Лекция "Бахтин как предтеча постмодернизма". Текст. Часть 5.

[olga_vetluga]

Расшифровка лекции А.А. Волкова "Бахтин как предтеча постмодернизма". Видео можно посмотреть тут.

Начало текста, часть 1, часть 2, часть 3, часть 4.

Часть 5:
Диссертации разделяются на косметические, физкультурные и просто диссертации.

Косметическая диссертация - она для того, чтобы старые понятия обозначить новыми словами. Намазалась девушка, макияж, там, себе сделала, все хорошо. Вроде другая девушка! (Смеется).

Физкультурная диссертация - это чтобы показать твое владение методами, мускулы показать, умение решать уравнения такие-то и такие-то, дескать, да? Молодец.

А просто диссертация - это просто научная работа, в которой создается новое знание, хотя бы чуть-чуть, немножко. Вот чем они различаются.

Поэтому то, что мы имеем сегодня с постмодерном, это и есть косметика и отчасти физкультура. А новых идей эти господа не создают, они просто называют, там, парадигмой какой-нибудь, еще чем-нибудь очень старые вещи, которые придумали где-то вот тут вот (показывает на надпись «Авангард 1» на доске). И даже еще раньше до них.

То есть это абсолютно непродуктивная система. Она ведёт человечество к гибели, потому что она интеллектуально непродуктивна. Отсюда, я думаю, всё понятно (показывает надпись «Авангард 2» на доске). Формируются гуманитарные факультеты, формируется Академия, создаются институты повышения всяческих квалификаций, формируются школьный предмет по программе, которая была создана до революции Менделеевым и другими… Это вот та самая так называемая советская школа. Понятно, что в этой советской школе задаётся ещё идеологический посыл просто потому, что человек помимо всего прочего должен быть цельной личностью.
Эта система сформировалась. Но, дорогие мои, вот тут большой спор. Вы меня извините, но я все-таки с Сергеем Ервандовичем [Кургиняном] немножко спорю. Да. Все-таки я христианин, православный христианин. Я не верю в то, что человек когда-нибудь станет совершенным. Я не верю в нравственный прогресс, ей богу. Я не верю, что когда-то кому-то удастся создать такого нового человека в этом мире. Просто не верю. Но во что я верю. Я верю в то, что может быть такая система, которая человека… общество, общество вынуждает… Либо убедить, либо принудить, как в свое время говорили. Хочешь - сделаешь, не можешь - поможем, не хочешь - заставим. Ну так вот. Где можно, человека, соответствующим образом… одного - убедить, а другого, простите, принудить быть порядочным человеком. Уступать старухе [место] в метро, не бить слабого, быть верным своей жене, и так далее и тому подобное, в самых мелочах. От самых мелочей жизни (там, женщине стул подать) до принципиальных вещей.

К сожалению, этого не вышло. Т.е. система-то получилась сама по себе, она существовала в полной мере примерно до середины 50-х годов. А вот потом… почему я про Бахтина-то… я ведь сейчас вернусь к нему. А вот потом начинается Авангард 1.1. То есть вот этот Авангард возвращается вот к этому (проводит связь между Авангардом 1.1 и Авангардом 1) и воспринимает его идеи.



И вот тут-то Михаил Михайлович Бахтин… Я повторяю, я очень сочувствую этому человеку, я представляю себе, что такое талантливому человеку вот так вот в глухом маленьком городке (я имею в виду даже не Саранск, а те города, где он жил) просидеть. Я представляю себе, что такое постоянная угроза ареста; я «враг народа» потомственный по всем четырём линиям родства. И что такое ожидание ареста, я знаю с детства. Это все очень страшно, на самом деле. Но вот человек вырывается из этой системы и начинает строить некоторую, психологически для него естественную, систему представлений о литературном произведении.

Почему психологически? А очень просто - хочется тепла. Хочется взаимопонимания с другим человеком. Этого, вообще-то говоря, хотелось вот в это время (показывает на Авангард 2) не только ему, но очень многим. Я вам прямо скажу. Потому что это были годы моего старшего детства и юности. Потому что очень трудно жить в этой системе, понимаете? Очень трудно, когда все устроено жестко, во-первых, а во-вторых, простите, часто и очень глупо. Это было, товарищи, ничего не поделаешь, что было то было, из песни слов не выкинешь.

И конечно, после всего этого жить стало легче, жить стало веселей. Надо прямо сказать. Потому что очень сильно было напряжение. И вот в этом напряжении, собственно говоря, как быть с текстом, как быть с подходом к литературе, и с прочими подобного рода вещами?

А очень просто. Давайте я вам процитирую некоторые вещи и прокомментирую.(здесь и далее цитаты по книге К методологии гуманитарных наук /В кн.: М.М.Бахтин. Эстетика словесного творчества. Изд. 2-е, М., 1986, с.381-393.)

Наука. Как понимает автор науку.

(Читает): «Понимание. Расчленение понимания на отдельные акты».
Значит, мы понимаем какую-то мысль или часть этой мысли?

(Продолжает читать): «В действительном реальном, конкретном понимании они неразрывно слиты в единый процесс понимания, но каждый отдельный акт имеет идеальную смысловую (содержательную) самостоятельность».

Значит, единая мысль разделяется на компоненты, и эти компоненты имею преимущественный интерес.

(Продолжает читать): «…и может быть выделен из конкретного эмпирического акта. 1. Психофизиологическое восприятие физического знака (слова, цвета, пространственной формы)». Простите, психофизиологическое восприятие знака. Но любой знак… Что такое знак? Знак - это некоторый объект, который замещает другой объект, верно? Он знаком является не потому, что у меня такая-то или какая-то психофизика, а потому, что вы, которому я адресую соответствующий знак, в принципе связываете его со сходными образами или представлениями или другими знаками, так? Хорошо.

(Продолжает читать): «[2. Узнание его (как знакомого или незнакомого)]. Понимание его повторимого (общего) значения в языке».

Оно повторное? А почему оно повторное?

(Продолжает читать): «3. Понимание его значения в данном контексте (ближайшем и более далеком)».

Это действительно правильно. Это классическое понимание предмета.

(Продолжает читать): «4. Активно-диалогическое понимание (спор-согласие). Включение в диалогический контекст. Оценочный момент в понимании и степень его глубины и универсальности».

Так, теперь что такое диалогический контекст и что такое диалог. Бахтин достаточно презрительно относится к тому, что называется диалогом в обычном общенаучном понимании этого слова.

Ну, что такое диалог? Диалог - это обмен репликами между несколькими лицами, при котором каждая из реплик связана с предшествующей. «Dia» по-гречески значит «через», «logos» значит «высказывание». Поэтому диалог предполагает участие нескольких, не менее двух, понятно, лиц в разговоре, и эти лица друг другу адресуют некие логосы, причём эти логосы эксплицитны. Я не просто что-то думаю, а я либо делаю какую-то реплику, либо на неё отвечаю.
А здесь что такое диалог? Спор - согласие, активное диалогическое понимание. Спор-согласие. Это значит, что я вам что-то такое говорю, или вы мне что-то такое говорите, а адресат речи на это дело как-то реагирует. Он может реагировать так, может реагировать репликой, а может просто мыслью, а может еще как-то отреагировать на ваше слово. И это - диалог. Поэтому расплывается само по себе научное понятие, и под диалогом начинает пониматься всё что угодно, потому что если я исследователь, если я изучаю предмет, то, простите, вашу реакцию, или реакцию Раскольникова на слова Порфирия Петровича у Достоевского, я понимаю, как хочу. Об этом товарищ и пишет. Поэтому произведение интерпретируется фактически читателем. Причем одним читателем так, а другим читателем по-другому. Хорошо.

Автор. Вот почему Кристева так сильно цитировала [М.М.]Бахтина.

(Читает): «Автор произведения присутствует только в целом произведения, и его нет ни в одном выделенном моменте этого целого».

Мы читали прежде о науке. Так.

(Продолжает читать): «…менее же всего в оторванном от целого содержании его».

Это как это понимать, оторванного от целого содержании его? Есть замысел автора. Этот замысел автора и есть то, что оторвано от конкретного текста, и то, что лежит в основании этого конкретного текста. Значит, замысла автора как бы и нету.

(Продолжает читать): «Он находится в том невыделимом моменте его, где содержание и форма неразрывно сливаются, и больше всего мы ощущаем его присутствие в форме».

Если знак - психофизический объект, то, понятное дело, что форма произведения, то есть то, как соотнесены фрагменты предложения… то есть уже не предложения… высказывания, так называемые, у Достоевского, вот это собственно и есть то, зачем мы им занимаемся. А интерпретируем его как хотим.

(Продолжает читать): «Литературоведение обычно ищет его в выделенном из целого содержании».
О, горячо!

(Продолжает читать): «…которое легко позволяет отождествить его с автором-человеком определенного времени, определенной биографии и определенного мировоззрения. При этом образ автора почти сливается с образом реального человека» .

Это очень сложная штука. Дело в том, что понятие образа автора придумал отнюдь не Бахтин. Понятие выдвинул Виктор Владимирович Виноградов гораздо раньше, когда Бахтин еще был молодым человеком, это конец 20-х годов.

Что такое образ автора, и где он бывает. Виноградов определяет образ автора как характеристику художественной литературы или, в широком смысле, поэзии. Вот есть Лев Николаевич Толстой или Фёдор Михайлович Достоевский. Это реальный физический Лев Николаевич, его сиятельство, он пишет некое сочинение под названием «Война и мир»., допустим. В этой «Войне и мире» есть персонажи, есть всякие ситуации, которые с ними случаются. Есть изображение этих ситуаций. И когда мы читаем это художественное произведение, мы как читатель поэзии художественного произведения никакого права не имеем говорить о том, что вот Лев Николаевич Толстой - он говорит там что-то. Он изображает некое художественное пространство, оно как бы картина, и я должен в это пространство войти. Если я не принимаю его так, как мне его, если угодно, предлагает автор, то я не понимаю художественного произведения. Я не могу критически воспринимать текст «Войны и мира». Если там Лев Николаевич Толстой маленько, простите, наврал про то, где было Бородинское сражение, я не должен это критиковать, постольку поскольку я не читаю историю, я читаю художественное произведение, я должен это принять. Это как бы глаза, которыми читатель смотрит в художественное пространство произведения, и которое, понятно, формируется в ценном тексте этого произведения, со всеми компонентами этого ценного текста: это и лексика, построение фразы, композиция, ритм речи... Все-все-все-все. Вот эти вот глаза - это и есть образ автора.
Надо понимать, что Толстой может быть человеком не только с достоинствами, но, как известно, со скверным характером, с любовью к деньгам. Ну любил деньги человек, было. Жену свою обижал, было. Споров не терпел, ну много еще чего было у человека. Достоевский вообще был, простите, бабник, картёжник, всё что угодно, так сказать. Это его, Достоевского, проблемы, кем он там был.

И поэтому говорить для художественного произведения о том, что Достоевский… он потому, простите, что у него была болезнь психическая, потому он так роман-то свой и написал, «Идиота», да? Это совершенно неквалиф… Поймите, что сумасшедших было много на свете, но не каждый из них написал «Идиота». Картёжников было много на свете, но не всякий из них написал «Игрока». Бабников было на свете более чем достаточно, но не всякий из них написал «Братья Карамазовы».

Если мы хотим наукой заниматься, мы должны всю эту сторону просто отсечь начисто. А вот когда мы говорим или Виноградов говорит об образе ритора, вот тут, извините, дело обстоит совершенно иначе. Потому что, когда вам кто-то читает лекцию, в данном случае читает конкретно Александр Александрович Волков, который, вообще-то говоря, должен отвечать за свои слова. И если вы узнаете, что А. А. Волков вам устроил плагиат (улыбается), то вы его осудите и правильно сделаете. Конкретно А. А. Волкова, а не кого-то другого.

Образ ритора - это совсем иная вещь, чем образ автора. И от этого образа ритора аудитории требуется этос, правда? Он должен применить те слова, которые понятны и приемлемы для аудитории. И он должен сказать этой аудитории нечто новое. Вот это не художественная литература в собственном смысле этого слова, это риторическая проза. И нельзя требовать, скажем, от адвоката того, что мы требуем от писателя, художника слова, и наоборот, потому что когда писатель, художник слова Достоевский начинает писать риторику, он делается таким же софистом, как и адвокат, который обвиняет невинную семилетнюю девочку во всех смертных грехах, чтобы выгородить своего подзащитного. И когда он применяет такие же софистические приёмы, он становится таким же ритором, и его надо оценивать также, как ритора. Я имею в виду Достоевского с его известным сочинением по поводу дела барона Кроненберга.

Вот в чём тут сюжет. А здесь, так сказать, это просто вообще образ автора сливается с образом реального человека. Не надо сливать образ автора с образом реального человека. Но из этого вывод, что автор может писать всё что угодно. Я могу быть каким угодно, я могу изображать, простите, всякую гомофилию и прочие вещи. Вот почему [В.В.] Набоков был против перевода «Лолиты» на русский язык? Для француза это ничего, а русскому это плохо. Потому что для русского человека существуют промежуточные виды слова. Прозо-поэтический роман русский - это роман-воспитание, он весь роман-воспитание. И, соответствующим образом, коль скоро он весь - роман-воспитание, то, понятное дело, что он одновременно и поэтическая форма, и риторическая форма.

Итак, русские писатели, простите, даже и [А.С.] Пушкин - хотя [А.С.] Пушкин в меньшей степени - но уж по крайней мере… даже и [И.С.]Тургенев, тоже воспитывал общество. [И.А.] Гончаров, [Л.Н.] Толстой, [А.П.] Чехов, [Ф.М.] Достоевский - тоже воспитывали общество. Они же все воспитывают нас с вами. Они нам объясняют, что такое хорошо и что такое плохо, в художественной форме. Вот когда мы говорим об этой системе, мы как раз и видим, что в этой русской литературе слиты этос, логос и пафос.

И поэтому для русского человека, который воспитан на том, на чём он исторически и культурно воспитан, художественная литература становится инструментом воспитания этого самого человека.

При этом, надо, конечно, вам сказать, что… А, собственно, что такое наша интеллигенция? Вот я вам сейчас зачитаю список фамилий, и вы увидите.

(Читает): «Бронзов, Розов, Анненский, Андриевский, Петровский, Флоровский, Чернышевский, Добролюбов, Белинский, Горский, Платонов, Басов (Басов, ну знаете, кто такой Басов , да? Лазер изобрел), Ильинский, Обнорский, Рождественский, Ливанов, Пятницкий, Богородицкий, Вознесенский, Троицкий, Поцелуевский, Абрикосов, Аполлонов, Миртов, Кедров, Маргаритов, Гиляровский, Мелиоранский, Смирницкий, Гумилёв, Гумилевский, Фирсов, Лафитский, Аврорин, Муретов (от «де Мюре», французский был такой просветитель), Невтонов, Гиацинтов, Арнольдов, Аторно (Arnauld A. et Lancelot C., был такой религиозный деятель во Франции XVII века, янсенист), Скалигеров (тоже, как известно, Скалигер (Joseph Juste Scaliger) - педагогика), Урнов, Нумеров, Пирамидов, Телескопов, - это откуда эти фамилии взялись? Это семинаристы, это поповские дети.

В семинариях старшие инспекторы давали студентам фамилии. Одного так назвали, другого так назвали: вот прочёл он, там, этого Де Мюре. Вот оболтус… Значит, будешь Муретов. Вт, значит, наша интеллигенция - это все по большей части… ее ядро - это дети священников или внуки священников, которые отказались от пути своих отцов.

Они вышли из духовного сословия. И одни из них вышли из этого сословия без скандала, просто педагогами, инженерами, кем-нибудь ещё. А другие - со скандалом, став атеистами. Попросту говоря, отвергнув эту самую веру. Вот какая получается, уважаемые коллеги, история с нашей замечательной интеллигенцией. Как там у нас: «Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир голодных и рабов». Это же церковнославянский язык: «заклейменный», да? «Проклятьем заклейменный»… Это так назывались те люди в Ветхом Завете, которые не были фарисеями, не были саддукеями, а вот просто - народ. Он был «проклятьем заклеймённый», они назывались по-французски «Les hommmes de la terre». И этот перевод, то есть «люди земли», - у нас они будут «проклятьем заклеймённые». Но они действительно были проклятьем заклеймённые от фарисеев. Писали это люди, вообще-то говоря, церковной семейной традиции. Это ж не только Сталин.

И они тут, и тут (показывает надпись «Авангард 2» на доске) и в каком-то смысле тут («Авангард 1») и вот тут («Авангард 1.1») - ведь вот какая получается история.

Постольку поскольку так оно вышло всё, то у нас получается такая история. То есть автора нет. Фактически автор исчезает. (Читает): «Подлинный автор не может стать образом, ибо он создатель всякого образа, всего образного в произведении». И так далее. «Автор-создающий не может быть создан в той сфере, в которой он сам является создателем». Всё правда! Вопрос в том, какой вывод. Это natura naturans, а не natura naturata, то есть «природа созидающая», а не «природа созданная» по-латыни, да?
Далее часть 6.