Памятник Ленину в Киеве
В Киеве снесли памятник Ленину около моего бывшего дома. Видите яркие огонечки на фото? Вот приблизительно там были окна моей квартиры...
...Когда-то в Киев я влюбилась с первого взгляда, и в ту квартиру я в влюбилась так же, с первого взгляда. И взгляд этот был с балкона: я до сих пор помню, как я вышла на балкон на шестом этаже, увидела пирамидальные тополя на бульваре Шевченко, увидела под ногами памятник Ленину, суетливую реку движущихся вокруг Бессарабки машин, и поняла: да, я должна ее купить! Я хочу здесь жить. Это моя жизнь, это мой город, этот запах тополей, и роз с Бессарабского рынка, и даже запах бензина...
С тех пор прошло много лет. Киев - давно уже не мой город, и квартира та давно уже не моя, да и Ленина я, положа руку на сердце, вовсе не люблю... Но мне жаль, что это произошло. Я вполне уверена, что оппозиция тут ни при чем, националисты давно уже точили зуб на этот памятник, как будто в памятнике дело. И мне страшно за моих друзей, которые там, на Майдане, внутри этого вихря беспорядков. Я желаю удачи украинской революции, но мне страшно. Джин выпущен из бутылки, и никакой Беркут не может его остановить - джин начал свое разрушительное дело, и хватит ли разумной прослойки в лице моих друзей и тех немногих, кто умеет сохранять самообладание внутри толпы, чтобы город не захлестнула вакханалия разрушения? Не знаю, не знаю...
Есть три типа реакции на страшное: молиться, плакать или злиться. Сейчас в Киеве многие злятся, и их можно понять. Однако, боюсь, немногие умеют злиться конструктивно; памятники-то тут при чем? Меня так порадовал отчет Варламова про то, что в начале беспорядков даже витрину с подарками в Горадминистрации не тронули - но чем выше нарастает уровень агрессии, тем больше падает ее конструктивность. Националисты начали мстить памятникам, - да и бог с ними, с памятниками, но не хотелось бы, чтобы пострадали живые люди.
Сегодня впервые со времени отъезда я отчетливо порадовалась, что я живу уже не там.
Настоящего Ленина я не, а этого каменного как-то даже любила.
Я не могу злиться: то, что там происходит, давно уже не мое дело.
И я надеюсь, что пока еще рано плакать.
Остается молиться...
...Когда-то в Киев я влюбилась с первого взгляда, и в ту квартиру я в влюбилась так же, с первого взгляда. И взгляд этот был с балкона: я до сих пор помню, как я вышла на балкон на шестом этаже, увидела пирамидальные тополя на бульваре Шевченко, увидела под ногами памятник Ленину, суетливую реку движущихся вокруг Бессарабки машин, и поняла: да, я должна ее купить! Я хочу здесь жить. Это моя жизнь, это мой город, этот запах тополей, и роз с Бессарабского рынка, и даже запах бензина...
Click to viewС тех пор прошло много лет. Киев - давно уже не мой город, и квартира та давно уже не моя, да и Ленина я, положа руку на сердце, вовсе не люблю... Но мне жаль, что это произошло. Я вполне уверена, что оппозиция тут ни при чем, националисты давно уже точили зуб на этот памятник, как будто в памятнике дело. И мне страшно за моих друзей, которые там, на Майдане, внутри этого вихря беспорядков. Я желаю удачи украинской революции, но мне страшно. Джин выпущен из бутылки, и никакой Беркут не может его остановить - джин начал свое разрушительное дело, и хватит ли разумной прослойки в лице моих друзей и тех немногих, кто умеет сохранять самообладание внутри толпы, чтобы город не захлестнула вакханалия разрушения? Не знаю, не знаю...
Есть три типа реакции на страшное: молиться, плакать или злиться. Сейчас в Киеве многие злятся, и их можно понять. Однако, боюсь, немногие умеют злиться конструктивно; памятники-то тут при чем? Меня так порадовал отчет Варламова про то, что в начале беспорядков даже витрину с подарками в Горадминистрации не тронули - но чем выше нарастает уровень агрессии, тем больше падает ее конструктивность. Националисты начали мстить памятникам, - да и бог с ними, с памятниками, но не хотелось бы, чтобы пострадали живые люди.
Сегодня впервые со времени отъезда я отчетливо порадовалась, что я живу уже не там.
Настоящего Ленина я не, а этого каменного как-то даже любила.
Я не могу злиться: то, что там происходит, давно уже не мое дело.
И я надеюсь, что пока еще рано плакать.
Остается молиться...