(no subject)
Вода в бассейне сегодня пахнет огурцом.
Арбузом?
Морем; она пахнет морем, которое пахнет огурцом и арбузом.
Плавала и думала: мне не что жаловаться - я повидала прекрасные страны и чудесные города, которые имеют полные основания сниться не только мне; знала влюбленности и любови взаимные - и безответные, а оттого ещё более прекрасные.
Не было одного: того чудесного резонанса, который только и дают в одном флаконе яркое чувство и волшебное место. Чтоб бабочки внутри - и «Штиль» Айвазовского снаружи, чтоб на третьей площадке Эйфелевой башни - кольцо или просто киношный поцелуй; чтоб из-за горизонта титры вот-вот... Всего этого дурацкого, ванильного, банального - не было. И я страшно сожалею об этом.
В юности самую возможность подобного отменяли вживлённые в мозг табу, в молодости - безденежье; зрелость постепенно приучила к мысли, что есть дела и поважнее. Все, абсолютно все кандидаты сжимать мою трепещущую ладонь при свете закатного солнца вечно оказывались безбожно заняты, чтобы заниматься подобными глупостями. Наедине с собой я пила кофе (десятки чашек!) в «Прокофии» на канале Грибоедова, спускалась в башню Микерина, запивала молоком божественную булку на траве с видом на Мондзее и с риском сломать шею пыталась охватить взглядом Саграду Фамилию. Порой я думаю, что и мой сын - попытка обрести товарища по путешествиям, однако он всё ещё слишком мал: вернувшись от кратера Этны, он сообщил мне, что главным событием поездки стал для него голубой надувной шарик, случайно увиденный в окне курортного городка.
Разумеется, он вырастет - но как только это случится, я сама настою на том, чтобы он путешествовал с той, которая сможет подарить ему тот волшебный резонанс, что со мною так и не случился.
Но я не теряю надежды. Даже так: планирую.
Я планирую, что в старости - ибо настоящая любовь, как пишет Жванецкий, бывает только в старости, когда никому больше кроме друг друга не нужны; так вот однажды в старости мы с тобой прибудем на этот или какой-нибудь другой берег, бросим вещи в отеле и почти бегом спустимся к набережной, чтобы успеть к ежевечернему закатному представлению. Стремительно, но при этом величественно раскалённый алый шар опустится в - тихие? пусть будут тихие! - воды, и нам покажется, будто мы слышим негромкое шипение.
- Что? - спрошу я.
- Ничего.
- Давай, скажи!
И ты усмехнёшься, закуривая:
- А ты стала поэтом!
- Всегда была, - пожму я плечами.
И стараясь не думать о том, что это, возможно, было признание, я буду стоять у кромки воды, планируя новый маршрут и сочиняя какой-нибудь следующий текст для тебя, мой старый, мой добрый, мой глупый, мой прекрасный друг.