Digging through old files
Found this. I didn't write it and don't know the author, but two years ago when I read it, we had just gotten married and I felt like I could have written it.
КАК-ТО УТРОМ, едва проснувшись, они заговорили одновременно:
- Может, мне переехать к тебе?
- Может, ты ко мне переедешь?
И одновременно ответили:
- Да!
И рассмеялись.
- Я хочу проводить с тобой все ночи подряд. И вообще - все время. Мне надоело мотаться по Москве туда-сюда и тратить его в пробках, вместо того чтобы быть с тобой.
- Но ведь тут у меня задворки цивилизации.
- Главное, что здесь есть стоянка для моей машины и много-много магазинов запчастей.
- Да, и чудесный вид на кладбище.
- Тебя это смущает?
- Но ведь живу же я здесь!
- Так почему это должно смущать меня? Будем совершать вечерние прогулки между могилками, любоваться надгробиями в лучах заходящего солнца… Мое извращенное воображение художника рисует мне множество интересных сюжетов… Все, решено. Я переезжаю к тебе. К тому же тебе может понадобиться защита, если вдруг мертвецы начнут вылезать из могил… - И Игорь состроил такую зверскую рожу, что у Полины возникло опасение: а здоров ли он?
- Хорошо, ты меня убедил, только не пугай их раньше времени.
- Как скажешь, дорогая, ради тебя я готов на все.
- Я тоже.
***
Игорь переехал к Полине. Две полки в шкафу и ящик в комоде, как и было обещано, заполнились его вещами. На балконе поселились старенький этюдник, холсты, ящик с кистями и красками на случай внезапного вдохновения. Иногда стала звонить Игорева мать - «свекровь», - как называл ее он.
Полина находила неизъяснимое удовольствие в бытовых мелочах совместного проживания. Казалось бы, ничего не изменилось, просто теперь Игорь почти не исчезал из поля зрения, но сам статус его присутствия придавал воздуху какой-то особенный запах. Запах мужчины, который не успевает выветриться за краткое время его отсутствия.
Он действительно разбрасывал носки, трусы и майки. И презервативы. Завязывал узелком и бросал на пол. Но Полина не испытывала раздражения, а напротив - ей нравилось обнаруживать эти «метки» в самых неожиданных местах - за и под диваном, провалившимися в подушки кресла… Он пел в душе, часами сидел в туалете, читая мужские журналы и оглашая это помещение раскатами громового ржания. И не брился на ночь, к утру становясь похожим на сапожную щетку. Но ей это нравилось.
Ей нравилось наблюдать за Игорем каждую минуту его жизни, за каждым его действием, каждым движением, каждым жестом - как он раздевается, как одевается, как принюхивается украдкой к своим подмышкам, как созерцает футболку на предмет поиска новых пятен, как правой рукой через голову чешет левое ухо и наоборот, как чихает, как зевает, как засыпает в кресле перед телевизором. Она даже боялась, что надоест ему своим постоянным присутствием, пристальными взглядами, восхищение в которых даже не пыталась скрыть. Она ходила за ним по пятам везде, разве что не в туалет, хотя и туда бы не отказалась зайти. Ей нравилось смотреть, как он умывается, чистит зубы, моется в душе, расчесывается (приближая голову к зеркалу, дабы контролировать вероятное выпадение волос). А больше всего она любила смотреть, как он бреется. Она садилась на край ванны и следила за каждым его движением, даже слегка возбуждаясь от этого зрелища. Она любила смотреть, как он ест, как жует и глотает, как пьет, чуть запрокидывая голову. Ей было приятно в нем все, даже то, что она теоретически считала неприятным в мужчинах вообще.
Игорь чувствовал себя суперзвездой в ярких лучах ее восторга. Ему это не надоедало. Не каждый день встретишь женщину, которая, стирая твои трусы, скажет тебе:
- Знаешь, наверное, ты - мой мужчина.
- Конечно, я твой мужчина. Разве здесь еще кто-то есть?
- Нет, ты не понял. Ты мой мужчина. Ты мужчина для меня.
- Интересно, как это ты догадалась?
- Я стираю твои трусы, и мне это нравится.
- Ну. Ты их не сама стираешь, машинка стирает.
- Я стирала бы их и сама…
- Удовольствие от стирки трусов - это что-то новенькое!
- Не смейся, я серьезно.
- В этом я как раз не сомневаюсь.
Ей нравилось вдыхать его запах - запах волос, кожи, пота, смешанный с ароматом крепким и терпким его одеколона. Она любила слушать его дыхание, иногда тихое и почти незаметное, во время глубокого сна, иногда хриплое и порывистое. И все звуки, которые он издавал - сопел, постанывал, кряхтел, мычал, что-то бормотал, засыпая, крепко обнимая ее и зарываясь носом в волосы на ее затылке. Даже его храп - ну кто бы мог подумать! - когда такое случалось, ей нравился. Она слушала биение его сердца, прижавшись ухом и щекой к его груди, слушала так долго, что волосы на ней оставляли отпечаток на ее щеке.
Она любовалась им, спящим, утомленным, осторожно губами снимая капельки пота, поблескивавшие у него над губой и на лбу, с которого она нежно убирала пряди чуть влажных волос.
Иногда он просыпался, улыбался ей и вновь погружался в дремоту, отдаваясь легчайшим прикосновениям ее пальцев, бродивших по его лицу, по груди, по животу, пока она и сама наконец не засыпала, опустошенная до дна и переполненная одновременно, чтоб быть вновь разбуженной чуть ли не через мгновение.
И она смотрела на него снова и снова, смотрела, не отрываясь, словно запечатлевая на миллионах снимков каждое мгновение его жизни, часами смотрела на него, вглядываясь во мраке в его казавшееся ей бесконечно прекрасным лицо.
КАК-ТО УТРОМ, едва проснувшись, они заговорили одновременно:
- Может, мне переехать к тебе?
- Может, ты ко мне переедешь?
И одновременно ответили:
- Да!
И рассмеялись.
- Я хочу проводить с тобой все ночи подряд. И вообще - все время. Мне надоело мотаться по Москве туда-сюда и тратить его в пробках, вместо того чтобы быть с тобой.
- Но ведь тут у меня задворки цивилизации.
- Главное, что здесь есть стоянка для моей машины и много-много магазинов запчастей.
- Да, и чудесный вид на кладбище.
- Тебя это смущает?
- Но ведь живу же я здесь!
- Так почему это должно смущать меня? Будем совершать вечерние прогулки между могилками, любоваться надгробиями в лучах заходящего солнца… Мое извращенное воображение художника рисует мне множество интересных сюжетов… Все, решено. Я переезжаю к тебе. К тому же тебе может понадобиться защита, если вдруг мертвецы начнут вылезать из могил… - И Игорь состроил такую зверскую рожу, что у Полины возникло опасение: а здоров ли он?
- Хорошо, ты меня убедил, только не пугай их раньше времени.
- Как скажешь, дорогая, ради тебя я готов на все.
- Я тоже.
***
Игорь переехал к Полине. Две полки в шкафу и ящик в комоде, как и было обещано, заполнились его вещами. На балконе поселились старенький этюдник, холсты, ящик с кистями и красками на случай внезапного вдохновения. Иногда стала звонить Игорева мать - «свекровь», - как называл ее он.
Полина находила неизъяснимое удовольствие в бытовых мелочах совместного проживания. Казалось бы, ничего не изменилось, просто теперь Игорь почти не исчезал из поля зрения, но сам статус его присутствия придавал воздуху какой-то особенный запах. Запах мужчины, который не успевает выветриться за краткое время его отсутствия.
Он действительно разбрасывал носки, трусы и майки. И презервативы. Завязывал узелком и бросал на пол. Но Полина не испытывала раздражения, а напротив - ей нравилось обнаруживать эти «метки» в самых неожиданных местах - за и под диваном, провалившимися в подушки кресла… Он пел в душе, часами сидел в туалете, читая мужские журналы и оглашая это помещение раскатами громового ржания. И не брился на ночь, к утру становясь похожим на сапожную щетку. Но ей это нравилось.
Ей нравилось наблюдать за Игорем каждую минуту его жизни, за каждым его действием, каждым движением, каждым жестом - как он раздевается, как одевается, как принюхивается украдкой к своим подмышкам, как созерцает футболку на предмет поиска новых пятен, как правой рукой через голову чешет левое ухо и наоборот, как чихает, как зевает, как засыпает в кресле перед телевизором. Она даже боялась, что надоест ему своим постоянным присутствием, пристальными взглядами, восхищение в которых даже не пыталась скрыть. Она ходила за ним по пятам везде, разве что не в туалет, хотя и туда бы не отказалась зайти. Ей нравилось смотреть, как он умывается, чистит зубы, моется в душе, расчесывается (приближая голову к зеркалу, дабы контролировать вероятное выпадение волос). А больше всего она любила смотреть, как он бреется. Она садилась на край ванны и следила за каждым его движением, даже слегка возбуждаясь от этого зрелища. Она любила смотреть, как он ест, как жует и глотает, как пьет, чуть запрокидывая голову. Ей было приятно в нем все, даже то, что она теоретически считала неприятным в мужчинах вообще.
Игорь чувствовал себя суперзвездой в ярких лучах ее восторга. Ему это не надоедало. Не каждый день встретишь женщину, которая, стирая твои трусы, скажет тебе:
- Знаешь, наверное, ты - мой мужчина.
- Конечно, я твой мужчина. Разве здесь еще кто-то есть?
- Нет, ты не понял. Ты мой мужчина. Ты мужчина для меня.
- Интересно, как это ты догадалась?
- Я стираю твои трусы, и мне это нравится.
- Ну. Ты их не сама стираешь, машинка стирает.
- Я стирала бы их и сама…
- Удовольствие от стирки трусов - это что-то новенькое!
- Не смейся, я серьезно.
- В этом я как раз не сомневаюсь.
Ей нравилось вдыхать его запах - запах волос, кожи, пота, смешанный с ароматом крепким и терпким его одеколона. Она любила слушать его дыхание, иногда тихое и почти незаметное, во время глубокого сна, иногда хриплое и порывистое. И все звуки, которые он издавал - сопел, постанывал, кряхтел, мычал, что-то бормотал, засыпая, крепко обнимая ее и зарываясь носом в волосы на ее затылке. Даже его храп - ну кто бы мог подумать! - когда такое случалось, ей нравился. Она слушала биение его сердца, прижавшись ухом и щекой к его груди, слушала так долго, что волосы на ней оставляли отпечаток на ее щеке.
Она любовалась им, спящим, утомленным, осторожно губами снимая капельки пота, поблескивавшие у него над губой и на лбу, с которого она нежно убирала пряди чуть влажных волос.
Иногда он просыпался, улыбался ей и вновь погружался в дремоту, отдаваясь легчайшим прикосновениям ее пальцев, бродивших по его лицу, по груди, по животу, пока она и сама наконец не засыпала, опустошенная до дна и переполненная одновременно, чтоб быть вновь разбуженной чуть ли не через мгновение.
И она смотрела на него снова и снова, смотрела, не отрываясь, словно запечатлевая на миллионах снимков каждое мгновение его жизни, часами смотрела на него, вглядываясь во мраке в его казавшееся ей бесконечно прекрасным лицо.