Из дневников Корнея Чуковского
«Запись за 31 июля 1909 года:
- Папа, что такое век?
- Кто тебе сказал?
- Так, я знаю…
- Люди умирают, папа?
- Да.
- Почему?
- Так Бог сделал, чтобы мы умирали.
- А сам небось никогда не умирает!»
Кажется, именно отсюда выросла известная книга Чуковского про разговоры с детьми «От двух до пяти». По крайней мере, в дневниках это первая запись об удививших автора детских словах.
И вот что интересно, я никогда не думал о Чуковском как о человеке… хотел написать «религиозном», но это, наверное, не совсем правильное слово… У него в дневниках скорее вот этот характерный для интеллигенции начала XX века сочетание духовных поисков, напряжённых размышлений об идеализме и материализме, важности веры в Бога для человека и общества, при этом с несколько настороженным, а то и вовсе скептичным отношением к официальному православию и с увлечением к тому, что принято называть «религиозной философией». Оказывается, и Чуковский (казалось, настолько советский с ног до головы) тоже когда-то мыслил такими категориями, мучился теми же вопросами.
Могу только представить, какое тягостное впечатление на него производил воинствующий атеизм после революции, как и на многих людей этого поколения, оставшихся в СССР. Как и в целом это ощущение трагического разлома, растерянности и недоумения, очень понятное нам… И им точно так же приходилось привыкать, потому то куда же ты денешься с жёлтой подводной лодки.
Я, кажется, уже писал о том, что за свою жизнь вижу и переживаю уже третью, если не четвертую масштабную социальную судорогу, и каждый раз удивляюсь, как люди привыкают и приспосабливаются к новым временам. Впрочем, и по себе заметил, что от этих постоянных перемен уже сам утратил понимание о правильном и неправильном, должном и недолжном, я уже просто смотрю с удивлением и отвращением на происходящее. И, что несколько обидно, прошлые такого рода перемены, которые тогда казались такими захватывающими и вдохновляющими, сейчас тоже вспоминаются как нечто постыдное и бессмысленное. Хотя, понятно, что, как всегда, проблема не в них, а в восприятии, как там у Есенина было: «и глаза покрываются голубою блевотою», вот примерно такое ощущение, да.
Впрочем, к Чуковскому это всё пока что не имеет отношения, хотя да, посмотрим, почитаем, что он там дальше будет писать в своём блоге, у него пока ещё блаженный, тихий 1909, русско-японская война миновала (кстати, Чуковский в то время пребывал в путешествии по заграницам и он фиксирует тамошнее отношения к противостоящим сторонам в той войне, кто-то поддерживает русских, кто-то японцев, ну и на самого автора дневника эти отношения, конечно же, проецируются, опять же, всё как в наши злосчастные времена), а дальше у него семейная жизнь, первые творческие успехи, хотя и уже омрачённые конфликтами с цензурой и полицейскими властями. Но настоящие ужасы ещё впереди, и последующие ужасы тоже, и те, что будут потом; он ведь дооооолгую жизнь прожил, испил чашу страданий до дна, и не одну.
- Папа, что такое век?
- Кто тебе сказал?
- Так, я знаю…
- Люди умирают, папа?
- Да.
- Почему?
- Так Бог сделал, чтобы мы умирали.
- А сам небось никогда не умирает!»
Кажется, именно отсюда выросла известная книга Чуковского про разговоры с детьми «От двух до пяти». По крайней мере, в дневниках это первая запись об удививших автора детских словах.
И вот что интересно, я никогда не думал о Чуковском как о человеке… хотел написать «религиозном», но это, наверное, не совсем правильное слово… У него в дневниках скорее вот этот характерный для интеллигенции начала XX века сочетание духовных поисков, напряжённых размышлений об идеализме и материализме, важности веры в Бога для человека и общества, при этом с несколько настороженным, а то и вовсе скептичным отношением к официальному православию и с увлечением к тому, что принято называть «религиозной философией». Оказывается, и Чуковский (казалось, настолько советский с ног до головы) тоже когда-то мыслил такими категориями, мучился теми же вопросами.
Могу только представить, какое тягостное впечатление на него производил воинствующий атеизм после революции, как и на многих людей этого поколения, оставшихся в СССР. Как и в целом это ощущение трагического разлома, растерянности и недоумения, очень понятное нам… И им точно так же приходилось привыкать, потому то куда же ты денешься с жёлтой подводной лодки.
Я, кажется, уже писал о том, что за свою жизнь вижу и переживаю уже третью, если не четвертую масштабную социальную судорогу, и каждый раз удивляюсь, как люди привыкают и приспосабливаются к новым временам. Впрочем, и по себе заметил, что от этих постоянных перемен уже сам утратил понимание о правильном и неправильном, должном и недолжном, я уже просто смотрю с удивлением и отвращением на происходящее. И, что несколько обидно, прошлые такого рода перемены, которые тогда казались такими захватывающими и вдохновляющими, сейчас тоже вспоминаются как нечто постыдное и бессмысленное. Хотя, понятно, что, как всегда, проблема не в них, а в восприятии, как там у Есенина было: «и глаза покрываются голубою блевотою», вот примерно такое ощущение, да.
Впрочем, к Чуковскому это всё пока что не имеет отношения, хотя да, посмотрим, почитаем, что он там дальше будет писать в своём блоге, у него пока ещё блаженный, тихий 1909, русско-японская война миновала (кстати, Чуковский в то время пребывал в путешествии по заграницам и он фиксирует тамошнее отношения к противостоящим сторонам в той войне, кто-то поддерживает русских, кто-то японцев, ну и на самого автора дневника эти отношения, конечно же, проецируются, опять же, всё как в наши злосчастные времена), а дальше у него семейная жизнь, первые творческие успехи, хотя и уже омрачённые конфликтами с цензурой и полицейскими властями. Но настоящие ужасы ещё впереди, и последующие ужасы тоже, и те, что будут потом; он ведь дооооолгую жизнь прожил, испил чашу страданий до дна, и не одну.