Почему произошла Оршанская битва?
В этом блоге не раз поднималась тема полевых сражений («больших драк»), необходимость их изучения только в контексте событий всей кампании и общего военно-политического фона. На фоне огромного внимания именно к «большим дракам», большинство «интересующихся» могут много рассказать о деталях самой известной битвы (или её реконструкции), но не ответить на вопрос «почему она произошла». Для многих битв боле мене разработанного вопроса на этот вопрос нет и в фундаментальных исследованиях. Та же Куликовская битва - гора реконструкций, исследований по численности, вооружению, предполагаемой ходе столкновения. Но «почему?» - фактически лишь попытки разобраться вскользь.
В заметке об «оршанских воеводах» было объявлено продолжение по вопросу «почему произошло Оршинское сражение, его контекст в стратегии русско-литовских войн». Таки сейчас будет попытка раскрыть тему.
Сражения в большинстве войн мировой истории были лишь одним, чаще не ключевым, способом достижения имеющихся задач. Не исключением была и военная история Литвы и Московской Руси 14-16 вв. (если исключить мифические литовские битвы 14 в. и учитывать перекос в эпическом освещении ряда сражений). Большая часть «решающих сражений» относится к войнам за княжеские столы. Даже с ними полевые боестолкновения - это прежде всего огромный массив стычек. В большинстве случаев ключевую роль играли крепости (борьба за них или борьба с опорой на них) и укрепленные переправы.
За весь период войн Литвы и Москвы 14-16 вв. только раз сходились «главные полевые силы» - Ведрошская битва 1500 г. Чаще сближение главных сил приводило к «стояниям», которые завершались перемириями (1372, 1406, 1407, 1408 гг.) или противники расходились в разные направления (Орша 1508 г.). Стремление ввязаться в активное столкновение обычно проявляла сторона, на территорию которой осуществлялось вторжение -атаковалась часть неприятельских сил, оторванных от основного войска (Суходревская битва 1445 г., столкновения в Опоченской кампании 1517 г.), либо если войско противника представлялось достаточно немногочисленными (Невельская битва 1562 г., Ула 1564 г., Суша 1567 г., Настасьино 1580 г.). Из-за полного отсутствия описания ничего нельзя сказать о Тростенской битве 1368 г. Как правило, противника стремились атаковать внезапно, когда тот был на стоянке или на марше. Т. е. «правильное сражение» (противники, зная друг о друге, выстроилась напротив в боевые порядки и начали биться) было совсем большой редкостью. При большинстве неприятельских вторжений дело, помимо сидения в крепостях, ограничивалось маневрированиями и сериями небольших скоротечных столкновений.
Московско-литовские войны, как и большинство других войн этих государств хорошо характеризуются значением термина «воевали земли/волости/города» в древнерусском языке - разоряли, брали добычу и полон. Это был основной способ воздействия на неприятельскую сторону (способ, напрямую не связанный с собственно боевыми столкновениями). Идея уничтожать силы противника в генеральном сражении совсем не прослеживается. Тем более, что в условиях действий конными ратями, разгром армии противника, даже с пленением и гибелью военачальников, не означал физического уничтожения живой силы - большинство воинов просто разбегалось.
Ключевую боевую роль в целом играла борьба вокруг городов (полноценные осады, нападения и блокады во время набегов). Только раз полноценная осада была снята путем крупного решительного сражения (Венден 1578 г.). При этом в том же году было два примера (осада русскими Вендена 1-5 февраля и осада рижско-литовским войском Леневарда в феврале), когда полноценная осада была быстро снята при известии о приближении неприятеля. Но это примеры именно тогдашнего Ливонского ТВД, насыщенного крепостями и с короткими «логистическими плечами». На Литовском ТВД мы видим примеры снятия набеговых блокад (условные «легкие осады») при приближении неприятеля (при этом нередко происходили активные арьергардные стычки, как при Озерище летом 1564 г.).
Ключевой проблемой осадных операций были логистическо-ресурсные проблемы, которые ограничивали временные возможности сосредоточенно держать крупные силы и средства. Поэтому мы и видим, что собственно осады русское войско в 15-16 вв. не вело более пары месяцев. Тоже можно сказать о литовском войске. Витовт в 1401-1404 гг. безуспешно осаждал Смоленск 4 и 7 недель, хотя городу помощь ни откуда не шла (тоже можно сказать о 3-недельной осаде Воронача в 1426 г.). Пример с Псковской кампанией Батория, когда осада длилась несколько месяцев, показателен возникшими проблемами. Поэтому даже если обороняющаяся сторона в течение 1-2 месяцев успевала собрать и выдвинуть силы, предназначенные для деблокады крепости (например, литва в Смоленских кампаниях осенью 1502 и 1513, русские в Опоченской кампании 1517 г.), это были лишь дополнительные факторы, приведшие к сворачиванию осады. Здесь выделяется кампания 1508 г., когда именно подход королевских сил снял «правильную» (с использованием пушек) осаду с Минска, Орши, Дубровны в 1508 г. Но здесь особый политический фон (мятеж Глинского), позволивший долго действовать в глубине литовской территории, даже не блокируя Смоленск (при этом, судя по всему, была только лёгкая артиллерия).
Если учитывать всю эту реальность, то теориям о «заранее спланированном генеральном сражении» просто отпадают.
Что источники говорят о событиях между падением Смоленска и битвой?
Московские источники.
Наиболее полный московский вариант событий представлен повестью, помещенной в Воскресенской и ряде других летописей. «Того же месяца августа 7 послал князь велики боярина своего и въеводу князя Михаила Даниловича Щенятева, да князя Ивана Михаиловича Воротынского и иных своих воевод, да князей и бояр смоленских и с многими людми к Мстиславлю, на князя Михаила Мстиславского; и князь Михаил послышев воевод великого князя, да их встретил и бил челом, чтобы князь великий государь пожаловал взял его к себе в службу и с вотчиною, да и крест въеводам на том целовал с всеми своими людми, и к великому князю с въеводами поехал; и великий государь пожаловал князя Михаила к себе в службу с его отчиною принял; и жаловал его портищи и денгами, и его бояр и детей боярских, и его в вотчину к Мстиславлю отпустил. Того же месяца 13 к великому князю прехаша ис Кричева и из Дубровны мещане и черные люди, чтобы государь князь велики пожаловал велел им себе служити, а городы Кричев и Дубровна преде государем; и князь велики их пожаловал, взял их в сове имя и крестное целование велел их привести. Тогда же князь великий послал своего слугу, князя Михаила Глинского, с многими людми беречи своеа отчины города Смоленска и иных градов от своего недруга от Жихдиманта короля полского. А в Борисове и к Менску на Дрюцкиз полях стали въеводы великого князя, боярин и въевода князь Михайло Иванович Булгаков, да брат его князь Дмитрей Иванович Булгаков и иные въеводы, с людми. Князь же Михайло Глинской, забыв Бога, и Пречистую своеа правды, преступив крестное целование, государю великому князю изменил да учал ссылатися с королем да с всеми паны с лятцкими и с литовскими и их наводити на великого князя люди, а сам хотел бежати х королю; воеводы же великого князя, князь Михайло Иванович Булгаков с товарищи, послышев Глинского измену, что с королем и с паны его ссылается и наводит их на великого князя людей, а сам хочет бежати к королю, и они его изымав послали к великому князю, князь же велики Глинского оковав послал на Москву и велел заточити. А по изменникове Глинского ссылке, для его споны, посылает бояре своих, Григориа Федоровича да конюшнего и боярина своего Ивана Андреевича, с людми, а велел им сниматися с воеводами, за боярином и с воеводою с князем Михаилом Ивановичем Булгаковым и с иными въеводами, а велел им постояти на Непре, а зжитатися с теми людми, которые посланы к Менску и к Борисову и на Дрюцкие поля; а как зберутся с людми, и князь велики велел князю Михаилу Булгакову и все въеводам за собою ити, а сам нача устроивати отчину свою град Смоленеск, как ему пригоже быти». Так же сообщается, что 10 сентября, т. е. уже после Оршанского разгрома, государь покинул Смоленск и отправился в Москву, а в Смоленске оставил «въеводу князя Василиа Васильевича Шуйского и иных своих воевод с многими людми». После описания похода Острожского на Смоленск записано: «тогда же и князь Михайло Ижеславский изменил к государю великому князю, преступив крестное целование и отступи от православного великого государя и со Мстиславлем к литовскому королю Жихмонту. Такоже сътвориша кричавлене и дубровлене, измениша к великому князю государю и крестное целование преступиша, отступиша к королю».
Второй источник - повествование Устюжской летописи, в котором отражены рассказы участников. «А на городе посажал на Смоленске своих наместников да воиводу своего князя Василья Васильевичя Шуискакго со многою силою, со князми, и з боляры, и с детми боярскими и повеле от латын. И тако утвердив Смоленск. А сам с силою подвигся к Дорогобужу, а многих князеи и воивод и бояр с силою постави от литвы по дорогам к Смоленску стерегучи. В то же время задумал князь Михаило Глинскои, стоя на стороне от Орши, изменити великому князя Василью Васильевичю и начат посылати к королю, зовучи его на великого князя. А сам князь Михаило Глиньскии отъехати мысли от великого князя в Оршу город. И сведа мысль князь Михаилову его слуга ближнии, тое ночи борзо прибеже ко князю Михаилу Голице, к воеиводе великаго князя, и сказа ему, что князь Михаило Глинскои поехал от великакого князя в Оршу город, и путь сказа куды поехал. Князь же Михаило Голица скоро вест посла воиводе Ивану Андеивичю Челяднину, а сам всед борзо на конь со всем двором и з детми боярскими великаго князя. И тое ночи гнав и переня дорогу князю Михаилу Глинскому и ста по приметным мостом, куды ехать княз. Михаилу Глискому. И бысть в четвертую стражу нощы, оже князь Михаило Глинскои едет один наперед своих дворян за версту. И поима его князь Михаило Голица с своими дворяне, а дети боярские великаго князя, которые были со князем Михаилом Голицею на стороже, и те переимали дворян Глинского. На въсходе солнечном приспе Иван Андревич, а с ним детеи боярские бес числа, и приведоша князя Михаила Глинского в Дорогобуж к великому князю. И выняша у него грамоты посылныя королевскыя. И повеле князь великии возложи на него железа и посла его со многими людми на Москву. И приде весть к великому князю в Дорогобуж, что по совету княжю Михаила Глинскаого король посла свилу свою к Орши городу воеводою князя Коньстянтина Острожского. И князь великий Василей Иванович посла воевод с силою противу силы королевския, посла князя Михаила Голицу, Ивана Андреевичя, да князя Ивана Семеику, князя Ивана Пронского и иных многих воивод, и князеи, и бояр, и детей боярских. Он же среошася о реце с литвою о Березене и стояша долго время: ни литва за Бзыню не лезет к москвичаем, ни москвичи к литве. И начала литва льстити к москвичем, глаголюще «разоидемся на миру». А сами литва вверх по Беризине за 15 верст выше перевезошася к москвичем, и придоша литва безвестно к москвичем». Далее, уже под следующим годом, описывается Оршанская битва. Интересно, что в списке Мациевича после «разоидемся на миру» написано «и разоидошу на миру», и на этом текст за этот год заканчивается (он более поздний, и в целом больше искажает оригинал, но отдельные моменты теоретически могли быть более точными; если эта фраза стояла в оригинале, то ход событий становится более ясным - после переговоров стороны разошлись, но литва потом переправилась уже в другом месте). Так же в Устюжской летописи отмечено, что когда Василий Шуйский арестовал заговорщиков в Смоленский, то известие об этому послал к государю в Дорогобуж. Затем был приход Острогожского под Смоленск. Затем государь «велел князю Василью Шускому владыку и смольнян изменников к себе послати в Дорогобуж. И князь Василеи послал одного владыку и о том написал, что князеи и панов вывешал изменников. И о том князь велики похвали его. И потом князь великии поиде из Дорогобужа к Москве, а князю Василью Шускому прибавил силы, а велел ему город Смоленска стеретчи крепко.» В московской же летописи, перед изложением о приходе Острогожского, говорится, что Шуйский отправил владыку на Москву.
Литовские летописи.
В литовских летописях (Евреиновская, Рачинского, Румянцевская) дают следующее описание: «пришел князь великии Василеи Ивановичь московскии под Смоленеск и стоял под городом, и добывал, и бил ис пушек двенатцать недель. И король Жикгимонт, услышав то, и пошол боронити Смоленска. И выехал из Вилны месяца июля в 22 день, a смоляне, не дождався обороны от короля, и отдали город Смоленеск князю великому московскому месяца августа в 1 день; a корол уже был в Менску. И мало имея на том, московскии послал людеи и воиско великое к Орши и ко Друцку. A король Жикгимонт пошол из Менска к Борисову, a из Борисова послал против воиска московского гетмана своего, князя Костянтина Ивановича Остроского, c воиском. И сторожи стретилися со сторожами московскими на Бобре, и там всех москвич живых поимали. И наехал князь Костянтин воиско московское за Оршею городом, за Днепром, на Кропивне и перенровадившися со всем воиском и з делы через Днепр, и ударилися воиска межу собя в пятницу месяца сентября в 8 день». Далее, после описания сражения «A князь великии Василеи Ивановичь московскии и всеа Русии в то время был в Смоленску и поехал к Москве, и бояром смоленским поместья подав на Москве, a москвичам в Смоленску поместья подавал. Потом в четырех неделях князь Костянтин Острошскои c воиском литовским приходил под Смоленеск и города не взял, посаду и волостем смоленским много лиха учинили и поехали в Литву».
В Волынской краткой летописи о событиях была вставлена целая повесть высокого стиля. После указания на падение Смоленска. «Оныи великославныи король Жикгимонт свою правду дръжал ему непорушно и невыступно в всем, и видячи его насилование и хотячи боронити своее очины, Литовское земли, възма бога на помочь и свою правду пред собою имеа з своими князи и паны, и храбрыми вдатными витязи своего двора кралевского напротив его дошол, помянувши слово пророчьское, што господь гръдым противится, a смиренным милость и помощь посылаеть. И пришед стал в Борисове на великои реце Березыни и напротив неприятеля своего, великого князя московского, отправил и послал своего великаго воеводу и славнаго и великоумного гетмана князя Костянтина Ивановича Острозского, пана виленского, старосту луцкого и бряславльского и иных, маршалка Волынское земли, c некоторыми велможами, князи и паны-радами своими, и з своего двора вдатными и храбрыми вои литовскыми и рускыми. И в то время приехали до великого короля Жикгимонта на помоч панове лядскии и дворяне вдатныи, рицери коруны Полское и вси посполе возма бога на помоч и въоружени бывше господаря своего Жикгимонта короля наукою, смело дръзнуша и поидоша напротивку много множства людеи великого князя московского. Оным же в тоже время будучим на Дрюцких полях и вслышавши силу литовскую, оттоля отступиша за Днепр реку великую. Успомянем слово великого Нифонта, как пишетъ к верным христианом: «Таину цареву годно таити», рекучи: рады господарьское замкнутое негодно всим поведати, але дело и храбрость мужества доброго и смелого человека годно всим обьявляти, абы напотом иншии тому вчили и смелость мели как же и в нынешнее время случися нам видети того доброго a храброго воина, пореклом стратилата князя Костянтина Ивановича Острозского, навышшего гетмана литовского. Напръвеи божею помочю и приказанем и наукою господаря своего, великого короля Жикгимонта, слушное исправленье воиска, братское любовъное съединение ласкаве злучил и поставил. И како преиде до реки Днепра под Оршою градом каменым и виде, яко бысть не борзо преходим путь водныи, и яко богобоязнивыи муж и справца военныи, тот славныи великыи гетман князь Костянтин Ивановичь бег до церквии святои живоначалнои Троици и к святому великому чюдотворцу Христову Николе и, пад, помолися богу. И въспомяну справу и смелость храброго Антиоха и великого гетмана царя Александра Макидоньского, како он воиску персидскому реку Арсинарскую преити повеле, пръвии сквасишяся, а последнии яко по суху преидоша, так теж и он передним людем плыти повеле, a последнии вже яко по броду преидоша. И тако спешно на великом поли Рошском напротиву москвич въоружашися. О великыи вдатныи витязи литовскии, уподобилися есте своим мужством храбрым макидоняном, справою и наукою князя Костянтина Ивановича, втораго Антиоха, гетмана воиска македоньского. И так своего человечьства смелость вказал, яко храбрыи рыцерь и верныи слуга своего господаря c тыми великомногоможными вои литовскыми, нащадячи сами себе на великое множство людеи неприятелскых сягнули и вдарили, и множство людеи воиска его поразили и смерти предали на осмъдесять тысяч, a иных живых в плен поимали». Затем, после описания битвы. «Тако и ты, честная и велеумнаа главо, сътвори сечу з великым князем Васильем московским и побил воиско людеи его и самого выгнал з града Смоленска. Великому ж князю Василю пред тобою бежавшу y Московскую сторону y свои восточныи грады, и после себе и владыку смоленского Варсонофия звел c Смоленска на Москву. Князю ж Костянтину бывши под Смоленьском и от Смоленска възвратившуся и взял грады тыи, которыи вже служили великому князю московъскому: Мьстиславль, Кричев, Дубровну и повеле им по пръвому служити к Великому княжству Литовскому, a сам поиде в Литовскую землю».
Т. о. после взятия Смоленска была проведена операция по подчинению Мстиславля, Кричева и Дубровны. После Оршанской битвы эти города вернулись под литовскую власть. Московское описание показывает эту операцию как результат военной демонстрации, без боевых действий, а обратный переход - результат снятия присяги, без каких-либо столкновений. Возникает вопрос - были ли в этих городах оставлены московские гарнизоны? Существует (АЗР Т. 2. с. 116-117) жалованная грамота Сигизмунда от 29 декабря 1514 г., выданная Мстиславскому князю. Вначале говорится, что после падения Смоленска государевы воеводы с сильной ратью и артиллерией подошли к Мстиславлю, потребовали капитуляции, после чего князь и горожане пошли на присягу. Об оставлении московского гарнизона и его изгнании речи нет. Князь оставил московскую присягу, когда услышал об успешных действиях королевского войска. Т. е. этот документ повреждает данные московской летописи. Как акт юридического переподчинения, без упоминания о московских гарнизонах, показывает возвращение данных трёх городов и Волынский летописец. Ничего не говорится о московских гарнизонах в этих городах и у Герберштейна (правда, об них он упоминает вскользь). Согласно письму Сигизмунда от 25 октября 1514 г. (Acta Tomiciana. Т. III. P. 244.№ CCCXX.) при приближении его войск к Мстиславлю и Кричеву московские гарнизоны (moscovitica vero presidia) бежали, а князь Мстиславский изъявил покорность. Т. е. видим противоречии с указанным актом. Но там же, в первом королевском письме после битвы, говорится о взятии под контроль Дубровны, и тут о «московском гарнизоне» вообще нет указаний. Следует учитывать специфику подобного эпистолярного жанра «онлайн», когда сообщались и слухи. Можно, разумеется, предполагать, что тут подразумевались русские загоны, которые расположились для наблюдения у Мстиславля и Кричева, но и их наличие не факт - нет никаких указаний.
При подчинении Мстиславля упоминается Щенятьев - второй воевода Большой армии под Смоленском - а также многоопытный Воротынский. Как уже говорилось, роспуск большой сконцентрированной армии был объективной неизбежностью, вне зависимости от существующих угроз. Тем более эта была ситуация двухлетних масштабных походов, разоривших большую территорию облегчивших государеву казну. Хотя у государя безусловно были планы по дальнейшим завоеваниям, но после 31 августа он явно взял паузу. Об этом говорит то, что не стали проводиться боевые операции по подчинению городов, и даже военная демонстрация была ограничена Мстиславлем.
С сокращением войск, должны были отпускаться и ведущие воеводы. Тот же Воротынский, можно полагать, от Мстиславля ушёл в свою отчину. Большинство воевод, участвовавших во взятии Смоленска, в т. ч. все ведущие воеводы, в поселяющих событиях не упоминаются. Согласно разрядным записям, воеводы, сражавшиеся под Оршей, имели малый «воеводский стаж». Устюжская летопись прямо говорит, что какие-то силы отошли к Дорогобужу, где располагался и государь. К тому времени уже был накоплен опыт расположения у этого города рати, прикрывающую границу. Но Дорогбужские рати составляла меньшую часть группировок, осаждавших Смоленск. В предыдущие и последующие годы для прикрытия границы также собирали рать у Вязьмы. О численности оставленных вблизи границы ратей можно только догадываться.
Собственно, что в литовской, что в московской военной практике, был отработан вопрос - как действовать, когда не было возможности задействовать силы, превосходящих силы противника. Активная оборона и городов и активные действия загонов.
При отсутствии осадной артиллерии у литовской стороны не было шансов прямым военным путём отбить Смоленск. Была бы возможность разместить гарнизоны в трёх сдавшихся городах - были все возможности удержать и их. Но такой практики по отношению только что присягнувшим без боя городов не было (такие присяги ведь и давались, чтобы не вовлекаться в военные действия). До падения Смоленска медленно собирающиеся королевские войска имели цель деблокировать Смоленск. После боевые задачи могли быть представлены только отгоном войск противника, находящегося западнее Смоленска. Больший результат мог достигнут только с использованием политических факторов (переговоры с бывшими подданными, присягнувшими государю), катализируемые военной демонстрацией.
О мерах против литовского наступления емко говорят летописи московская (послал своего слугу, князя Михаила Глинского, с многими людми беречи своеа отчины города Смоленска и иных градов от своего недруга от Жихдиманта короля полского. А в Борисове и к Менску на Дрюцкиз полях стали въеводы великого князя) и устюжские (многих князеи и воивод и бояр с силою постави от литвы по дорогам к Смоленску стерегучи). Т. е. войска были расположены дозорами западнее Днепра и Березины. О расположении тогда московских войск на Друцких полях и у Орши говорит и литовская летопись. Завеса в виде войск, выдвинувшихся от Новгородской Украйны и от Смоленска и действующих на пространстве от Орши до Минска и Полоцка, была при всех трёх осадах Смоленска (беречи от короля своего дела). С июня 1514 г. в районе Орши и на Друцких полях действовала Новгородская рать Шуйского, ставшего потом наместником в Смоленске (это была только часть новгородской силы - у Лук стояла новгородская рать по прикрытию границы). А действие русских загонов под Оршей отмечено с мая. Такая завеса (условно её можно назвать «рейдовым прикрытием») с одной стороны воздействовала на противника «воеванием земли», а с другой - могла заметить и замедлить литовское контрнаступление. До измены Глинского, на фоне триумфа от Смоленского взятия, можно было надеется, что он будет политическим проводником государевых интересов, выискивая новых желающих присягнуть, либо вести переговоры с королём о мире (в таком случае данная «завеса» могла исполнять функцию демонстративного давления). Измена такой важной политической фигуры объективно сдвинул политическую ситуацию, сложившуюся по результатам Смоленского взятия. Глинский скорее всего передал литовской стороне какую-то информацию расположении и состоянии русских войск. Опыт предыдущих кампаний показывал, сам по себе сбор сил королем у Минска могло не привести к решительному наступлению. В любом случае, примерно к 20-м числам августа стало ясно, что наступление будет.
Если у Шуйского вся рать состояла из новгородцев, то у Голицы и Челяднина было по одному воеводе из бывшей рати Шуйского. Т. е. можно уверенно говорить, что находящиеся в «завесе» новгородские силы были сокращены. Войска должны были быть и у Глинского. Есть все основания полагать, что они затем попали под команду Челяднина, который, согласно Устюжской летописи, конвоировал Глинского в Дорогобуж. Последнее описание, показывающее быстрое появление Челяднина, говорит, что он изначально находился не в Дорогобуже.
Московская летопись говорит, что через два дня после Оршанского разгрома государь отправился в Москву. Литовская летопись говорит, что на момент битвы государь был в Смоленске, откуда бежал. О бегстве государя из Смоленска говорит и Псковская летопись. Устюжская летопись говорит, что государь продолжал находиться в Дорогобуже вплоть до отхода Острожского от Смоленска. Можно заметить, что по буквальному прочтению московской летописи не видно, что государь 10 сентября выехал именно из Смоленска. Для далекого получателя информации (литовская, псковская летопись) быть в Смоленске и рядом, в Дорогобуже - не принципиальная разница. Объективно государю было не по обычаю находиться целый месяц в разоренном войной прифронтовом городе, поэтому вызывает доверие сообщение Устюжской летописи, что он вскоре отбыл в Дорогобуж (но поскольку этот источник - не государева канцелярия, то там ошибочно могли указать на пребывания там государя и после возникновения опасности, вызванным Оршанским разгромом).
Из повествования московской и устюжской летописей можно понять, что с Челядниным и Г. Ф. Давыдовым прибыли дополнительные силы из-под Дорогобужа (Давыдов, скорее, находился при государе - аналогично в Смоленских походах Челяднин был при Передовой рати, Давыдов - при Большой). Из Устюжской летописи можно понять, что силы из-под Дорогобужа потом использовались для усиления гарнизона Смоленска. Но, возвращаясь к факту, что все ведущие воеводы «Смоленского взятия» в Оршанской кампании задействованы не были, нет оснований говорить, что из Дорогобужской группировки были взяты крупные силы. Либо там было немного сил, либо не видели смысла их задействовать.
В итоге, не затрагивая вопросы конкретных чисел, все данные указывают, что в конце августа на «Днепровском рубеже» были силы, составлявшие небольшую часть от сил, задействованных в операции по захвату Смоленска. Какие задачи им были поставлены? Прямой ответ дан в московской летописи: сбор на Днепре всех отрядов, которые были широким фронтом разбросаны западнее, после чего эти силы должны были отступить к месту расположения государя (получается - к Дорогобужу). Полагаясь на летописеведческие знания, нет оснований считать, что этот наказ был записан в летописи задним числом, т. е. выдуман. Другое дело, что он мог быть записан в неполном виде. Устюжская летопись считала, что воеводы были посланы «противу силы королевския». Но этот источник не мог знать официальных указаний.
Что же по факту происходило на рубеже августа-сентября, в районе действия русской «завесы»? Польские источники подтверждают данные Устюжской летописи, что московские силы стояли у Березины «Московиты, чтобы выполнить приказ, подошли к реке Березина, подступили своим войском к королевскому лагерю, чтобы устрашить наших своим множеством. Королевские же, перейдя реку, двинулись строем на москов.... московиты в целом воздержались от битвы...» (текст взят из книги Алексея Лобина). Отмеченные в литовской летописи два стаолкновения, в польских источниках датированы: первое упомянутое столкновение отмечено 27 или 28 августа на р. Бобр (приток Березины, к востоку от неё - если принять линию Борисов-Орша, то получается примерно в 70 км от Орши); затем 1 сентября - на Дрови, уже под самой Оршей.
Т. е. видим, что русские силы, отходили с дальнего рубежа своих действий (район Березины - Борисов и Минск), вступая в стычки с литовскими авангардами. По факту видим исполнения наказы - собирать загоны, действующие западнее Днепра, на Днепре.
В Новгородской четвертой летописи при описании Оршанского боя отмечено: «а сила не нарядна была, и инии в отъезде были, а литва пришла изнарядяся на них». Но тут всё повествование перепутанное в многих деталях, т. е. это не свидетельство, что на момент битвы в загонах продолжали оставаться значительная часть русских войск. С отхода от Березины до 7 сентября прошло где-то две недели, за которые все действующие за Днепром загоны могли собраться. По наказу воеводы после этого должны были отступать к Смоленску и Дорогобужу. Однако в московской летописи не указано - какие возможные действий воеводам предписывалось предпринимать против королевского войска. Мы видим стычки и вступление в переговоры западнее Днепра.
Существует стереотипное представление, что русские войска «были опытными в обороне переправ». Однако на деле «стратегическую оборону» на реках мы видим только на Оке с Угрой, а также на псковской р. Великая - освоенных рубежах с глубоким и широким тылом. По описаниям период Баториевых походах видим, как русские рейдовые отряды вступали в оборонительные бои на переправах - пищальники из засады расстреливали передовые польско-литовские отряды на переправе, после чего отходили. Никакой продолжительной обороны переправ русская тактика не предусматривала, тем более для легкой рати (русская рать, вставшая у переправы под Оршей в 1508 г. имела достаточно серьёзную артиллерию, до того используемую в осаде; да и то, вскоре отошли от переправы, продолжая стоять неделю неподалёку, у Дубровны). Тут много моментов - что требовалось для успешного оборонительного позиционного боя (а не задержку на несколько часов), самому не оказаться в позиционной ловушке. Поэтому можно уверенно утверждать, что плана остановить королевское войско боями на переправе в принципе быть не могло, вне зависимости от компетенции государевых воевод.
По Гурскому перед переправой через Днепр велись переговоры, а по Сарницкому Острожский два дня находился у Орши прежде чем переправился. Т. е. по факту само нахождение государевых воевод задерживало наступление королевского войска, пусть даже происходили не боевые столкновения, а переговоры.
Т. е. до 8 сентября действия воевод укладывались в русскую военную практику и известную нам часть государева наказа. Почему воеводы сознательно решились на «правильную битву», столь редкую в русском и литовском военном деле той эпохи? Какие были варианты действий, которые могли привести к дальнейшей задержки королевских войск по пути к Смоленску? Можно было отступать даже не по направлению к Смоленску, а перпендикулярно на юг, создавая постоянную угрозу противнику, вступая в стычки. Правда тут были нужны хорошие управленческие навыки. Можно было, как в Смолинском бою с ливонцами, вступить в крупное столкновение, потрепав противника, но сами отступив без больших потерь, тем более воеводских. Но опять нужны были управленческие навыки, тем более литва не такой неповоротливый противника, как немцы. Сомневаюсь, что такие варианты действий были в государевом наказе для этих малоопытных воевод (или акцент на такие варианты). Они неторопливым отходом и так придерживали наступательный порыв королевской армии, и таким же образом могли дальше его придерживать - от Орши до Смоленска было немногим меньше, чем от Борисова до Орши. Даже 8 сентября можно было после построения в боевые порядки просто отступить. Время ведь в любом случае было на русской стороне - от Смоленска до Березины была разорённая территория, много наёмников долго держать не получится. Собственно, в итоге так и получилось, только с «непредвиденными издержками» в виде большого количества пленных и погибших воевод. Но, к сожалению, о всех обстоятельствах, приведших воевод к решению о «правильной битве» мы можем только догадываться.
В заметке об «оршанских воеводах» было объявлено продолжение по вопросу «почему произошло Оршинское сражение, его контекст в стратегии русско-литовских войн». Таки сейчас будет попытка раскрыть тему.
Сражения в большинстве войн мировой истории были лишь одним, чаще не ключевым, способом достижения имеющихся задач. Не исключением была и военная история Литвы и Московской Руси 14-16 вв. (если исключить мифические литовские битвы 14 в. и учитывать перекос в эпическом освещении ряда сражений). Большая часть «решающих сражений» относится к войнам за княжеские столы. Даже с ними полевые боестолкновения - это прежде всего огромный массив стычек. В большинстве случаев ключевую роль играли крепости (борьба за них или борьба с опорой на них) и укрепленные переправы.
За весь период войн Литвы и Москвы 14-16 вв. только раз сходились «главные полевые силы» - Ведрошская битва 1500 г. Чаще сближение главных сил приводило к «стояниям», которые завершались перемириями (1372, 1406, 1407, 1408 гг.) или противники расходились в разные направления (Орша 1508 г.). Стремление ввязаться в активное столкновение обычно проявляла сторона, на территорию которой осуществлялось вторжение -атаковалась часть неприятельских сил, оторванных от основного войска (Суходревская битва 1445 г., столкновения в Опоченской кампании 1517 г.), либо если войско противника представлялось достаточно немногочисленными (Невельская битва 1562 г., Ула 1564 г., Суша 1567 г., Настасьино 1580 г.). Из-за полного отсутствия описания ничего нельзя сказать о Тростенской битве 1368 г. Как правило, противника стремились атаковать внезапно, когда тот был на стоянке или на марше. Т. е. «правильное сражение» (противники, зная друг о друге, выстроилась напротив в боевые порядки и начали биться) было совсем большой редкостью. При большинстве неприятельских вторжений дело, помимо сидения в крепостях, ограничивалось маневрированиями и сериями небольших скоротечных столкновений.
Московско-литовские войны, как и большинство других войн этих государств хорошо характеризуются значением термина «воевали земли/волости/города» в древнерусском языке - разоряли, брали добычу и полон. Это был основной способ воздействия на неприятельскую сторону (способ, напрямую не связанный с собственно боевыми столкновениями). Идея уничтожать силы противника в генеральном сражении совсем не прослеживается. Тем более, что в условиях действий конными ратями, разгром армии противника, даже с пленением и гибелью военачальников, не означал физического уничтожения живой силы - большинство воинов просто разбегалось.
Ключевую боевую роль в целом играла борьба вокруг городов (полноценные осады, нападения и блокады во время набегов). Только раз полноценная осада была снята путем крупного решительного сражения (Венден 1578 г.). При этом в том же году было два примера (осада русскими Вендена 1-5 февраля и осада рижско-литовским войском Леневарда в феврале), когда полноценная осада была быстро снята при известии о приближении неприятеля. Но это примеры именно тогдашнего Ливонского ТВД, насыщенного крепостями и с короткими «логистическими плечами». На Литовском ТВД мы видим примеры снятия набеговых блокад (условные «легкие осады») при приближении неприятеля (при этом нередко происходили активные арьергардные стычки, как при Озерище летом 1564 г.).
Ключевой проблемой осадных операций были логистическо-ресурсные проблемы, которые ограничивали временные возможности сосредоточенно держать крупные силы и средства. Поэтому мы и видим, что собственно осады русское войско в 15-16 вв. не вело более пары месяцев. Тоже можно сказать о литовском войске. Витовт в 1401-1404 гг. безуспешно осаждал Смоленск 4 и 7 недель, хотя городу помощь ни откуда не шла (тоже можно сказать о 3-недельной осаде Воронача в 1426 г.). Пример с Псковской кампанией Батория, когда осада длилась несколько месяцев, показателен возникшими проблемами. Поэтому даже если обороняющаяся сторона в течение 1-2 месяцев успевала собрать и выдвинуть силы, предназначенные для деблокады крепости (например, литва в Смоленских кампаниях осенью 1502 и 1513, русские в Опоченской кампании 1517 г.), это были лишь дополнительные факторы, приведшие к сворачиванию осады. Здесь выделяется кампания 1508 г., когда именно подход королевских сил снял «правильную» (с использованием пушек) осаду с Минска, Орши, Дубровны в 1508 г. Но здесь особый политический фон (мятеж Глинского), позволивший долго действовать в глубине литовской территории, даже не блокируя Смоленск (при этом, судя по всему, была только лёгкая артиллерия).
Если учитывать всю эту реальность, то теориям о «заранее спланированном генеральном сражении» просто отпадают.
Что источники говорят о событиях между падением Смоленска и битвой?
Московские источники.
Наиболее полный московский вариант событий представлен повестью, помещенной в Воскресенской и ряде других летописей. «Того же месяца августа 7 послал князь велики боярина своего и въеводу князя Михаила Даниловича Щенятева, да князя Ивана Михаиловича Воротынского и иных своих воевод, да князей и бояр смоленских и с многими людми к Мстиславлю, на князя Михаила Мстиславского; и князь Михаил послышев воевод великого князя, да их встретил и бил челом, чтобы князь великий государь пожаловал взял его к себе в службу и с вотчиною, да и крест въеводам на том целовал с всеми своими людми, и к великому князю с въеводами поехал; и великий государь пожаловал князя Михаила к себе в службу с его отчиною принял; и жаловал его портищи и денгами, и его бояр и детей боярских, и его в вотчину к Мстиславлю отпустил. Того же месяца 13 к великому князю прехаша ис Кричева и из Дубровны мещане и черные люди, чтобы государь князь велики пожаловал велел им себе служити, а городы Кричев и Дубровна преде государем; и князь велики их пожаловал, взял их в сове имя и крестное целование велел их привести. Тогда же князь великий послал своего слугу, князя Михаила Глинского, с многими людми беречи своеа отчины города Смоленска и иных градов от своего недруга от Жихдиманта короля полского. А в Борисове и к Менску на Дрюцкиз полях стали въеводы великого князя, боярин и въевода князь Михайло Иванович Булгаков, да брат его князь Дмитрей Иванович Булгаков и иные въеводы, с людми. Князь же Михайло Глинской, забыв Бога, и Пречистую своеа правды, преступив крестное целование, государю великому князю изменил да учал ссылатися с королем да с всеми паны с лятцкими и с литовскими и их наводити на великого князя люди, а сам хотел бежати х королю; воеводы же великого князя, князь Михайло Иванович Булгаков с товарищи, послышев Глинского измену, что с королем и с паны его ссылается и наводит их на великого князя людей, а сам хочет бежати к королю, и они его изымав послали к великому князю, князь же велики Глинского оковав послал на Москву и велел заточити. А по изменникове Глинского ссылке, для его споны, посылает бояре своих, Григориа Федоровича да конюшнего и боярина своего Ивана Андреевича, с людми, а велел им сниматися с воеводами, за боярином и с воеводою с князем Михаилом Ивановичем Булгаковым и с иными въеводами, а велел им постояти на Непре, а зжитатися с теми людми, которые посланы к Менску и к Борисову и на Дрюцкие поля; а как зберутся с людми, и князь велики велел князю Михаилу Булгакову и все въеводам за собою ити, а сам нача устроивати отчину свою град Смоленеск, как ему пригоже быти». Так же сообщается, что 10 сентября, т. е. уже после Оршанского разгрома, государь покинул Смоленск и отправился в Москву, а в Смоленске оставил «въеводу князя Василиа Васильевича Шуйского и иных своих воевод с многими людми». После описания похода Острожского на Смоленск записано: «тогда же и князь Михайло Ижеславский изменил к государю великому князю, преступив крестное целование и отступи от православного великого государя и со Мстиславлем к литовскому королю Жихмонту. Такоже сътвориша кричавлене и дубровлене, измениша к великому князю государю и крестное целование преступиша, отступиша к королю».
Второй источник - повествование Устюжской летописи, в котором отражены рассказы участников. «А на городе посажал на Смоленске своих наместников да воиводу своего князя Василья Васильевичя Шуискакго со многою силою, со князми, и з боляры, и с детми боярскими и повеле от латын. И тако утвердив Смоленск. А сам с силою подвигся к Дорогобужу, а многих князеи и воивод и бояр с силою постави от литвы по дорогам к Смоленску стерегучи. В то же время задумал князь Михаило Глинскои, стоя на стороне от Орши, изменити великому князя Василью Васильевичю и начат посылати к королю, зовучи его на великого князя. А сам князь Михаило Глиньскии отъехати мысли от великого князя в Оршу город. И сведа мысль князь Михаилову его слуга ближнии, тое ночи борзо прибеже ко князю Михаилу Голице, к воеиводе великаго князя, и сказа ему, что князь Михаило Глинскои поехал от великакого князя в Оршу город, и путь сказа куды поехал. Князь же Михаило Голица скоро вест посла воиводе Ивану Андеивичю Челяднину, а сам всед борзо на конь со всем двором и з детми боярскими великаго князя. И тое ночи гнав и переня дорогу князю Михаилу Глинскому и ста по приметным мостом, куды ехать княз. Михаилу Глискому. И бысть в четвертую стражу нощы, оже князь Михаило Глинскои едет один наперед своих дворян за версту. И поима его князь Михаило Голица с своими дворяне, а дети боярские великаго князя, которые были со князем Михаилом Голицею на стороже, и те переимали дворян Глинского. На въсходе солнечном приспе Иван Андревич, а с ним детеи боярские бес числа, и приведоша князя Михаила Глинского в Дорогобуж к великому князю. И выняша у него грамоты посылныя королевскыя. И повеле князь великии возложи на него железа и посла его со многими людми на Москву. И приде весть к великому князю в Дорогобуж, что по совету княжю Михаила Глинскаого король посла свилу свою к Орши городу воеводою князя Коньстянтина Острожского. И князь великий Василей Иванович посла воевод с силою противу силы королевския, посла князя Михаила Голицу, Ивана Андреевичя, да князя Ивана Семеику, князя Ивана Пронского и иных многих воивод, и князеи, и бояр, и детей боярских. Он же среошася о реце с литвою о Березене и стояша долго время: ни литва за Бзыню не лезет к москвичаем, ни москвичи к литве. И начала литва льстити к москвичем, глаголюще «разоидемся на миру». А сами литва вверх по Беризине за 15 верст выше перевезошася к москвичем, и придоша литва безвестно к москвичем». Далее, уже под следующим годом, описывается Оршанская битва. Интересно, что в списке Мациевича после «разоидемся на миру» написано «и разоидошу на миру», и на этом текст за этот год заканчивается (он более поздний, и в целом больше искажает оригинал, но отдельные моменты теоретически могли быть более точными; если эта фраза стояла в оригинале, то ход событий становится более ясным - после переговоров стороны разошлись, но литва потом переправилась уже в другом месте). Так же в Устюжской летописи отмечено, что когда Василий Шуйский арестовал заговорщиков в Смоленский, то известие об этому послал к государю в Дорогобуж. Затем был приход Острогожского под Смоленск. Затем государь «велел князю Василью Шускому владыку и смольнян изменников к себе послати в Дорогобуж. И князь Василеи послал одного владыку и о том написал, что князеи и панов вывешал изменников. И о том князь велики похвали его. И потом князь великии поиде из Дорогобужа к Москве, а князю Василью Шускому прибавил силы, а велел ему город Смоленска стеретчи крепко.» В московской же летописи, перед изложением о приходе Острогожского, говорится, что Шуйский отправил владыку на Москву.
Литовские летописи.
В литовских летописях (Евреиновская, Рачинского, Румянцевская) дают следующее описание: «пришел князь великии Василеи Ивановичь московскии под Смоленеск и стоял под городом, и добывал, и бил ис пушек двенатцать недель. И король Жикгимонт, услышав то, и пошол боронити Смоленска. И выехал из Вилны месяца июля в 22 день, a смоляне, не дождався обороны от короля, и отдали город Смоленеск князю великому московскому месяца августа в 1 день; a корол уже был в Менску. И мало имея на том, московскии послал людеи и воиско великое к Орши и ко Друцку. A король Жикгимонт пошол из Менска к Борисову, a из Борисова послал против воиска московского гетмана своего, князя Костянтина Ивановича Остроского, c воиском. И сторожи стретилися со сторожами московскими на Бобре, и там всех москвич живых поимали. И наехал князь Костянтин воиско московское за Оршею городом, за Днепром, на Кропивне и перенровадившися со всем воиском и з делы через Днепр, и ударилися воиска межу собя в пятницу месяца сентября в 8 день». Далее, после описания сражения «A князь великии Василеи Ивановичь московскии и всеа Русии в то время был в Смоленску и поехал к Москве, и бояром смоленским поместья подав на Москве, a москвичам в Смоленску поместья подавал. Потом в четырех неделях князь Костянтин Острошскои c воиском литовским приходил под Смоленеск и города не взял, посаду и волостем смоленским много лиха учинили и поехали в Литву».
В Волынской краткой летописи о событиях была вставлена целая повесть высокого стиля. После указания на падение Смоленска. «Оныи великославныи король Жикгимонт свою правду дръжал ему непорушно и невыступно в всем, и видячи его насилование и хотячи боронити своее очины, Литовское земли, възма бога на помочь и свою правду пред собою имеа з своими князи и паны, и храбрыми вдатными витязи своего двора кралевского напротив его дошол, помянувши слово пророчьское, што господь гръдым противится, a смиренным милость и помощь посылаеть. И пришед стал в Борисове на великои реце Березыни и напротив неприятеля своего, великого князя московского, отправил и послал своего великаго воеводу и славнаго и великоумного гетмана князя Костянтина Ивановича Острозского, пана виленского, старосту луцкого и бряславльского и иных, маршалка Волынское земли, c некоторыми велможами, князи и паны-радами своими, и з своего двора вдатными и храбрыми вои литовскыми и рускыми. И в то время приехали до великого короля Жикгимонта на помоч панове лядскии и дворяне вдатныи, рицери коруны Полское и вси посполе возма бога на помоч и въоружени бывше господаря своего Жикгимонта короля наукою, смело дръзнуша и поидоша напротивку много множства людеи великого князя московского. Оным же в тоже время будучим на Дрюцких полях и вслышавши силу литовскую, оттоля отступиша за Днепр реку великую. Успомянем слово великого Нифонта, как пишетъ к верным христианом: «Таину цареву годно таити», рекучи: рады господарьское замкнутое негодно всим поведати, але дело и храбрость мужества доброго и смелого человека годно всим обьявляти, абы напотом иншии тому вчили и смелость мели как же и в нынешнее время случися нам видети того доброго a храброго воина, пореклом стратилата князя Костянтина Ивановича Острозского, навышшего гетмана литовского. Напръвеи божею помочю и приказанем и наукою господаря своего, великого короля Жикгимонта, слушное исправленье воиска, братское любовъное съединение ласкаве злучил и поставил. И како преиде до реки Днепра под Оршою градом каменым и виде, яко бысть не борзо преходим путь водныи, и яко богобоязнивыи муж и справца военныи, тот славныи великыи гетман князь Костянтин Ивановичь бег до церквии святои живоначалнои Троици и к святому великому чюдотворцу Христову Николе и, пад, помолися богу. И въспомяну справу и смелость храброго Антиоха и великого гетмана царя Александра Макидоньского, како он воиску персидскому реку Арсинарскую преити повеле, пръвии сквасишяся, а последнии яко по суху преидоша, так теж и он передним людем плыти повеле, a последнии вже яко по броду преидоша. И тако спешно на великом поли Рошском напротиву москвич въоружашися. О великыи вдатныи витязи литовскии, уподобилися есте своим мужством храбрым макидоняном, справою и наукою князя Костянтина Ивановича, втораго Антиоха, гетмана воиска македоньского. И так своего человечьства смелость вказал, яко храбрыи рыцерь и верныи слуга своего господаря c тыми великомногоможными вои литовскыми, нащадячи сами себе на великое множство людеи неприятелскых сягнули и вдарили, и множство людеи воиска его поразили и смерти предали на осмъдесять тысяч, a иных живых в плен поимали». Затем, после описания битвы. «Тако и ты, честная и велеумнаа главо, сътвори сечу з великым князем Васильем московским и побил воиско людеи его и самого выгнал з града Смоленска. Великому ж князю Василю пред тобою бежавшу y Московскую сторону y свои восточныи грады, и после себе и владыку смоленского Варсонофия звел c Смоленска на Москву. Князю ж Костянтину бывши под Смоленьском и от Смоленска възвратившуся и взял грады тыи, которыи вже служили великому князю московъскому: Мьстиславль, Кричев, Дубровну и повеле им по пръвому служити к Великому княжству Литовскому, a сам поиде в Литовскую землю».
Т. о. после взятия Смоленска была проведена операция по подчинению Мстиславля, Кричева и Дубровны. После Оршанской битвы эти города вернулись под литовскую власть. Московское описание показывает эту операцию как результат военной демонстрации, без боевых действий, а обратный переход - результат снятия присяги, без каких-либо столкновений. Возникает вопрос - были ли в этих городах оставлены московские гарнизоны? Существует (АЗР Т. 2. с. 116-117) жалованная грамота Сигизмунда от 29 декабря 1514 г., выданная Мстиславскому князю. Вначале говорится, что после падения Смоленска государевы воеводы с сильной ратью и артиллерией подошли к Мстиславлю, потребовали капитуляции, после чего князь и горожане пошли на присягу. Об оставлении московского гарнизона и его изгнании речи нет. Князь оставил московскую присягу, когда услышал об успешных действиях королевского войска. Т. е. этот документ повреждает данные московской летописи. Как акт юридического переподчинения, без упоминания о московских гарнизонах, показывает возвращение данных трёх городов и Волынский летописец. Ничего не говорится о московских гарнизонах в этих городах и у Герберштейна (правда, об них он упоминает вскользь). Согласно письму Сигизмунда от 25 октября 1514 г. (Acta Tomiciana. Т. III. P. 244.№ CCCXX.) при приближении его войск к Мстиславлю и Кричеву московские гарнизоны (moscovitica vero presidia) бежали, а князь Мстиславский изъявил покорность. Т. е. видим противоречии с указанным актом. Но там же, в первом королевском письме после битвы, говорится о взятии под контроль Дубровны, и тут о «московском гарнизоне» вообще нет указаний. Следует учитывать специфику подобного эпистолярного жанра «онлайн», когда сообщались и слухи. Можно, разумеется, предполагать, что тут подразумевались русские загоны, которые расположились для наблюдения у Мстиславля и Кричева, но и их наличие не факт - нет никаких указаний.
При подчинении Мстиславля упоминается Щенятьев - второй воевода Большой армии под Смоленском - а также многоопытный Воротынский. Как уже говорилось, роспуск большой сконцентрированной армии был объективной неизбежностью, вне зависимости от существующих угроз. Тем более эта была ситуация двухлетних масштабных походов, разоривших большую территорию облегчивших государеву казну. Хотя у государя безусловно были планы по дальнейшим завоеваниям, но после 31 августа он явно взял паузу. Об этом говорит то, что не стали проводиться боевые операции по подчинению городов, и даже военная демонстрация была ограничена Мстиславлем.
С сокращением войск, должны были отпускаться и ведущие воеводы. Тот же Воротынский, можно полагать, от Мстиславля ушёл в свою отчину. Большинство воевод, участвовавших во взятии Смоленска, в т. ч. все ведущие воеводы, в поселяющих событиях не упоминаются. Согласно разрядным записям, воеводы, сражавшиеся под Оршей, имели малый «воеводский стаж». Устюжская летопись прямо говорит, что какие-то силы отошли к Дорогобужу, где располагался и государь. К тому времени уже был накоплен опыт расположения у этого города рати, прикрывающую границу. Но Дорогбужские рати составляла меньшую часть группировок, осаждавших Смоленск. В предыдущие и последующие годы для прикрытия границы также собирали рать у Вязьмы. О численности оставленных вблизи границы ратей можно только догадываться.
Собственно, что в литовской, что в московской военной практике, был отработан вопрос - как действовать, когда не было возможности задействовать силы, превосходящих силы противника. Активная оборона и городов и активные действия загонов.
При отсутствии осадной артиллерии у литовской стороны не было шансов прямым военным путём отбить Смоленск. Была бы возможность разместить гарнизоны в трёх сдавшихся городах - были все возможности удержать и их. Но такой практики по отношению только что присягнувшим без боя городов не было (такие присяги ведь и давались, чтобы не вовлекаться в военные действия). До падения Смоленска медленно собирающиеся королевские войска имели цель деблокировать Смоленск. После боевые задачи могли быть представлены только отгоном войск противника, находящегося западнее Смоленска. Больший результат мог достигнут только с использованием политических факторов (переговоры с бывшими подданными, присягнувшими государю), катализируемые военной демонстрацией.
О мерах против литовского наступления емко говорят летописи московская (послал своего слугу, князя Михаила Глинского, с многими людми беречи своеа отчины города Смоленска и иных градов от своего недруга от Жихдиманта короля полского. А в Борисове и к Менску на Дрюцкиз полях стали въеводы великого князя) и устюжские (многих князеи и воивод и бояр с силою постави от литвы по дорогам к Смоленску стерегучи). Т. е. войска были расположены дозорами западнее Днепра и Березины. О расположении тогда московских войск на Друцких полях и у Орши говорит и литовская летопись. Завеса в виде войск, выдвинувшихся от Новгородской Украйны и от Смоленска и действующих на пространстве от Орши до Минска и Полоцка, была при всех трёх осадах Смоленска (беречи от короля своего дела). С июня 1514 г. в районе Орши и на Друцких полях действовала Новгородская рать Шуйского, ставшего потом наместником в Смоленске (это была только часть новгородской силы - у Лук стояла новгородская рать по прикрытию границы). А действие русских загонов под Оршей отмечено с мая. Такая завеса (условно её можно назвать «рейдовым прикрытием») с одной стороны воздействовала на противника «воеванием земли», а с другой - могла заметить и замедлить литовское контрнаступление. До измены Глинского, на фоне триумфа от Смоленского взятия, можно было надеется, что он будет политическим проводником государевых интересов, выискивая новых желающих присягнуть, либо вести переговоры с королём о мире (в таком случае данная «завеса» могла исполнять функцию демонстративного давления). Измена такой важной политической фигуры объективно сдвинул политическую ситуацию, сложившуюся по результатам Смоленского взятия. Глинский скорее всего передал литовской стороне какую-то информацию расположении и состоянии русских войск. Опыт предыдущих кампаний показывал, сам по себе сбор сил королем у Минска могло не привести к решительному наступлению. В любом случае, примерно к 20-м числам августа стало ясно, что наступление будет.
Если у Шуйского вся рать состояла из новгородцев, то у Голицы и Челяднина было по одному воеводе из бывшей рати Шуйского. Т. е. можно уверенно говорить, что находящиеся в «завесе» новгородские силы были сокращены. Войска должны были быть и у Глинского. Есть все основания полагать, что они затем попали под команду Челяднина, который, согласно Устюжской летописи, конвоировал Глинского в Дорогобуж. Последнее описание, показывающее быстрое появление Челяднина, говорит, что он изначально находился не в Дорогобуже.
Московская летопись говорит, что через два дня после Оршанского разгрома государь отправился в Москву. Литовская летопись говорит, что на момент битвы государь был в Смоленске, откуда бежал. О бегстве государя из Смоленска говорит и Псковская летопись. Устюжская летопись говорит, что государь продолжал находиться в Дорогобуже вплоть до отхода Острожского от Смоленска. Можно заметить, что по буквальному прочтению московской летописи не видно, что государь 10 сентября выехал именно из Смоленска. Для далекого получателя информации (литовская, псковская летопись) быть в Смоленске и рядом, в Дорогобуже - не принципиальная разница. Объективно государю было не по обычаю находиться целый месяц в разоренном войной прифронтовом городе, поэтому вызывает доверие сообщение Устюжской летописи, что он вскоре отбыл в Дорогобуж (но поскольку этот источник - не государева канцелярия, то там ошибочно могли указать на пребывания там государя и после возникновения опасности, вызванным Оршанским разгромом).
Из повествования московской и устюжской летописей можно понять, что с Челядниным и Г. Ф. Давыдовым прибыли дополнительные силы из-под Дорогобужа (Давыдов, скорее, находился при государе - аналогично в Смоленских походах Челяднин был при Передовой рати, Давыдов - при Большой). Из Устюжской летописи можно понять, что силы из-под Дорогобужа потом использовались для усиления гарнизона Смоленска. Но, возвращаясь к факту, что все ведущие воеводы «Смоленского взятия» в Оршанской кампании задействованы не были, нет оснований говорить, что из Дорогобужской группировки были взяты крупные силы. Либо там было немного сил, либо не видели смысла их задействовать.
В итоге, не затрагивая вопросы конкретных чисел, все данные указывают, что в конце августа на «Днепровском рубеже» были силы, составлявшие небольшую часть от сил, задействованных в операции по захвату Смоленска. Какие задачи им были поставлены? Прямой ответ дан в московской летописи: сбор на Днепре всех отрядов, которые были широким фронтом разбросаны западнее, после чего эти силы должны были отступить к месту расположения государя (получается - к Дорогобужу). Полагаясь на летописеведческие знания, нет оснований считать, что этот наказ был записан в летописи задним числом, т. е. выдуман. Другое дело, что он мог быть записан в неполном виде. Устюжская летопись считала, что воеводы были посланы «противу силы королевския». Но этот источник не мог знать официальных указаний.
Что же по факту происходило на рубеже августа-сентября, в районе действия русской «завесы»? Польские источники подтверждают данные Устюжской летописи, что московские силы стояли у Березины «Московиты, чтобы выполнить приказ, подошли к реке Березина, подступили своим войском к королевскому лагерю, чтобы устрашить наших своим множеством. Королевские же, перейдя реку, двинулись строем на москов.... московиты в целом воздержались от битвы...» (текст взят из книги Алексея Лобина). Отмеченные в литовской летописи два стаолкновения, в польских источниках датированы: первое упомянутое столкновение отмечено 27 или 28 августа на р. Бобр (приток Березины, к востоку от неё - если принять линию Борисов-Орша, то получается примерно в 70 км от Орши); затем 1 сентября - на Дрови, уже под самой Оршей.
Т. е. видим, что русские силы, отходили с дальнего рубежа своих действий (район Березины - Борисов и Минск), вступая в стычки с литовскими авангардами. По факту видим исполнения наказы - собирать загоны, действующие западнее Днепра, на Днепре.
В Новгородской четвертой летописи при описании Оршанского боя отмечено: «а сила не нарядна была, и инии в отъезде были, а литва пришла изнарядяся на них». Но тут всё повествование перепутанное в многих деталях, т. е. это не свидетельство, что на момент битвы в загонах продолжали оставаться значительная часть русских войск. С отхода от Березины до 7 сентября прошло где-то две недели, за которые все действующие за Днепром загоны могли собраться. По наказу воеводы после этого должны были отступать к Смоленску и Дорогобужу. Однако в московской летописи не указано - какие возможные действий воеводам предписывалось предпринимать против королевского войска. Мы видим стычки и вступление в переговоры западнее Днепра.
Существует стереотипное представление, что русские войска «были опытными в обороне переправ». Однако на деле «стратегическую оборону» на реках мы видим только на Оке с Угрой, а также на псковской р. Великая - освоенных рубежах с глубоким и широким тылом. По описаниям период Баториевых походах видим, как русские рейдовые отряды вступали в оборонительные бои на переправах - пищальники из засады расстреливали передовые польско-литовские отряды на переправе, после чего отходили. Никакой продолжительной обороны переправ русская тактика не предусматривала, тем более для легкой рати (русская рать, вставшая у переправы под Оршей в 1508 г. имела достаточно серьёзную артиллерию, до того используемую в осаде; да и то, вскоре отошли от переправы, продолжая стоять неделю неподалёку, у Дубровны). Тут много моментов - что требовалось для успешного оборонительного позиционного боя (а не задержку на несколько часов), самому не оказаться в позиционной ловушке. Поэтому можно уверенно утверждать, что плана остановить королевское войско боями на переправе в принципе быть не могло, вне зависимости от компетенции государевых воевод.
По Гурскому перед переправой через Днепр велись переговоры, а по Сарницкому Острожский два дня находился у Орши прежде чем переправился. Т. е. по факту само нахождение государевых воевод задерживало наступление королевского войска, пусть даже происходили не боевые столкновения, а переговоры.
Т. е. до 8 сентября действия воевод укладывались в русскую военную практику и известную нам часть государева наказа. Почему воеводы сознательно решились на «правильную битву», столь редкую в русском и литовском военном деле той эпохи? Какие были варианты действий, которые могли привести к дальнейшей задержки королевских войск по пути к Смоленску? Можно было отступать даже не по направлению к Смоленску, а перпендикулярно на юг, создавая постоянную угрозу противнику, вступая в стычки. Правда тут были нужны хорошие управленческие навыки. Можно было, как в Смолинском бою с ливонцами, вступить в крупное столкновение, потрепав противника, но сами отступив без больших потерь, тем более воеводских. Но опять нужны были управленческие навыки, тем более литва не такой неповоротливый противника, как немцы. Сомневаюсь, что такие варианты действий были в государевом наказе для этих малоопытных воевод (или акцент на такие варианты). Они неторопливым отходом и так придерживали наступательный порыв королевской армии, и таким же образом могли дальше его придерживать - от Орши до Смоленска было немногим меньше, чем от Борисова до Орши. Даже 8 сентября можно было после построения в боевые порядки просто отступить. Время ведь в любом случае было на русской стороне - от Смоленска до Березины была разорённая территория, много наёмников долго держать не получится. Собственно, в итоге так и получилось, только с «непредвиденными издержками» в виде большого количества пленных и погибших воевод. Но, к сожалению, о всех обстоятельствах, приведших воевод к решению о «правильной битве» мы можем только догадываться.