Атаман
Ушёл из жизни человек, ставший мне за последние годы родным. Прожил ли он хорошую жизнь, не мне судить, хотя соблазн осуждать его возникал не раз. Прости меня, Атаманушка. Теперь Бог тебе судья, а нам остаётся за тебя молиться.
Евгений Михайлович Ткаченко, Атаман, родился 80 лет назад где-то в казаческой российской глубинке. Семья жила-трудилась, как все тогдашние семьи, когда пришли большевики и "раскулачили," отправив отца в Сибирь и оставив мать с кучей голодных детей. Не удивительно, что когда началась Вторая Мировая, вернувшийся с Сибирских мук отец взял сыновей-подростков и пошёл помогать немцам вычищать большевиков. Много тогда наших казаков, простых деревенских мужиков потерявших потом и кровью нажитое благодаря "раскулачиванию", бросилось воевать за немцев, видя в них освобождение от ненавистного совесткого ига. Прости, Атаман, но до того, как мы с тобой породнились, я вас называла "предатели" - сейчас и всегда мне за это стыдно. Сейчас я знаю. Знаю, благодаря тебе.
Война поносила подростка Женьку по многим странам Европы. Поняв, что такое немцы, они прятались по лесам. Отца и брата убили. А Женька выжил, оказался в Американском лагере. Хоть ему уже было 18, но в конце войны он выглядел совсем мальчишкой, как и почти всю жизнь. Старшие мужчины любили над ним подшутить и однажды, напоив как следует, вытатуировали ему обнажённый женский силуэт длиной во всю руку. Атаман всю жизнь носил рубашки с длинным рукавом. Прости, Атаманушка, и за эту татуировку я осудила... А он всё до смерти не мог понять, ну как люди могут быть так злы к пацану.
Конец войны он встретил в Германии. Работал несколько лет, потом женился на украинке. Очень хотел ехать в Америку, но с документами были трудности, так как там значилось, что он служил немцам. В конце концов нашёл и Атаман лазейку - вызвался быть доносчиком. На своих. Под этим предлогом его пустили на постоянное место жительства в Америку. И он доносил, и считал это почётным обязательством. Прости меня, прости, Атаман. Ты был одним из последних могикан, ты до смерти любил правду, и только теперь я поняла, что этим ты по-своему служил правде. Ты на столько, был против комуняк, что даже здесь ты не хотел о них забыть. Ведь потому Американцы и шпионили.
С женой не вышло. Слишком разные у них были взгляды на жизнь, ей хотелось быстрей денег, вещей, быстрей Американ дрим, а Евгений не соответствовал стандартам. Деньги так никогда и не стали для него приоритетом. Из Чикаго уже одинокий Евгений переезжает в Кливленд. Тут огромная диаспора "DP's" (displaced) таких же, как он - воевали за немцев, ненавидели советы, были полицаями - дорогу домой они себе этим отсекли, и вот оказались в последнем Рае на земле - Америке. Атаману было одиноко, его сверстники вокруг женились, рожали детей, но у него не получалось. Ведь он так и остался чистосердечным ищущим свою правду мальчишкой, с вечно непросыхающей юношеской эйфорией. А годы бежали. Кавалером он уже был старым и девчёнки, теперь уже старые наши церковные бабки, только посмеивались над Женькой. Уже лет в пятьдесят Атаману встретилась Мэги. Молодая немка, алкаголичка и наркоманка. Каким-то образом Атаман отходил её и она "просохла." Мэги мечтала, чтобы они поженились. Но Атаман хотел подождать, чтобы удостовериться, что она не полетит опять кубарем, и дождался.. Мэги опять запила. И он ей просто сказал, что он не может ей больше верить и не может с ней связать жизнь - это будет нечестно. Мэги потом всё-таки вышла замуж и родила двух мальчишек. Атаман иногда парковал машину в конце их улицы и наблюдал за её домом. Прости меня, Атаман.
До пенсии он продолжал работать на заводе и общаться со своими станичниками - в Кливленде существовала казаческая станица. Только станичники-казаки были глубокими стариками и уже своё доживали. В Атамане они увидели остатки будущего своей станицы и все кропотливо, долгими годами собранные книги, подшивки и исторические материалы оставили ему. Сделали Евгения Ткаченко Атаманом. И не зря. Почти до дня своей смерти Атаман делал многочисленные копии, папки на разные темы и распространял это среди молодёжи.
Так мы и познакомились. Я и была его молодёжь. Он был уже стариком и так любил рассказать, поговорить. А я слушала. Это моя слабость - слушать стариков, да и вобще всех. Бабки в церкви всегда пытались его от меня отвлечь, чтобы дать мне шанс смыться, как это делала другая "молодёжь," а мне не хотелось. Я его жалела, ведь вся его натура дышала одиночеством и непонятостью. Его не понимали, особенно его сверстники, его станичники, их волновали дела житейские, и он этого не понимал. Ведь несмотря на свои приличные сбережения и пенсию, он продолжал снимать дешёвенькую квартиру на втором этаже дома, которым владел его старый друг поляк. Квартира его была завалена книгами, подшивками.
Мы подружились. Сначала я честно старалась читать его подшивки и возвращать их ему во время. Потом он стал делать мне личные копии самых интересных, ставя на них свою атамановскую печать. Некоторые он специально для меня копировал в цвету. Но на этом наша дружба заканчивалась. Пока одним летом у него не поселилось несколько бездомных студентов из России, приехавших на заработки и приютившихся у нас в церкви. С Атаманом они обходились ужасно в его же доме, он потом от этого несколько лет отходил. Зато плохие манеры этих студентов заставили его втройне оценить мою дружбу, терпение, желание его слушать и качать головой. Я этого не заслуживала, но он просто возвёл меня на педестал. Хвалить не переставал. И стать варить мне борщ и звать на ужин. Ужины у нас были знатными. Атаман всегда накрывал красивенно стол чистенькой скатертью, ставил цветы и зажигал свечку и специально для меня покупал в украинском магазине халву. В его бедной квартике это был настоящий пир. А домой я уезжала, несмотря на все мои сопротивления, с огромной кастрюлей борща. Через некоторое время к кастрюле борща добавился огромный пакет с продуктами - колбасой, халвой, семечками. Атаман очень верил в силу трав и витаминов, в здоровое питание, чему по-тихонечку меня обучал. И я слушала, брала у него вкусный чай из шиповника, и пила витамины из чеснока и петрушки.
Когда в моей жизни появился Алёша, Атаман сразу сказал, что женское сердце чует, когда появляется тот, один и единственный. Я только тогда над ним посмеялась. Не знаю, как он тогда догадался, что Алёша был мой Он. А потом Атаман попытался меня поцеловать. Я даже не обиделась, а списала всё на лишнюю рюмку вина, но перестала ему звонить. Прости меня, Атаман. Мы все делаем ошибки. Потом он просил прощение, и мы уже всегда встречались втроём. Была наша свадьба, где Атаман, бывший любящим и талантливым фотографом, делал очень красивые снимки. На его 79-й день рождения мы его водили в красивый итальянский ресторан, чему Атаман радовался, как ребёнок, и пытался флиртовать с официантками. Тогда я поняла, почему он не смог жениться - флиртовать он совершенно не умел. Слишком правильный. А ещё после свадьбы Атаман сделал нам два незабываемых подарка, на всю жизнь: он научил меня варить его вкуснейший борщ и подарил нам полное собрание сочинений Пушкина и Лермонтова, а также Историю Российского Флота издания 1913 года и раннее советское издание томов по Истории Сибири. За это и за всё, спаси тебя Господи, Атаман.
Ещё он очень восхищался и любил царскую семью, многих их потомков знал лично, всегда до самой смерти их хвалил и уважал. Прости, Атаман, когда мы встретились я ненавидела царей и осуждала тебя не раз. Теперь, во многом благодаря тебе, верю, что Николай и его семья были великомученниками.
В последние свои годы Атаман часто разочарованно вспоминал, как они в молодости поднимали церковь, дружили семьями, его во многих семьях считали за своего, у многих он детей крестил. Его честность и чистосердечность знали уже тогда. А сейчас все стали одержимы деньгами, домами, машинами, забыли друг друга. Все его друзья, кого ещё могила не забрала, разочаровали его.
Прости меня, Атаманушка, прости, родненький. Ведь и я, как они... Разочарование. Я похоронила тебя ещё за год назад. Ещё тогда, когда примчавшись к тебе домой, после того, как тебя в который раз не было в церкви, и не отвечал твой телефон, я узнала, что ты в больнице, при смерти. Ты так истощал, что лёжа на полу в своей квартире, не мог выдавить из себя слова о помощи. Что меня не было рядом. Ведь я была тебе самым родным человеком. Я похоронила тебя ещё тогда, год назад, когда твой хирург обЬяснял мне в больничном коридоре, что рак сЬел все твои внутренности. А ты верил, что операцию не сделали, потому что всё хорошо, ведь ты честно пил Святую Воду. И я тебе привозила ещё Святой Воды, мысленно с тобой прощаясь. Но ты не сдавался, ел свои травы и ездил к китайскому доктору, ходил на радиацию. Они тебе давали месяц, a ты прожил год. Но этот год ты уже для меня не существовал.
Я cхоронила тебя тогда, в снежном апреле, в тёплом мае, когда единственным моим страхом была мысль, чтобы ты не умер в день, когда родится мой сын. За девять месяцев жизни моего сына, один ты сказал мне, что я хорошая мать. Ты жил.. для меня. Но я уже не обращала внимания. И ты умирал один, в доме престарелых, без друзей, без близких, без телефонных звонков. Прости меня, родненький, я просто не знала, что тебе говорить по телефону.
Смерть, как и жизнь, далась тебе тяжело. Она шла к тебе год. Ты уже устал её ждать, и вот она пришла. Холодная весенняя земля уже неделю ждёт твоего тела. Твоего старого друга, Отца Петра, нет в городе. А хоронить должен он. Ты так хотел. Вот и этот друг - разочарование. Прости нас всех, Атаман. И после смерти ты одинок. Но ты не забыт. И забыт не будешь.
Пусть земля тебе будет пухом и пусть Господь простит тебя и примет во Царствие Его.
Евгений Михайлович Ткаченко, Атаман, родился 80 лет назад где-то в казаческой российской глубинке. Семья жила-трудилась, как все тогдашние семьи, когда пришли большевики и "раскулачили," отправив отца в Сибирь и оставив мать с кучей голодных детей. Не удивительно, что когда началась Вторая Мировая, вернувшийся с Сибирских мук отец взял сыновей-подростков и пошёл помогать немцам вычищать большевиков. Много тогда наших казаков, простых деревенских мужиков потерявших потом и кровью нажитое благодаря "раскулачиванию", бросилось воевать за немцев, видя в них освобождение от ненавистного совесткого ига. Прости, Атаман, но до того, как мы с тобой породнились, я вас называла "предатели" - сейчас и всегда мне за это стыдно. Сейчас я знаю. Знаю, благодаря тебе.
Война поносила подростка Женьку по многим странам Европы. Поняв, что такое немцы, они прятались по лесам. Отца и брата убили. А Женька выжил, оказался в Американском лагере. Хоть ему уже было 18, но в конце войны он выглядел совсем мальчишкой, как и почти всю жизнь. Старшие мужчины любили над ним подшутить и однажды, напоив как следует, вытатуировали ему обнажённый женский силуэт длиной во всю руку. Атаман всю жизнь носил рубашки с длинным рукавом. Прости, Атаманушка, и за эту татуировку я осудила... А он всё до смерти не мог понять, ну как люди могут быть так злы к пацану.
Конец войны он встретил в Германии. Работал несколько лет, потом женился на украинке. Очень хотел ехать в Америку, но с документами были трудности, так как там значилось, что он служил немцам. В конце концов нашёл и Атаман лазейку - вызвался быть доносчиком. На своих. Под этим предлогом его пустили на постоянное место жительства в Америку. И он доносил, и считал это почётным обязательством. Прости меня, прости, Атаман. Ты был одним из последних могикан, ты до смерти любил правду, и только теперь я поняла, что этим ты по-своему служил правде. Ты на столько, был против комуняк, что даже здесь ты не хотел о них забыть. Ведь потому Американцы и шпионили.
С женой не вышло. Слишком разные у них были взгляды на жизнь, ей хотелось быстрей денег, вещей, быстрей Американ дрим, а Евгений не соответствовал стандартам. Деньги так никогда и не стали для него приоритетом. Из Чикаго уже одинокий Евгений переезжает в Кливленд. Тут огромная диаспора "DP's" (displaced) таких же, как он - воевали за немцев, ненавидели советы, были полицаями - дорогу домой они себе этим отсекли, и вот оказались в последнем Рае на земле - Америке. Атаману было одиноко, его сверстники вокруг женились, рожали детей, но у него не получалось. Ведь он так и остался чистосердечным ищущим свою правду мальчишкой, с вечно непросыхающей юношеской эйфорией. А годы бежали. Кавалером он уже был старым и девчёнки, теперь уже старые наши церковные бабки, только посмеивались над Женькой. Уже лет в пятьдесят Атаману встретилась Мэги. Молодая немка, алкаголичка и наркоманка. Каким-то образом Атаман отходил её и она "просохла." Мэги мечтала, чтобы они поженились. Но Атаман хотел подождать, чтобы удостовериться, что она не полетит опять кубарем, и дождался.. Мэги опять запила. И он ей просто сказал, что он не может ей больше верить и не может с ней связать жизнь - это будет нечестно. Мэги потом всё-таки вышла замуж и родила двух мальчишек. Атаман иногда парковал машину в конце их улицы и наблюдал за её домом. Прости меня, Атаман.
До пенсии он продолжал работать на заводе и общаться со своими станичниками - в Кливленде существовала казаческая станица. Только станичники-казаки были глубокими стариками и уже своё доживали. В Атамане они увидели остатки будущего своей станицы и все кропотливо, долгими годами собранные книги, подшивки и исторические материалы оставили ему. Сделали Евгения Ткаченко Атаманом. И не зря. Почти до дня своей смерти Атаман делал многочисленные копии, папки на разные темы и распространял это среди молодёжи.
Так мы и познакомились. Я и была его молодёжь. Он был уже стариком и так любил рассказать, поговорить. А я слушала. Это моя слабость - слушать стариков, да и вобще всех. Бабки в церкви всегда пытались его от меня отвлечь, чтобы дать мне шанс смыться, как это делала другая "молодёжь," а мне не хотелось. Я его жалела, ведь вся его натура дышала одиночеством и непонятостью. Его не понимали, особенно его сверстники, его станичники, их волновали дела житейские, и он этого не понимал. Ведь несмотря на свои приличные сбережения и пенсию, он продолжал снимать дешёвенькую квартиру на втором этаже дома, которым владел его старый друг поляк. Квартира его была завалена книгами, подшивками.
Мы подружились. Сначала я честно старалась читать его подшивки и возвращать их ему во время. Потом он стал делать мне личные копии самых интересных, ставя на них свою атамановскую печать. Некоторые он специально для меня копировал в цвету. Но на этом наша дружба заканчивалась. Пока одним летом у него не поселилось несколько бездомных студентов из России, приехавших на заработки и приютившихся у нас в церкви. С Атаманом они обходились ужасно в его же доме, он потом от этого несколько лет отходил. Зато плохие манеры этих студентов заставили его втройне оценить мою дружбу, терпение, желание его слушать и качать головой. Я этого не заслуживала, но он просто возвёл меня на педестал. Хвалить не переставал. И стать варить мне борщ и звать на ужин. Ужины у нас были знатными. Атаман всегда накрывал красивенно стол чистенькой скатертью, ставил цветы и зажигал свечку и специально для меня покупал в украинском магазине халву. В его бедной квартике это был настоящий пир. А домой я уезжала, несмотря на все мои сопротивления, с огромной кастрюлей борща. Через некоторое время к кастрюле борща добавился огромный пакет с продуктами - колбасой, халвой, семечками. Атаман очень верил в силу трав и витаминов, в здоровое питание, чему по-тихонечку меня обучал. И я слушала, брала у него вкусный чай из шиповника, и пила витамины из чеснока и петрушки.
Когда в моей жизни появился Алёша, Атаман сразу сказал, что женское сердце чует, когда появляется тот, один и единственный. Я только тогда над ним посмеялась. Не знаю, как он тогда догадался, что Алёша был мой Он. А потом Атаман попытался меня поцеловать. Я даже не обиделась, а списала всё на лишнюю рюмку вина, но перестала ему звонить. Прости меня, Атаман. Мы все делаем ошибки. Потом он просил прощение, и мы уже всегда встречались втроём. Была наша свадьба, где Атаман, бывший любящим и талантливым фотографом, делал очень красивые снимки. На его 79-й день рождения мы его водили в красивый итальянский ресторан, чему Атаман радовался, как ребёнок, и пытался флиртовать с официантками. Тогда я поняла, почему он не смог жениться - флиртовать он совершенно не умел. Слишком правильный. А ещё после свадьбы Атаман сделал нам два незабываемых подарка, на всю жизнь: он научил меня варить его вкуснейший борщ и подарил нам полное собрание сочинений Пушкина и Лермонтова, а также Историю Российского Флота издания 1913 года и раннее советское издание томов по Истории Сибири. За это и за всё, спаси тебя Господи, Атаман.
Ещё он очень восхищался и любил царскую семью, многих их потомков знал лично, всегда до самой смерти их хвалил и уважал. Прости, Атаман, когда мы встретились я ненавидела царей и осуждала тебя не раз. Теперь, во многом благодаря тебе, верю, что Николай и его семья были великомученниками.
В последние свои годы Атаман часто разочарованно вспоминал, как они в молодости поднимали церковь, дружили семьями, его во многих семьях считали за своего, у многих он детей крестил. Его честность и чистосердечность знали уже тогда. А сейчас все стали одержимы деньгами, домами, машинами, забыли друг друга. Все его друзья, кого ещё могила не забрала, разочаровали его.
Прости меня, Атаманушка, прости, родненький. Ведь и я, как они... Разочарование. Я похоронила тебя ещё за год назад. Ещё тогда, когда примчавшись к тебе домой, после того, как тебя в который раз не было в церкви, и не отвечал твой телефон, я узнала, что ты в больнице, при смерти. Ты так истощал, что лёжа на полу в своей квартире, не мог выдавить из себя слова о помощи. Что меня не было рядом. Ведь я была тебе самым родным человеком. Я похоронила тебя ещё тогда, год назад, когда твой хирург обЬяснял мне в больничном коридоре, что рак сЬел все твои внутренности. А ты верил, что операцию не сделали, потому что всё хорошо, ведь ты честно пил Святую Воду. И я тебе привозила ещё Святой Воды, мысленно с тобой прощаясь. Но ты не сдавался, ел свои травы и ездил к китайскому доктору, ходил на радиацию. Они тебе давали месяц, a ты прожил год. Но этот год ты уже для меня не существовал.
Я cхоронила тебя тогда, в снежном апреле, в тёплом мае, когда единственным моим страхом была мысль, чтобы ты не умер в день, когда родится мой сын. За девять месяцев жизни моего сына, один ты сказал мне, что я хорошая мать. Ты жил.. для меня. Но я уже не обращала внимания. И ты умирал один, в доме престарелых, без друзей, без близких, без телефонных звонков. Прости меня, родненький, я просто не знала, что тебе говорить по телефону.
Смерть, как и жизнь, далась тебе тяжело. Она шла к тебе год. Ты уже устал её ждать, и вот она пришла. Холодная весенняя земля уже неделю ждёт твоего тела. Твоего старого друга, Отца Петра, нет в городе. А хоронить должен он. Ты так хотел. Вот и этот друг - разочарование. Прости нас всех, Атаман. И после смерти ты одинок. Но ты не забыт. И забыт не будешь.
Пусть земля тебе будет пухом и пусть Господь простит тебя и примет во Царствие Его.