитая в Самгине, видна ещё в ранних рассказах. Так же, как и противопоставление чувства разуму.
И всё-таки от природы из сказанного автором человеку, пожалуй, не свойственно ничего. Это доказывают примеры настоящих маугли. Следовательно, своими автор может считать те концепции и принципы, которые были им неосознанно впитаны в семье в самом раннем детстве. Как я понимаю, его раннее детство прошло в душевной атмосфере, которая резко изменилась после смерти отца. Если попытаться эти ранние детские принципы формализовать, то можно сказать, что целью совместной деятельности в восприятии ребёнка были максимальные благо и радость для окружающих. Концепции, которые Алексей впоследствии усвоил из разных книг, скорее всего содержали в себе больше рациональных построений, чем душевности. Они могли содержать также чуждые ему моральные принципы, такие, как эгоизм или рационально обоснованная жестокость по отношению к окружающим. Как сами эти концепции, так и системы понятий, с помощью которых они были сконструированы, могли противоречить воспоминаниям, скорее эмоциональным даже, о благом мироустройстве раннего детства, не давали желанного душевного тепла и покоя, но закреплялись суровой реальностью. Возможно, отсюда у автора ощущение вытеснения чего-то своего, истинного, множеством рационализированных фальшивок; отсюда же противопоставление истинного и правдивого чувства острому и ядовитому, ранящему и отравляющему, лживому разуму. Что в общем случае неверно и широко используется в настоящее время для уничтожения рациональности. Также богатая память и подвижный разум автора могли в процессе творчества быстро "подсовывать" ему множество "шаблонных" и потому "пошлых" решений взамен "чувствуемого до слов" "истинного". Видимо, это могло ощущаться как потеря способности мыслить самостоятельно, нешаблонно. Может быть, желанием разрушить "пошлую" рациональность, "оглушить ум", вызвано пристрастие автора к "странностям", которые чаще всего оказываются просто физическими уродствами его героев, не играющими существенной роли в сюжете. Что сейчас тоже в общем-то широко используется, если вспомнить нарочито нелепые и антиэстетичные парадные "прикиды" представителей меньшинств.
В рассказе эйфорию автора (который зачем-то уходит куда-то из круга близких ему людей) знакомо начинает грызть червь сомнения, воплощенный в маленьком остром черном человеке.
Здесь автор иронизирует над своими желанием нравиться (сродни его "интеллигенты любят нравиться - все равно кому") и попыткой его рационализировать; чувством собственной исключительности; зависимостью от чужого мнения; податливостью чужой воле и уступчивостью.
Автор в рассказе не спорит с черным человеком: это он сам. Поэтому мысли обоих созвучны и дополняют друг-друга. Но они порой довольно сумбурны. Что, например, автор хотел сказать здесь:
Мы, кажется, снова хотим грез, красивых вымыслов, мечты и странностей, ибо жизнь,созданная нами, бедна красками, тускла, скучна! Действительность, которую мы когда-то так горячо хотели перестроить, сломала и смяла нас... Что же делать? Попробуем, быть может, вымысел и воображение помогут человеку подняться ненадолго над землей и снова высмотреть на ней свое место, потерянное им. Потерянное, не правда ли? Ведь человек теперь не царь земли, а раб жизни, утратил он гордость своим первородством, преклоняясь пред фактами, не так ли? Из фактов, созданных им, он делает вывод и говорит себе: вот непреложный закон! И, подчиняясь этому закону, он не замечает, что ставит себе преграду на пути к свободному творчеству жизни, в борьбе за свое право ломать для того, чтобы создавать. Да он и не борется больше, а только приспособляется... Чего ради ему бороться? Где у него те идеалы, ради которых он пошел бы на подвиг? Вот почему живется так бедно и скучно, вот почему обессилел в человеке дух творчества... Некоторые слепо ищут чего-то, что, окрыляя ум, восстановило бы веру людей в самих себя. Часто идут не в ту сторону, где хранится всё вечное, объединяющее людей, где живет бог... Те, которые ошибаются в путях к истине,- погибнут! Пускай, не нужно им мешать, не стоит их жалеть - людей много! Важно стремление, важно желание души найти бога, и, если в жизни будут души, охваченные стремлением к богу, он будет с ними и оживит их, ибо он есть бесконечное стремление к совершенству...
Жизненный порядок, созданный когда-то одними, которые боролись и дерзали, руководствуясь своими идеалами, принимается теперь другими как данность, постылая, но непреложная? Они хотели бы изменить её, даже разрушить, но не смогли и уходят в мир грёз (алкоголь, наркотики)? Отчасти потому им ничего не удалось, что большинство предпочитает приспосабливаться? Эту серую людскую массу не жалко: спасётся лишь тот, кто придёт к богу?
К счастью, мир грёз, в который уходит автор, безрадостен:
В душе моей много ненависти; она постоянно тлеет там, иногда вспыхивает ярким огнем гнева; но - еще больше сомнений в душе моей. Порой они так потрясают мой ум, так давят сердце, что долгое время я существую внутренно опустошенный... Ничто не возбуждает меня к жизни, сердце мое холодно, как мертвое, ум спит, а воображение давят кошмары.
Далее автор противопоставляет книги живших когда-то мастеров слова, тонких знатоков жизни и человеческой души, которые создавали красивые эпические полотна с яркими отважными героями (видимо, имеются в виду авторы французской авантюрной прозы), своим рассказам про ничтожных людей и грязные мелочи жизни, которыми автор больше самовыражается, чтобы привлечь к себе внимание, чем даёт людям что-либо действительно ценное и возбуждающее их к подвигу:
Твое перо слабо ковыряет действительность, тихонько ворошит мелочи жизни, и, описывая будничные чувства будничных людей, ты открываешь их уму, быть может, и много низких истин, но можешь ли ты создать для них хотя бы маленький, возвышающий душу обман?.. Нет! Ты уверен, что это полезно - рыться в мусоре буден и не уметь находить в них ничего, кроме печальных, крошечных истин, установляющих только то, что человек зол, глуп, бесчестен, что он вполне и всегда зависит от массы внешних условий, что он бессилен и жалок, один и сам по себе?
Он смотрит на себя в твоем изображении и, видя, как он дурен, не видит возможности быть лучше.
Все вы, учителя жизни наших дней, гораздо больше отнимаете у людей, чем даете им, ибо вы всё только о недостатках говорите, только их видите.
едва ли бог послал вас на землю... Он выбрал бы более сильных, чем вы. Он зажег бы сердца их огнем страстной любви к жизни, к истине, к людям, и они пылали бы во мраке нашего бытия, как светильники его силы и славы... Вы же чадите, как факелы торжества сатаны, и чад ваш, проникая в умы и души, отравляет их ядом недоверия к себе.
Читая вас, ничему не поучаешься, ни за что, кроме вас, не стыдишься. Всё будни, будни, будничные люди, будничные мысли, события... Когда же будут говорить о духе смятенном и о необходимости возрождения духа? Где же призыв к творчеству жизни, где уроки мужества, где бодрые слова, окрыляющие Душу?
что вы можете сказать для возбуждения человека, растленного мерзостью жизни, павшего духом? Он упал духом, его интерес к жизни низок, желание жить с достоинством в нем иссякает, он хочет жить просто, как свинья, и - вы слышите? - уже он нахально смеется, когда произносят слово - идеал: человек становится только грудой костей, покрытых мясом и толстой шкурой,- эту скверную груду двигает не дух, а похоти. Он требует внимания - скорее! помогайте ему жить, пока он еще человек!
И действительно, автор не создал ещё ни одного героического образа, только образы человечных уродцев, чья человечность ярче видна на фоне их убожества, а также образы мерзавцев и опустившихся людей. Схематичная зарисовка о Данко - не в счет. И это при том, что "в общем, задача литературы - облагородить человека" и что автор сравнивает свои произведения с отечественной и зарубежной авантюрной прозой прошлых лет. Здесь снова звучат, но уже всерьёз, мысли из "Вареньки Олесовой" и "Как меня отбрили". Я несколько раз читал в комментариях о том, какое воздействие ранние рассказы Горького оказали на читателей: кому-то вернули вкус к жизни, в кого-то вдохнули свежие силы и веру в людей. Помню, когда-то в кинопрокат вышла довольно пошлая комедия "Очень страшное кино". Мне же после сеанса казалось, что я вдохнул глоток чистого, свежего воздуха. Тогда мы, как и все молодые люди вокруг, сквернословили, пошлили, чувствовали агрессию к окружающим; "нравственные поучения" и необходимость вести себя прилично воспринимались как фальш. И вот показали фильм, где всё было можно: говорили на понятном языке, ужасно пошлили, показывали людей дебилами и выродками, весело убивали их, делали прочие гадости и совсем этим не смущались. Сейчас я понимаю, что этот фильм растлевал, а не возвышал. Но возвышало ли творчество Горького, показывавшее мерзости жизни? Перестроечная "чернуха" - не то же самое?
И вот это авторское убеждение о пользе хорошей порки:
Дремлет человек... И никто не будит его. Дремлет он и - превращается в животное. Бич ему нужен и огненная ласка любви, вслед за ударом бича. Не бойся сделать ему больно! если ты, любя, бьешь, он поймет твой удар и примет его как заслуженный. Когда же ему будет больно и стыдно за себя, ты пламенно обласкай его - и он возродится...
То же в "Рассказе об одном поэте" 1894 года:
Ничто так не двинет людей, как удары. Их нужно бить; от этого у них будет тоньше кожа, тверже мускулы. О поверь, оскорбления они скорее поймут, чем ласки, они так изощряются, оскорбляя самих себя и друг друга!.. Но они, эти люди, имеют способность привыкать ко всему, и тот, кто любит их, не должен забывать об этом. Да, они умеют привыкать, и если бы некто, имеющий власть, решил сечь их ежедневно, то они вскоре привыкли бы и к этому. И потому нужно быть утонченно и разнообразно злым, злым до возбуждения, до ужаса. Наказывая их сегодня жестоко, завтра уже нужно наказание заменить хотя бы менее жестоким, но неприменно иным. Для того, чтоб двигать людьми, нужно превзойти их во всём. И нужно быть холодным, как снег, и равнодушным, как камень, чтоб миловать их и не тронуться их стонами. А также не нужно позволять им заметить твою любовь к ним, ибо они сочтут её за слабость и, уверенные в ней, не будут бояться тебя. Нет пощады тому, кто сам не знает пощады! Но можно простить его, когда он раскается.
Нужно бить рабов - может быть, они озлятся и будут гражданами.
Есть люди, которым порка помогает больше похвалы, но это сугубо индивидуально. В общем же педагоги едины в мнении, что людей нужно больше хвалить, пусть авансом, чем внушать им, что они мерзавцы и ничтожества. У нас уже более 30 лет всю страну "пламенно ласкает", доказывая, какие все мы ничтожества, множество мерзавцев при поддержки администрации. И что же? Похоже, граждане вполне превратились в запуганных рабов, а не наоборот. Да и пример "Светоча демократии" с развернувшейся там вакханалией сейчас перед глазами.
Рассказ очень важен. Здесь автор откровенно и подробно высказывает своё отношение к людям и собственному творчеству. Это такой же "этапный" рассказ, как "Проходимец".
Автор думал, что его разругают за "Читателя", а его расхвалили. Наверное, он был обескуражен.
Я писал ее, не щадя себя, и вложил в нее много моей правды.
„Читатель“ - это я, человек, в беседе с самим собою, литератором. Я, человек, недоволен собою, писателем, ибо я слишком много читал и книги ограбили мою душу. От чтения я утратил огромное количество оригинального, своего, того, что от природы свойственно мне.
Эта мысль, наиболее сильно развитая в Самгине, видна ещё в ранних рассказах. Так же, как и противопоставление чувства разуму.
И всё-таки от природы из сказанного автором человеку, пожалуй, не свойственно ничего. Это доказывают примеры настоящих маугли. Следовательно, своими автор может считать те концепции и принципы, которые были им неосознанно впитаны в семье в самом раннем детстве. Как я понимаю, его раннее детство прошло в душевной атмосфере, которая резко изменилась после смерти отца. Если попытаться эти ранние детские принципы формализовать, то можно сказать, что целью совместной деятельности в восприятии ребёнка были максимальные благо и радость для окружающих. Концепции, которые Алексей впоследствии усвоил из разных книг, скорее всего содержали в себе больше рациональных построений, чем душевности. Они могли содержать также чуждые ему моральные принципы, такие, как эгоизм или рационально обоснованная жестокость по отношению к окружающим. Как сами эти концепции, так и системы понятий, с помощью которых они были сконструированы, могли противоречить воспоминаниям, скорее эмоциональным даже, о благом мироустройстве раннего детства, не давали желанного душевного тепла и покоя, но закреплялись суровой реальностью. Возможно, отсюда у автора ощущение вытеснения чего-то своего, истинного, множеством рационализированных фальшивок; отсюда же противопоставление истинного и правдивого чувства острому и ядовитому, ранящему и отравляющему, лживому разуму. Что в общем случае неверно и широко используется в настоящее время для уничтожения рациональности. Также богатая память и подвижный разум автора могли в процессе творчества быстро "подсовывать" ему множество "шаблонных" и потому "пошлых" решений взамен "чувствуемого до слов" "истинного". Видимо, это могло ощущаться как потеря способности мыслить самостоятельно, нешаблонно. Может быть, желанием разрушить "пошлую" рациональность, "оглушить ум", вызвано пристрастие автора к "странностям", которые чаще всего оказываются просто физическими уродствами его героев, не играющими существенной роли в сюжете. Что сейчас тоже в общем-то широко используется, если вспомнить нарочито нелепые и антиэстетичные парадные "прикиды" представителей меньшинств.
В рассказе эйфорию автора (который зачем-то уходит куда-то из круга близких ему людей) знакомо начинает грызть червь сомнения, воплощенный в маленьком остром черном человеке.
Здесь автор иронизирует над своими желанием нравиться (сродни его "интеллигенты любят нравиться - все равно кому") и попыткой его рационализировать; чувством собственной исключительности; зависимостью от чужого мнения; податливостью чужой воле и уступчивостью.
Автор в рассказе не спорит с черным человеком: это он сам. Поэтому мысли обоих созвучны и дополняют друг-друга. Но они порой довольно сумбурны. Что, например, автор хотел сказать здесь:
Мы, кажется, снова хотим грез, красивых вымыслов, мечты и странностей, ибо жизнь,созданная нами, бедна красками, тускла, скучна! Действительность, которую мы когда-то так горячо хотели перестроить, сломала и смяла нас... Что же делать? Попробуем, быть может, вымысел и воображение помогут человеку подняться ненадолго над землей и снова высмотреть на ней свое место, потерянное им. Потерянное, не правда ли? Ведь человек теперь не царь земли, а раб жизни, утратил он гордость своим первородством, преклоняясь пред фактами, не так ли? Из фактов, созданных им, он делает вывод и говорит себе: вот непреложный закон! И, подчиняясь этому закону, он не замечает, что ставит себе преграду на пути к свободному творчеству жизни, в борьбе за свое право ломать для того, чтобы создавать. Да он и не борется больше, а только приспособляется... Чего ради ему бороться? Где у него те идеалы, ради которых он пошел бы на подвиг? Вот почему живется так бедно и скучно, вот почему обессилел в человеке дух творчества... Некоторые слепо ищут чего-то, что, окрыляя ум, восстановило бы веру людей в самих себя. Часто идут не в ту сторону, где хранится всё вечное, объединяющее людей, где живет бог... Те, которые ошибаются в путях к истине,- погибнут! Пускай, не нужно им мешать, не стоит их жалеть - людей много! Важно стремление, важно желание души найти бога, и, если в жизни будут души, охваченные стремлением к богу, он будет с ними и оживит их, ибо он есть бесконечное стремление к совершенству...
Жизненный порядок, созданный когда-то одними, которые боролись и дерзали, руководствуясь своими идеалами, принимается теперь другими как данность, постылая, но непреложная? Они хотели бы изменить её, даже разрушить, но не смогли и уходят в мир грёз (алкоголь, наркотики)? Отчасти потому им ничего не удалось, что большинство предпочитает приспосабливаться? Эту серую людскую массу не жалко: спасётся лишь тот, кто придёт к богу?
К счастью, мир грёз, в который уходит автор, безрадостен:
В душе моей много ненависти; она постоянно тлеет там, иногда вспыхивает ярким огнем гнева; но - еще больше сомнений в душе моей. Порой они так потрясают мой ум, так давят сердце, что долгое время я существую внутренно опустошенный... Ничто не возбуждает меня к жизни, сердце мое холодно, как мертвое, ум спит, а воображение давят кошмары.
Далее автор противопоставляет книги живших когда-то мастеров слова, тонких знатоков жизни и человеческой души, которые создавали красивые эпические полотна с яркими отважными героями (видимо, имеются в виду авторы французской авантюрной прозы), своим рассказам про ничтожных людей и грязные мелочи жизни, которыми автор больше самовыражается, чтобы привлечь к себе внимание, чем даёт людям что-либо действительно ценное и возбуждающее их к подвигу:
Твое перо слабо ковыряет действительность, тихонько ворошит мелочи жизни, и, описывая будничные чувства будничных людей, ты открываешь их уму, быть может, и много низких истин, но можешь ли ты создать для них хотя бы маленький, возвышающий душу обман?.. Нет! Ты уверен, что это полезно - рыться в мусоре буден и не уметь находить в них ничего, кроме печальных, крошечных истин, установляющих только то, что человек зол, глуп, бесчестен, что он вполне и всегда зависит от массы внешних условий, что он бессилен и жалок, один и сам по себе?
Он смотрит на себя в твоем изображении и, видя, как он дурен, не видит возможности быть лучше.
Все вы, учителя жизни наших дней, гораздо больше отнимаете у людей, чем даете им, ибо вы всё только о недостатках говорите, только их видите.
едва ли бог послал вас на землю... Он выбрал бы более сильных, чем вы. Он зажег бы сердца их огнем страстной любви к жизни, к истине, к людям, и они пылали бы во мраке нашего бытия, как светильники его силы и славы... Вы же чадите, как факелы торжества сатаны, и чад ваш, проникая в умы и души, отравляет их ядом недоверия к себе.
Читая вас, ничему не поучаешься, ни за что, кроме вас, не стыдишься. Всё будни, будни, будничные люди, будничные мысли, события... Когда же будут говорить о духе смятенном и о необходимости возрождения духа? Где же призыв к творчеству жизни, где уроки мужества, где бодрые слова, окрыляющие Душу?
что вы можете сказать для возбуждения человека, растленного мерзостью жизни, павшего духом? Он упал духом, его интерес к жизни низок, желание жить с достоинством в нем иссякает, он хочет жить просто, как свинья, и - вы слышите? - уже он нахально смеется, когда произносят слово - идеал: человек становится только грудой костей, покрытых мясом и толстой шкурой,- эту скверную груду двигает не дух, а похоти. Он требует внимания - скорее! помогайте ему жить, пока он еще человек!
И действительно, автор не создал ещё ни одного героического образа, только образы человечных уродцев, чья человечность ярче видна на фоне их убожества, а также образы мерзавцев и опустившихся людей. Схематичная зарисовка о Данко - не в счет. И это при том, что "в общем, задача литературы - облагородить человека" и что автор сравнивает свои произведения с отечественной и зарубежной авантюрной прозой прошлых лет. Здесь снова звучат, но уже всерьёз, мысли из "Вареньки Олесовой" и "Как меня отбрили". Я несколько раз читал в комментариях о том, какое воздействие ранние рассказы Горького оказали на читателей: кому-то вернули вкус к жизни, в кого-то вдохнули свежие силы и веру в людей. Помню, когда-то в кинопрокат вышла довольно пошлая комедия "Очень страшное кино". Мне же после сеанса казалось, что я вдохнул глоток чистого, свежего воздуха. Тогда мы, как и все молодые люди вокруг, сквернословили, пошлили, чувствовали агрессию к окружающим; "нравственные поучения" и необходимость вести себя прилично воспринимались как фальш. И вот показали фильм, где всё было можно: говорили на понятном языке, ужасно пошлили, показывали людей дебилами и выродками, весело убивали их, делали прочие гадости и совсем этим не смущались. Сейчас я понимаю, что этот фильм растлевал, а не возвышал. Но возвышало ли творчество Горького, показывавшее мерзости жизни? Перестроечная "чернуха" - не то же самое?
И вот это авторское убеждение о пользе хорошей порки:
Дремлет человек... И никто не будит его. Дремлет он и - превращается в животное. Бич ему нужен и огненная ласка любви, вслед за ударом бича. Не бойся сделать ему больно! если ты, любя, бьешь, он поймет твой удар и примет его как заслуженный. Когда же ему будет больно и стыдно за себя, ты пламенно обласкай его - и он возродится...
То же в "Рассказе об одном поэте" 1894 года:
Ничто так не двинет людей, как удары. Их нужно бить; от этого у них будет тоньше кожа, тверже мускулы. О поверь, оскорбления они скорее поймут, чем ласки, они так изощряются, оскорбляя самих себя и друг друга!.. Но они, эти люди, имеют способность привыкать ко всему, и тот, кто любит их, не должен забывать об этом. Да, они умеют привыкать, и если бы некто, имеющий власть, решил сечь их ежедневно, то они вскоре привыкли бы и к этому. И потому нужно быть утонченно и разнообразно злым, злым до возбуждения, до ужаса. Наказывая их сегодня жестоко, завтра уже нужно наказание заменить хотя бы менее жестоким, но неприменно иным. Для того, чтоб двигать людьми, нужно превзойти их во всём. И нужно быть холодным, как снег, и равнодушным, как камень, чтоб миловать их и не тронуться их стонами. А также не нужно позволять им заметить твою любовь к ним, ибо они сочтут её за слабость и, уверенные в ней, не будут бояться тебя. Нет пощады тому, кто сам не знает пощады! Но можно простить его, когда он раскается.
Нужно бить рабов - может быть, они озлятся и будут гражданами.
Есть люди, которым порка помогает больше похвалы, но это сугубо индивидуально. В общем же педагоги едины в мнении, что людей нужно больше хвалить, пусть авансом, чем внушать им, что они мерзавцы и ничтожества. У нас уже более 30 лет всю страну "пламенно ласкает", доказывая, какие все мы ничтожества, множество мерзавцев при поддержки администрации. И что же? Похоже, граждане вполне превратились в запуганных рабов, а не наоборот. Да и пример "Светоча демократии" с развернувшейся там вакханалией сейчас перед глазами.
Рассказ очень важен. Здесь автор откровенно и подробно высказывает своё отношение к людям и собственному творчеству. Это такой же "этапный" рассказ, как "Проходимец".
Автор думал, что его разругают за "Читателя", а его расхвалили. Наверное, он был обескуражен.