26-07
Валентина Николаевна из преподавателей больше всего была симпатична Дженни.
Возьмет тебя за талию и как ни в чем ни бывало пройдется по коридорам учебного заведения.
- Мне вот всё на этой неделе кажется, - сообщит Валентина Николаевна задушевно, - что наше общество имеет две главные особенности. Первое - это мифологема... Ну ты понимаешь: мифологема... это же понятно, - Валентина Николаевна остановится, как бы взъерошит руками скопившуюся вокруг них двоих реальность.
Она, кажется, иногда присваивала словам совсем не те значения, какие были приняты. Мало того, она это делала открыто и без обиняков. И в этом было, пожалуй, обаяние. В этом было проявление ее особо-красивого научного ума. Валентина Николаевна излучала своим поведением и речью затаившийся талант, почти заражала талантом, свернутым как пружина в разуме. Или как покровительственная окраска разума.
- Мифологема - это раз! А два - это своебразная "достоевщина", это я тебе объясню,- она опять указала на всё вокруг, но очевидно имея в виду не безликую субстанцию, а мир предметов, которых обнимал их со всех сторон. - Ты хоть в окно посмотри для пущей (или вящей) убедительности: разве это природа? Это мы с тобой, а не природа ни какая. Заметь, мы с тобой не способны описать всё это, не начав при этом откровенничать со своей душой. Любое описание ситуации превращается в психологическое упражненьице. Или возникает какое-то внутреннее противоборство со своим характером, со своей сущностью, с прошлым. И мы наряжаем в это природу. Мы кодируем это координатами точки, с которой смотрим на ситуацию. Только это не у всех так, но у нас - так! А знаешь почему? - тут Валентина Николаевна сделает какой-нибудь вольный жест, похлопает по плечу, например, а потом отклонится от тебя всем телом, словно для полноты разговора хочет напиться энергии космоса, и вдруг продолжит: - Потому что мы с тобой честные! Потому что нам нечего скрывать. И мы каждым движением души и тела обнажаемся перед людьми!
Дженни, слегка смущенная такими обобщениями, сразу вспоминает обвинения графа на ту же тему:
- А вот я слышала мнение, что люди подобным образом не раскрывают себя, а наоборот - постоянно воздействуют на других людей, навязывают им своё. Что-то вроде гипноза ставшего привычкой. А то и обмана, ставшего привычкой.
Валентина Николаевна задумается.
- Во-первых, - скажет она с таким выражением глаз, будто информация хранится у нее пластами на полках и она их по очереди снимает, эти пласты, - раскрытие всегда воздействует, иначе какое же это раскрытие, если никто этого не заметит? Во-вторых, обнажаемое потому и приковывает внимание, что оно раньше было скрыто. Если облака сойдут со зведного неба, никто же не скажет, что им это небо "навязали"! И третье: какой же это обман с твоей стороны, если для тебя самой всё выглядит так же, как для остальных? Тогда тут и самообман, и самогипноз. Если кто-то не так, как ты, реагирует на проявление твоей сущности, это вряд ли можно считать твоим обманом. Обман и гипноз - это дела осознанные, с какой-то целью.
Дженни вздохнет с облегчением.
- Более того, - заторопится Валентина Николаевна, к которой пришли уже дополнительные, побочные мысли, - наоборот, навязывает своё в гораздо большей мере человек, который критикует твое обнажение. Ведь обнажая свою суть в простых проявлениях своей жизни, ты поступаешь так же, как камень обнаруживает свои свойства, если его кинуть в воздух. То есть упрекая тебя в естественном проявлении себя, тебя упрекают в том, что ты такая, какая ты есть. Фактически, тебя упрекают в том, что ты существуешь и не скрываешь этого. Вот это уже грубое воздействие, и очень агрессивное к тому же. Просто кому-то противна сама твоя суть. Органически! Он желал бы заменить ее своей или хотя бы безликой.
Тут Валентина Николаевна заметила, что стала говорить так, словно кто-то определенный кого-то уже упрекнул. И добавила:
- Точнее, суть упреков сводятся к желанию заменить чужую сущность своей (хоть отчасти), если начать их анализировать. Мы ужасно часто не замечаем в себе такого подсознательного стремления.
- Органически противна - это значит, организму другого человека противен мой организм?
- Ну, фактически так и есть... Как у животных при естественном отборе.
"Кому-то невыносим мой организм и поэтому моя личность, - с грустью подумала Дженни, - также как мне не нравятся проявления мужского инстинкта. Вроде такие интеллигентные вопросы, а так всё по-животному... И мы пытаемся придумывать какие-то высокохудожественные оправдания тому, что наш организм просто не выносит чьего-то чужого. Нет, я никогда не стану поступать так! Пусть мой организм хоть тошнит!"
Дженни дерзко улыбнулась Валентине Николаевне.
Ее позабавила мысль о том, что эта дерзость - всего лишь парадоксальная дерзость быть растением в мире животных.
Возьмет тебя за талию и как ни в чем ни бывало пройдется по коридорам учебного заведения.
- Мне вот всё на этой неделе кажется, - сообщит Валентина Николаевна задушевно, - что наше общество имеет две главные особенности. Первое - это мифологема... Ну ты понимаешь: мифологема... это же понятно, - Валентина Николаевна остановится, как бы взъерошит руками скопившуюся вокруг них двоих реальность.
Она, кажется, иногда присваивала словам совсем не те значения, какие были приняты. Мало того, она это делала открыто и без обиняков. И в этом было, пожалуй, обаяние. В этом было проявление ее особо-красивого научного ума. Валентина Николаевна излучала своим поведением и речью затаившийся талант, почти заражала талантом, свернутым как пружина в разуме. Или как покровительственная окраска разума.
- Мифологема - это раз! А два - это своебразная "достоевщина", это я тебе объясню,- она опять указала на всё вокруг, но очевидно имея в виду не безликую субстанцию, а мир предметов, которых обнимал их со всех сторон. - Ты хоть в окно посмотри для пущей (или вящей) убедительности: разве это природа? Это мы с тобой, а не природа ни какая. Заметь, мы с тобой не способны описать всё это, не начав при этом откровенничать со своей душой. Любое описание ситуации превращается в психологическое упражненьице. Или возникает какое-то внутреннее противоборство со своим характером, со своей сущностью, с прошлым. И мы наряжаем в это природу. Мы кодируем это координатами точки, с которой смотрим на ситуацию. Только это не у всех так, но у нас - так! А знаешь почему? - тут Валентина Николаевна сделает какой-нибудь вольный жест, похлопает по плечу, например, а потом отклонится от тебя всем телом, словно для полноты разговора хочет напиться энергии космоса, и вдруг продолжит: - Потому что мы с тобой честные! Потому что нам нечего скрывать. И мы каждым движением души и тела обнажаемся перед людьми!
Дженни, слегка смущенная такими обобщениями, сразу вспоминает обвинения графа на ту же тему:
- А вот я слышала мнение, что люди подобным образом не раскрывают себя, а наоборот - постоянно воздействуют на других людей, навязывают им своё. Что-то вроде гипноза ставшего привычкой. А то и обмана, ставшего привычкой.
Валентина Николаевна задумается.
- Во-первых, - скажет она с таким выражением глаз, будто информация хранится у нее пластами на полках и она их по очереди снимает, эти пласты, - раскрытие всегда воздействует, иначе какое же это раскрытие, если никто этого не заметит? Во-вторых, обнажаемое потому и приковывает внимание, что оно раньше было скрыто. Если облака сойдут со зведного неба, никто же не скажет, что им это небо "навязали"! И третье: какой же это обман с твоей стороны, если для тебя самой всё выглядит так же, как для остальных? Тогда тут и самообман, и самогипноз. Если кто-то не так, как ты, реагирует на проявление твоей сущности, это вряд ли можно считать твоим обманом. Обман и гипноз - это дела осознанные, с какой-то целью.
Дженни вздохнет с облегчением.
- Более того, - заторопится Валентина Николаевна, к которой пришли уже дополнительные, побочные мысли, - наоборот, навязывает своё в гораздо большей мере человек, который критикует твое обнажение. Ведь обнажая свою суть в простых проявлениях своей жизни, ты поступаешь так же, как камень обнаруживает свои свойства, если его кинуть в воздух. То есть упрекая тебя в естественном проявлении себя, тебя упрекают в том, что ты такая, какая ты есть. Фактически, тебя упрекают в том, что ты существуешь и не скрываешь этого. Вот это уже грубое воздействие, и очень агрессивное к тому же. Просто кому-то противна сама твоя суть. Органически! Он желал бы заменить ее своей или хотя бы безликой.
Тут Валентина Николаевна заметила, что стала говорить так, словно кто-то определенный кого-то уже упрекнул. И добавила:
- Точнее, суть упреков сводятся к желанию заменить чужую сущность своей (хоть отчасти), если начать их анализировать. Мы ужасно часто не замечаем в себе такого подсознательного стремления.
- Органически противна - это значит, организму другого человека противен мой организм?
- Ну, фактически так и есть... Как у животных при естественном отборе.
"Кому-то невыносим мой организм и поэтому моя личность, - с грустью подумала Дженни, - также как мне не нравятся проявления мужского инстинкта. Вроде такие интеллигентные вопросы, а так всё по-животному... И мы пытаемся придумывать какие-то высокохудожественные оправдания тому, что наш организм просто не выносит чьего-то чужого. Нет, я никогда не стану поступать так! Пусть мой организм хоть тошнит!"
Дженни дерзко улыбнулась Валентине Николаевне.
Ее позабавила мысль о том, что эта дерзость - всего лишь парадоксальная дерзость быть растением в мире животных.