Бывшие люди
В "Супругах Орловых" старый и грязный двухэтажный дом купца Петунникова густо населён: на втором этаже живут и работают портные, первый этаж занимают маляры, гармонист Кисляков, хохол Левченко; в тёмном подвале со сводчатым потолком обитают Орловы. "Тесный двор, заваленный разною рухлядью и застроенный деревянными, покосившимися от времени службами", напоён запахами масляной краски, дёгтя, кислой капусты и какой-то гнили. По вечерам "из всех окон обоих этажей дома на двор льются песни и брань".
В "Бывших людях" этот дом вытолкнуло из города на край поля, обрезанного в полуверсте крутым обрывом к реке.
Весь он покривился, в двух рядах его окон нет ни одного, сохранившего правильную форму, и осколки стёкол в изломанных рамах имеют зеленовато-мутный цвет болотной воды.
Простенки между окон испещряют трещины и тёмные пятна отвалившейся штукатурки - точно время иероглифами написало на стенах дома его биографию. Крыша, наклонившаяся на улицу, ещё более увеличила его плачевный вид - кажется, что дом нагнулся к земле и покорно ждёт от судьбы последнего удара, который превратит его в бесформенную груду полугнилых обломков.
Ворота отворены - одна половинка их, сорванная с петель, лежит на земле, и в щели, между её досками, проросла трава, густо покрывшая большой, пустынный двор дома. В глубине двора - низенькое закопчённое здание с железной крышей на один скат. Самый дом необитаем, но в этом здании, раньше кузнице, теперь помещается "ночлежка", содержимая ротмистром в отставке Аристидом Фомичом Кувалдой.
***
Похоже, в образе юноши по прозвищу "Метеор" Максим Горький с большой долей иронии изображает себя:
Был тут ещё какой-то нелепый юноша, прозванный Кувалдой Метеором. Однажды он явился ночевать и с той поры остался среди этих людей, к их удивлению. Сначала его не замечали - днём он, как и все, уходил изыскивать пропитание, но вечером постоянно торчал около этой дружной компании, и наконец ротмистр заметил его.
- Мальчишка! Ты что такое на сей земле?
Мальчишка храбро и кратко ответил:
- Я - босяк...
Ротмистр критически посмотрел на него. Парень был какой-то длинноволосый, с глуповатой скуластой рожей, украшенной вздёрнутым носом. На нём была надета синяя блуза без пояса, а на голове торчал остаток соломенной шляпы. Ноги босы.
- Ты - дурак! - решил Аристид Кувалда. - Что ты тут околачиваешься? Водку пьёшь? Нет... Воровать умеешь? Тоже нет. Иди, научись и приходи тогда, когда человеком будешь...
Парень засмеялся.
- Нет, уж я поживу с вами.
- Для чего?
- А так...
- Ах ты - метеор! - сказал ротмистр.
- Вот я ему сейчас зубы вышибу, - предложил Мартьянов.
- А за что? - осведомился парень.
- Так...
- А я возьму камень и по голове вас тресну, - почтительно объявил парень.
Мартьянов избил бы его, если б не вступился Кувалда.
- Оставь его... Это, брат, какая-то родня всем нам, пожалуй. Ты без достаточного основания хочешь ему зубы выбить; он, как и ты, без основания хочет жить с нами. Ну, и чёрт с ним... мы все живём без достаточного к тому основания...
- Но лучше б вам, молодой человек, удалиться от нас, - посоветовал учитель, оглядывая этого парня своими печальными глазами.
Тот ничего не ответил и остался. Потом к нему привыкли и перестали замечать его. А он жил среди них и всё замечал.
***
- Я повторяю, - более спокойно продолжает он, - я вижу жизнь в руках врагов, не врагов только дворянина, но врагов всего благородного, алчных, неспособных украсить жизнь чем-либо...
- Однако, брат, - говорит учитель, - купцы создали Геную, Венецию, Голландию, купцы Англии завоевали своей стране Индию, купцы Строгановы...
- Какое мне дело до тех купцов? Я имею в виду Иуду Петунникова и иже с ним...
- А до этих тебе какое дело? - тихо спрашивает учитель.
- А - разве я не живу? Ага! Живу, - значит, должен негодовать при виде того, как жизнь портят дикие люди, полонившие её.
- И смеются над благородным негодованием ротмистра и человека в отставке, - задирает Объедок.
- Хорошо! Это глупо, я согласен... Как бывший человек, я должен смарать в себе все чувства и мысли, когда-то мои. Это, пожалуй, верно... Но чем же я и все мы, - чем же вооружимся мы, если отбросим эти чувства?
- Вот ты начинаешь говорить умно, - поощряет его учитель.
- Нам нужно что-то другое, другие воззрения на жизнь, другие чувства... нам нужно что-то такое, новое... ибо и мы в жизни - новость...
- Несомненно нам нужно это, - говорит учитель.
- Зачем? - спрашивает Конец. - Не всё ли равно, что говорить и думать? Нам недолго жить... мне сорок, тебе пятьдесят... моложе тридцати нет среди нас. И даже в двадцать долго не проживёшь такою жизнью.
- И какая мы новость? - усмехается Объедок. - Гольтепа всегда была.
- И она создала Рим, - говорит учитель.
- Да, конечно, - ликует ротмистр, - Ромул и Рем - разве они не золоторотцы? И мы - придёт наш час - создадим...
- Нарушение общественной тишины и спокойствия, - перебивает Объедок. Он хохочет, довольный собой. Смех у него скверный, разъедающий душу. Ему вторит Симцов, дьякон, Полтора Тараса. Наивные глаза мальчишки Метеора горят ярким огнём, и щёки у него краснеют.
***
Вчера купец Иван Андреевич Петунников был на дворе ночлежки с архитектором и своим сыном. Измерили двор и всюду натыкали в землю каких-то палочек, которые, по уходе Петунникова, ротмистр приказал Метеору вытаскать из земли и разбросать.
***
Выпив дважды, компания сразу оживилась - порции были внушительные. Полтора Тараса выразил робкое желание послушать сказку, но дьякон вступил в спор с Кубарем о преимуществах худых женщин пред толстыми и не обратил внимания на слова друга, доказывая Кубарю свой взгляд с ожесточением и горячностью человека, глубоко убеждённого в правоте своих взглядов. Наивная рожа Метеора, лежавшего на животе около него, выражала умиление, смакуя забористые словечки дьякона.
***
Метеор грыз огурцы. Он брал огурец в руку, не глядя на него, засовывал его до половины в рот и сразу перекусывал большими жёлтыми зубами, так что рассол из огурца брызгал во все стороны, орошая его щёки. Есть ему, очевидно, не хотелось, но этот процесс развлекал его.
***
- Зажгите-ка огонь там! - крикнул ротмистр. Метеор пошёл в ночлежку и зажёг в ней лампу. Тогда из двери ночлежки протянулась во двор широкая полоса света, и ротмистр вместе с каким-то маленьким человеком ввели по ней учителя в ночлежку.
***
Здесь Алексей Максимович изображает себя эдаким этнографом.
Ничего не предвещало ничего. Больные алкоголизмом опустившиеся люди продолжали неуклонно спиваться, теша душу резонерством. Когда Аристид Кувалда решает уязвить Петунникова, трактирщик Вавилов оказывается между босяками и купцами словно между молотом и наковальней. Воспользовавшись смертью учителя как поводом, Иуда Петунников добивается ареста Кувалды и очищает ночлежку. Финал предопределён.
В "Бывших людях" этот дом вытолкнуло из города на край поля, обрезанного в полуверсте крутым обрывом к реке.
Весь он покривился, в двух рядах его окон нет ни одного, сохранившего правильную форму, и осколки стёкол в изломанных рамах имеют зеленовато-мутный цвет болотной воды.
Простенки между окон испещряют трещины и тёмные пятна отвалившейся штукатурки - точно время иероглифами написало на стенах дома его биографию. Крыша, наклонившаяся на улицу, ещё более увеличила его плачевный вид - кажется, что дом нагнулся к земле и покорно ждёт от судьбы последнего удара, который превратит его в бесформенную груду полугнилых обломков.
Ворота отворены - одна половинка их, сорванная с петель, лежит на земле, и в щели, между её досками, проросла трава, густо покрывшая большой, пустынный двор дома. В глубине двора - низенькое закопчённое здание с железной крышей на один скат. Самый дом необитаем, но в этом здании, раньше кузнице, теперь помещается "ночлежка", содержимая ротмистром в отставке Аристидом Фомичом Кувалдой.
***
Похоже, в образе юноши по прозвищу "Метеор" Максим Горький с большой долей иронии изображает себя:
Был тут ещё какой-то нелепый юноша, прозванный Кувалдой Метеором. Однажды он явился ночевать и с той поры остался среди этих людей, к их удивлению. Сначала его не замечали - днём он, как и все, уходил изыскивать пропитание, но вечером постоянно торчал около этой дружной компании, и наконец ротмистр заметил его.
- Мальчишка! Ты что такое на сей земле?
Мальчишка храбро и кратко ответил:
- Я - босяк...
Ротмистр критически посмотрел на него. Парень был какой-то длинноволосый, с глуповатой скуластой рожей, украшенной вздёрнутым носом. На нём была надета синяя блуза без пояса, а на голове торчал остаток соломенной шляпы. Ноги босы.
- Ты - дурак! - решил Аристид Кувалда. - Что ты тут околачиваешься? Водку пьёшь? Нет... Воровать умеешь? Тоже нет. Иди, научись и приходи тогда, когда человеком будешь...
Парень засмеялся.
- Нет, уж я поживу с вами.
- Для чего?
- А так...
- Ах ты - метеор! - сказал ротмистр.
- Вот я ему сейчас зубы вышибу, - предложил Мартьянов.
- А за что? - осведомился парень.
- Так...
- А я возьму камень и по голове вас тресну, - почтительно объявил парень.
Мартьянов избил бы его, если б не вступился Кувалда.
- Оставь его... Это, брат, какая-то родня всем нам, пожалуй. Ты без достаточного основания хочешь ему зубы выбить; он, как и ты, без основания хочет жить с нами. Ну, и чёрт с ним... мы все живём без достаточного к тому основания...
- Но лучше б вам, молодой человек, удалиться от нас, - посоветовал учитель, оглядывая этого парня своими печальными глазами.
Тот ничего не ответил и остался. Потом к нему привыкли и перестали замечать его. А он жил среди них и всё замечал.
***
- Я повторяю, - более спокойно продолжает он, - я вижу жизнь в руках врагов, не врагов только дворянина, но врагов всего благородного, алчных, неспособных украсить жизнь чем-либо...
- Однако, брат, - говорит учитель, - купцы создали Геную, Венецию, Голландию, купцы Англии завоевали своей стране Индию, купцы Строгановы...
- Какое мне дело до тех купцов? Я имею в виду Иуду Петунникова и иже с ним...
- А до этих тебе какое дело? - тихо спрашивает учитель.
- А - разве я не живу? Ага! Живу, - значит, должен негодовать при виде того, как жизнь портят дикие люди, полонившие её.
- И смеются над благородным негодованием ротмистра и человека в отставке, - задирает Объедок.
- Хорошо! Это глупо, я согласен... Как бывший человек, я должен смарать в себе все чувства и мысли, когда-то мои. Это, пожалуй, верно... Но чем же я и все мы, - чем же вооружимся мы, если отбросим эти чувства?
- Вот ты начинаешь говорить умно, - поощряет его учитель.
- Нам нужно что-то другое, другие воззрения на жизнь, другие чувства... нам нужно что-то такое, новое... ибо и мы в жизни - новость...
- Несомненно нам нужно это, - говорит учитель.
- Зачем? - спрашивает Конец. - Не всё ли равно, что говорить и думать? Нам недолго жить... мне сорок, тебе пятьдесят... моложе тридцати нет среди нас. И даже в двадцать долго не проживёшь такою жизнью.
- И какая мы новость? - усмехается Объедок. - Гольтепа всегда была.
- И она создала Рим, - говорит учитель.
- Да, конечно, - ликует ротмистр, - Ромул и Рем - разве они не золоторотцы? И мы - придёт наш час - создадим...
- Нарушение общественной тишины и спокойствия, - перебивает Объедок. Он хохочет, довольный собой. Смех у него скверный, разъедающий душу. Ему вторит Симцов, дьякон, Полтора Тараса. Наивные глаза мальчишки Метеора горят ярким огнём, и щёки у него краснеют.
***
Вчера купец Иван Андреевич Петунников был на дворе ночлежки с архитектором и своим сыном. Измерили двор и всюду натыкали в землю каких-то палочек, которые, по уходе Петунникова, ротмистр приказал Метеору вытаскать из земли и разбросать.
***
Выпив дважды, компания сразу оживилась - порции были внушительные. Полтора Тараса выразил робкое желание послушать сказку, но дьякон вступил в спор с Кубарем о преимуществах худых женщин пред толстыми и не обратил внимания на слова друга, доказывая Кубарю свой взгляд с ожесточением и горячностью человека, глубоко убеждённого в правоте своих взглядов. Наивная рожа Метеора, лежавшего на животе около него, выражала умиление, смакуя забористые словечки дьякона.
***
Метеор грыз огурцы. Он брал огурец в руку, не глядя на него, засовывал его до половины в рот и сразу перекусывал большими жёлтыми зубами, так что рассол из огурца брызгал во все стороны, орошая его щёки. Есть ему, очевидно, не хотелось, но этот процесс развлекал его.
***
- Зажгите-ка огонь там! - крикнул ротмистр. Метеор пошёл в ночлежку и зажёг в ней лампу. Тогда из двери ночлежки протянулась во двор широкая полоса света, и ротмистр вместе с каким-то маленьким человеком ввели по ней учителя в ночлежку.
***
Здесь Алексей Максимович изображает себя эдаким этнографом.
Ничего не предвещало ничего. Больные алкоголизмом опустившиеся люди продолжали неуклонно спиваться, теша душу резонерством. Когда Аристид Кувалда решает уязвить Петунникова, трактирщик Вавилов оказывается между босяками и купцами словно между молотом и наковальней. Воспользовавшись смертью учителя как поводом, Иуда Петунников добивается ареста Кувалды и очищает ночлежку. Финал предопределён.