Искусство может переживать упадок, но оно вечно, как сама жизнь (с)
Можно по-разному понимать, что такое красота. Каждый может иметь на этот счет особое мнение.
Но о том, что такое правда чувства, спорить нельзя. Она очевидна и осязаема. Д
вух правд чувства не бывает. Единственно правильным путем к красоте я поэтому признал для себя - правду.
Nel vero e il bello!. ШаляпинСтопка книг на тумбочке не перестает смотреть на меня с немым укором: ты чего отвлекаешься на посторонние дела, у тебя цели и задачи поставлены - будь добра, четко по расписанию. Получается, если честно, - не всегда. Читатъ можно тоже только под настроеие, знаете ли. Но следующий томик, с недавних пор помигивавший мне с самого верха, я решила прочитать. Заказала я книгу спонтанно, помятуя, какое впечатление на меня произвел фильм о Шаляпине. О существовании его собственных мемуаров не знала, показалось интересным.
.
Федор Шаляпин был артистом, которого знал весь мир: он выступал на самых знаменитых сценах в разных странах. Не знать Шаляпина, пожалуй, и сейчас невозможно. Как невозможно не знать Энрико Карузо или Леонида Собинова с Сергеем Лемешевым. ПОэтому и фильмы до сих пор снимают. Но фильм - это хидожественное изложение некоего видения. Я художник, я так вижу. А то самое лицо видит себя стопроцентно иначе. На это и купилась. Хотя прекрасно понимаю, что гадости о себе писать никто не станет и в мемуарах как правило виноваты все вокруг, а автор белый и пушистый. Вопросов-то к автору после фильма осталось немало. Вернее не вопросов даже, а некоторого недоумения - а зачем? И почему?
.
Шаляпина нельзя было назвать очень религиозным человеком, но интерес к пению пришел к нему после того, как он однажды случайно зашел на вечернее богослужение в церковь и услышал церковный хор. Больше всего его поразили мальчики - его ровесники, певшие по нотам. По случайности в одном доме с семьей Шаляпиных жил регент церковного хора, который проверил у юного Федора слух, убедился, что с этим и с голосом все в порядке, и дал ему пару уроков музыкальной грамоты. После них будущий великий бас научился читать ноты и скоро попал в церковный хор. Здесь состоялось его первое вокальное выступление.
"Есть в искусстве такие вещи, о которых словами сказать нельзя. Я думаю, что есть такие же вещи и в религии. Вот почему и об искусстве, и о религии можно говорить много, но договорить до конца невозможно. Доходишь до какой-то черты - я предпочитаю сказать: до какого-то забора, и хотя знаешь, что за этим забором лежат еще необъятные пространства, что есть на этих пространствах, объяснить нет возможности. Не хватает человеческих слов. Это переходит в область невыразимого чувства. Есть буквы в алфавите, и есть знаки в музыке. Все вы можете написать этими буквами, начертать этими знаками. Все слова, все ноты. Но... Есть интонация вздоха - как написать или начертить эту интонацию? Таких букв нет."
Когда Федор Шаляпин получил телеграмму из Ла Скала с предложением исполнить на этой сцене партию Мефистофеля в опере Бойто, певец поначалу решил, что это розыгрыш. Он даже отправил встречную телеграмму в театр с просьбой продублировать первую. И когда понял, что все серьезно, его не разыгрывают, страшно испугался. Чтобы театр отозвал свое приглашение, Шаляпин назначил баснословный по меркам тех лет гонорар, в надежде что контракт не будет подписан. Но в театре приняли условия русского баса. Который, правда, тогда еще не пел по-итальянски.
Вообще Шаляпин очень много и пространно описывает, как он работал над каждой ролью, как готовил, читал попутную литературу, изучал своего персонажа, с какой строгостью подходил к декорациям... Словно в поддержку моих мыслей о том, что авторы либретто и постановщики оригинала думали, когда писали ремарки: во что одет, как стоит, как говорит - и не нужно их перевирать и модернизировать.
"Как бы ни был хорошо нарисован автором персонаж, он всегда остается зрительно смутным. В книге или партитуре нет картинок, нет красок, нет измерений носа в миллиметрах. Самый искусный художник слова не может пластически объективно нарисовать лицо, передать звук голоса, описать фигуру или походку человека. На что величайший художник Лев Толстой, но пусть десять талантливых художников попробуют нарисовать карандашом или писать кистью портрет Анны Карениной по заметкам Толстого - выйдет десять портретов, друг на друга совершенно непохожих, хотя каждый из них в каком-нибудь отношении будет близок к синтетическому образу Карениной. Очевидно, что объективной правды в этом случае быть не может, да не очень уж и интересна эта протокольная правда. Но если актриса берется играть Анну Каренину - да простит ей это господь! - необходимо, чтобы внешний сценический образ Анны ничем не противоречил тому общему впечатлению, которое мы получили об ней в романе Толстого. Это - минимальнейшее требование, которое актриса должна себе предъявить. Но этого, конечно, мало. Надо, чтобы внешний образ не только не противоречил роману Толстого, но и гармонировал с возможно большим количеством черт характера Анны Карениной, эти черты делал для зрителя более заметными и убедительными. Чем полнее внешний образ актрисы сольется с духовным образом, нарисованным в романе, тем он будет совершеннее. Само собою разумеется, что под внешностью я разумею не только грим лица, цвет волос и тому подобное, но манеру персонажа быть: ходить, слушать, гово-рить, смеяться, плакать."
Неожиданными оказались многие размышления автора. Причем верность его мыслей не меняется и сегодня. Оказывается, термин "золотая молодежь" появился еще тогда!
"Насколько мне было симпатично солидное и серь-езное российское купечество, создавшее столько замечательных вещей, настолько же мне была не-симпатична так называемая «золотая» купеческая молодежь. Отстав от трудовой деревни, она не пристала к труду городскому. Нахватавшись в университете верхов и зная, что папаша может заплатить за любой дорогой дебош, эти «купцы» находили для жизни только одно оправдание - удовольствия, наслаждения, которые может дать цыганский табор. Дни и ночи проводили они в безобразных кутехах, в смазывании горчицей лакейских «рож», как ОНИ выражались, по дикости своей неспособные уважать человеческую личность. Ни в Европе, ни в Аме-рике, ни, думаю, в Азии не имеют представления и об этого рода «размахе» … Впрочем, этих молодцов назвать купечеством было бы несправедливо- это просто «беспризорные»"
Click to viewНа гастролях в Лондоне с труппой Сергея Дягилева Шаляпин исполнял партию Бориса Годунова в одноименной опере. На одном из спектаклей в зале присутствовал король Англии. Он был поражен русским басом и передал приглашение певцу зайти в королевскую ложу. Пройти в ложу короля можно было только через зал, что Шаляпин и сделал прямо в гриме и костюме только что сходившего с ума царя Бориса. В королевской ложе возникла пауза, король почему-то молчал, тогда Шаляпин, решивший, что монарх робеет перед величием русской музыки, заговорил с ним первый. Чем нарушил этикет. Но король был так растроган, что певцу это сошло с рук. Борис Годунов сопровождал певца повсюду и постоянно. Он так много и так часто возвращается к этой роли, что становится понятно место этой оперы и этого персонажа в судьбе певца.
Шаляпин был не только великим певцом и одаренным драматическим актером, но и талантливым художником. Его интерес к живописи начался с зарисовок во время поисков нужного грима к тому или иному образу, что он делал весьма тщательно. Живопись интересовала Федора Ивановича, и он никогда не отказывал себе в удовольствии рассматривать картины старых мастеров. Было среди его друзей и много художников, которых он любил, как он сам говорил, за то, что «они умеют выхватить кусок жизни». Со многими художниками он дружил, общался, учился у них.
"Этот глубокий человек с напряженной духовной жизнью переживал какой-то духовный кризис. …. К счастью, Рахманинов силой воли скоро преодолел юношеский кризис, из «гамлетовского» периода вышел окрепшим для новой работы, написал много симфонических поэм, романсов, фортепьянных вещей и проч. Замечательный пианист, Рахманинов в то же время один из немногих чудесных дирижеров, которых я в жизни встречал. С Рахманиновым за дирижерским пультом певец может быть совершенно спокоен. Дух произведения будет проявлен им с тонким совершенством, а если нужны задержание или пауза, то будет это йота в Йоту... Когда Рахманинов сидит за фортепиано и аккомпанирует, то приходится говорить: «не я пою, а мы поем». Как композитор Рахманинов воплощение простоты, ясности и искренности."
"Римский-Корсаков был чистый классик, диссонансов не любил, не чувствовал. Нет, вернее, чувствовал бо-лезненно. Параллельная квинта или параллельная октава уже причиняли ему неприятность. Помню его в Париже после «Саломеи» Рихарда Штрауса. Ведь заболел человек от музыки Штрауса! Встретил я его после спектакля в кафе де ля Пэ - буквально захворал. Говорил он немного в нос: «Ведь это мерзость. Ведь это отвратительно. Тело болит от такой музыки!» Естественно, что он и в Мусоргском кое на что поморщился. Кроме того, Римский-Корсаков был петербуржцем и не все московское принимал. А Мусоргский был по духу москвичом насквозь. Конечно, петербуржцы тоже глубоко понимали и до корней чувствовали народную Россию, но в москвичах было, пожалуй, больше бытовой почвенности, «черноземности». Они, так сказать, носили еще косоворотки... Вообще наши музыкальные классики в глубине души, при всем их преклонении перед Мусоргским, все несколько отталкивались от его слишком густого для них «реализма»"
Шаляпин вообще не робел перед сильными мира сего. Как-то император Николай Второй прислал ему в подарок золотые часы. Шаляпину показалось, что они недостаточно дорогие, те, что были у него на руке, стоили много дороже. И он отослал этот подарок директору Императорских театров Теляковскому вместе с письмом, в котором объяснял, почему он так поступает. Теляковский каким-то образом сумел уладить инцидент, и Шаляпин получил новый футляр с часами от императора. На этот раз часы были очень дорогие. Эту историю Шаляпин пересказывает в книге, сам, кажется, удовляясь, что никаких проблем он этим себе не создал.
На момент начала первой мировой Шаляпин оказался за границей. И приложил все усилия к тому, чтобы вернуться. И ездил с концертами если не на фронт, то практически на позиции, близкие к фронту. Очень его вдохновил подвиг русского солдата. Ну и философия на тему. Ах, как все это актуально и сегодня - не меняется мир, не меняются люди.
"Несомненно, много доблести и крепости проявляли русские на многочисленных фронтах. Несомненно и то, что и в тылу война пробудила в людях много благородных чувств жалости и жертвенности. Но, как это всегда бывает, довольно широко разлился в столицах и отвратительный, бахвальствующий словесный патриотизм, нередко пьяный. Сидит у Кюба и вкусно обедает этакий патриот своего отечества. Он уже отведал много различных марок и чуточку осовел. В зале играет в красных камзолах румынский оркестр. Румыния нейтральна, и наш патриот чрезвычайно этим раздражен. И вот слегка пошатываясь, с сигарой в руке он приближается к эстраде и, прищурившись, презрительно ждет, пока музыканты закончат номер. И когда замолкли жидкие аплодисменты обедающих, господин с сигарой становится в ораторскую позу, пялит глаза на дирижера и неповоротливым языком, икая, вопрошает:
- Когда же вы, наконец, сволочи, вы... выступите?!
Когда же Румыния в войну вступила и на первых порах, к сожалению, потерпела какое-то поражение, то тот же тип, так же икая и так же тупо смотря на инструменты, вносит в свою патриотическую реплику вариант:
- Ну что, выступили, сволочи?! А русские солдаты в это время брали Перемышль и Львов, теряли их и снова наступали. Война затягивалась и приобретала удручающую монотонность."
Шаляпин долгие годы сочувствовал социалистическому движению и даже как-то решил вступить в партию. Однажды, гуляя по Капри с Горьким, Федор Иванович спросил у писателя совета: «Не стоит ли мне, Алексей Максимович, вступить в партию социал-демократов?» Горький строго посмотрел на него и ответил: «Ты для этого не годен. Ни в какие партии не вступай, будь артистом, с тебя этого довольно». В дальнейшем Шаляпин был очень благодарен Горькому за этот совет. В том, как описывает Шаляпин долгий процесс принятия решения уехать, множество объективных причин, которые сегодня понимаются лучше, чем в годы развитого социализма - об этом тогда мало кто задумывался. Не понял и не принлай Шалаяпин советскую власть. Хотя и убежденным монархистом не был. <....................>
"С жадной радостью вдыхал я воздух Европы. После нищенской и печальной жизни русских столиц все представлялось мне богатым и прекрасным. По улице ходили, как мне казалось, счастливые люди - беззаботные и хорошо одетые. Меня изум-ляли обыкновенные витрины магазинов, в которых можно было без усилий и ордеров центральной власти достать любой товар. О том, что я оставил позади себя, не хотелось думать. Малейшее напоминание о пережитом вызывало мучительное чувство. Я, конечно, дал себе слово держаться за границей вдали от всякой политики, заниматься своим делом и избегать открытого выражения каких-ни-будь моих опинионов о советской власти. Не мое это актерское дело, думал я. Заявление Дзержинскому, что никаких политических интервью я давать не буду, было совершенно искренним. А между тем уже через некоторое время после выезда из Петербурга я невольно учинил весьма резкую демонстрацию против советской власти, и только потому, что глупый один человек грубо напомнил мне за границей то, от чего я убежал."
Шаляпин пишет о том, что ему не снятся русские березки и ностальгии у него не наблюдается, а парижская квартира давно стала ему домом. Но он не перестает мысленно изучать это явление - русский человек, который от европейца однозначно отличается. Как минимум - наличием души. Но не только.
Русская публика меня любила - я этого отрицать не могу. Но почему же не было низости, в которую она бы не поверила, когда дело касалось меня? Почему, несмотря на преклонение перед моим талантом, мне приписывали самые худшие качества? Я еще могу понять басни и россказни о моем эпическом пьянстве, хотя никогда ни в каком смысле не был я пьяницей. В представлении русского человека герой не может пить из стакана - он должен пить ушатами. Я пил рюмками, но так как я был «герой», надо было сказать, что я пью бочками сороковыми, и ни в одном глазу! Это, пожалуй, даже комплимент мне - молодец. Сила русского человека часто измерялась количеством алкоголя, которое он может безнаказанно поглотить. Если он мог выпить дюжину шампанского и не падал на пол, а гордо шатаясь, шел к выходу, его благоговейно провожали словами:- Вот это человек!
Автобиография интересна кроме всего прочего упоминанием огромного количества интересных людей, с которыми был дружен Шаляпин. Большие величины притягивают друг друга , сколько их было на рубеже веков! Удивительное было время...