Не стало Гены Ермошина
Страшная утрата... Редкий человечище, Гена - светлый, красивый, глубокий, настоящий, надежный. И поэт, каких мало. Для меня это очень внезапная и очень личная утрата. Это Друг ушёл за кромку, человек, с которым сроднился и сомненьями, и надеждами, и стихами. Так что, на одного родного человека меньше. Непоправимо, невосполнимо меньше. Светлая память!
Гены не стало, но остались стихи Геннадия Ермошина, и в них остаётся он сам - живой, сомневающийся, открытый, подлинный:
Возвращение на Итаку
начерченный травинкой на песке,
мой мир дрожал на тонком волоске,
вот-вот готовый вдребезги разбиться…
день-лицедей в дурацком колпаке
шалтал-болтал на мёртвом языке
и всё никак не мог наговориться.
впивался в память острым коготком, -
скажи, по ком скорбишь ты, друг, по ком? -
как эскулап, мои тревожа раны…
вернись, Улисс!.. - шипел в камнях прибой,
кричала чайка в дымке голубой.
дышал причал макрелью и шафраном,
прогорклым маслом, хлебом и вином…
«Арго» спешил за золотым руном…
а здесь застыло в позе страусиной
пространство-время, шевелясь едва…
и за борт, за борт - бренные слова,
обёрнутые старой парусиной…
и скрыта суть под разным барахлом,
как Афродита - в девушке с веслом,
и нет проблем страшнее скарлатины…
а где-то там - среди немой толпы -
безмолвен сфинкс… остриженные лбы…
и фараон, и партия - едины…
страна войны, теплушек с кипятком,
по ком молчит твой колокол, по ком?
ты так давно больна невозвращеньем…
непокаяньем каинов своих…
быть может, я и сам - один из них,
и что твоё прощанье и прощенье?..
купаю деревянного коня…
песочный город, помнишь ли меня?..
то улыбнусь, то плачу неумело,
твой блудный сын, уставший от разлук…
и поднимаю свой истёртый лук…
и посылаю гибельные стрелы!..
Колокола
Калики, оборванцы, скоморохи, -
Колокола владимирской дороги, -
Они так много знают о Руси.
Кандальный переплач над куполами…
Пенькой проворной, пулей, шомполами… -
Кому как пало, - Господи, спаси!..
Мы все рядком здесь, как в строю солдатском…
Что ж так неладно в «королевстве датском»?.. -
До срока чахнуть принцам от вранья…
Ну, здравствуй, старый дом, унылый дворик,
Где так любил пивать наш бедный Йорик,
Придворный толкователь бытия.
Осенний дым отечества и тлена…
Неузнанный стою, беглец из плена
Свихнувшихся от алчности столиц,
Седой мальчишка с пожелтевшей фотки…
И никого, с кем я бы выпил водки, -
Нас тут не вспомнят - ни имён, ни лиц…
Один лишь тупичок кривоколенный,
Что дремлет по-над пропастью вселенной
И пеленает старческие сны
О том, что было, и о том, что стало,
В ненастья сплин, и зимнюю опалу,
И морок проступающей весны…
Да жёлтые цветы в окне забытом, -
Офелии, а может, Маргариты? -
И боль, и трепет, - чья же тут вина?..
Наивно как, и глупо, и прекрасно!..
Но всё же не напрасно, не напрасно!..
Ну, здравствуй!.. Но в ответ - лишь тишина…
Лишь ночь без сна - бездомная лахудра,
Похмельный взгляд ноябрьского утра,
Гвалт пьяной электрички до Москвы…
Опять в бедлам под смогом вместо неба,
Где затерялись наши быль и небыль,
Где мы давно ни живы, ни мертвы…
Где не прямы ни время, ни пространство,
Уродец-век холопства и засранства
Красуется в кривозеркалье душ…
Но там, в глубинке, - величаво-строги, -
Колокола, и дальние дороги,
И небо - в зеркалах российских луж.
***
Живущим здесь и сейчас,
и тем, кто вернётся,
и тем, кто не вернётся уже никогда…
Лижут псы окровавленный снег,
«Вохры» бьют, суетятся «придурки».
Мы пытались прорваться к весне,
Как в побег уходящие урки.
Так обманно играла свирель,
Будто масленый шут-зазывала.
Лжекассандры сулили апрель,
Не снимая с лица покрывала.
На миру, что на княжьем пиру, -
Казнь красна на макушке майдана.
Нам - к зиме приговор, как к костру -
Чернокнижнику Бруно Джордано,
Чтоб, сгорая, постичь глубину
Звёздным светом наполненной чаши
И нести на ладонях весну
Верноподданным гражданам нашим…
Жаль, ещё не пробили часы…
Как смертельно усталые урки,
Спят, уткнувшись в плевки и окурки,
Наши души - бродячие псы…
***
какой неласковый январь -
позёмка застит,
хоть православный календарь -
червонной масти.
полузасохшие цветы -
забыли гости.
проёмов чёрные кресты,
как на погосте.
они смеются по углам
и скалят пасти -
черновиками со стола -
мои напасти,
в VIP-ложах - лучшие места
по спецбилетам.
я - Арлекин. я так устал,
играя лето…
колпак Пьеро, нелепый вид
марионетки, -
расстрига-ангел вострубит
с еловой ветки.
звезда с хвостом, как стрекоза,
зависнет в небе...
а по щеке - слеза, слеза... -
не надо, бэби...
Гены не стало, но остались стихи Геннадия Ермошина, и в них остаётся он сам - живой, сомневающийся, открытый, подлинный:
Возвращение на Итаку
начерченный травинкой на песке,
мой мир дрожал на тонком волоске,
вот-вот готовый вдребезги разбиться…
день-лицедей в дурацком колпаке
шалтал-болтал на мёртвом языке
и всё никак не мог наговориться.
впивался в память острым коготком, -
скажи, по ком скорбишь ты, друг, по ком? -
как эскулап, мои тревожа раны…
вернись, Улисс!.. - шипел в камнях прибой,
кричала чайка в дымке голубой.
дышал причал макрелью и шафраном,
прогорклым маслом, хлебом и вином…
«Арго» спешил за золотым руном…
а здесь застыло в позе страусиной
пространство-время, шевелясь едва…
и за борт, за борт - бренные слова,
обёрнутые старой парусиной…
и скрыта суть под разным барахлом,
как Афродита - в девушке с веслом,
и нет проблем страшнее скарлатины…
а где-то там - среди немой толпы -
безмолвен сфинкс… остриженные лбы…
и фараон, и партия - едины…
страна войны, теплушек с кипятком,
по ком молчит твой колокол, по ком?
ты так давно больна невозвращеньем…
непокаяньем каинов своих…
быть может, я и сам - один из них,
и что твоё прощанье и прощенье?..
купаю деревянного коня…
песочный город, помнишь ли меня?..
то улыбнусь, то плачу неумело,
твой блудный сын, уставший от разлук…
и поднимаю свой истёртый лук…
и посылаю гибельные стрелы!..
Колокола
Калики, оборванцы, скоморохи, -
Колокола владимирской дороги, -
Они так много знают о Руси.
Кандальный переплач над куполами…
Пенькой проворной, пулей, шомполами… -
Кому как пало, - Господи, спаси!..
Мы все рядком здесь, как в строю солдатском…
Что ж так неладно в «королевстве датском»?.. -
До срока чахнуть принцам от вранья…
Ну, здравствуй, старый дом, унылый дворик,
Где так любил пивать наш бедный Йорик,
Придворный толкователь бытия.
Осенний дым отечества и тлена…
Неузнанный стою, беглец из плена
Свихнувшихся от алчности столиц,
Седой мальчишка с пожелтевшей фотки…
И никого, с кем я бы выпил водки, -
Нас тут не вспомнят - ни имён, ни лиц…
Один лишь тупичок кривоколенный,
Что дремлет по-над пропастью вселенной
И пеленает старческие сны
О том, что было, и о том, что стало,
В ненастья сплин, и зимнюю опалу,
И морок проступающей весны…
Да жёлтые цветы в окне забытом, -
Офелии, а может, Маргариты? -
И боль, и трепет, - чья же тут вина?..
Наивно как, и глупо, и прекрасно!..
Но всё же не напрасно, не напрасно!..
Ну, здравствуй!.. Но в ответ - лишь тишина…
Лишь ночь без сна - бездомная лахудра,
Похмельный взгляд ноябрьского утра,
Гвалт пьяной электрички до Москвы…
Опять в бедлам под смогом вместо неба,
Где затерялись наши быль и небыль,
Где мы давно ни живы, ни мертвы…
Где не прямы ни время, ни пространство,
Уродец-век холопства и засранства
Красуется в кривозеркалье душ…
Но там, в глубинке, - величаво-строги, -
Колокола, и дальние дороги,
И небо - в зеркалах российских луж.
***
Живущим здесь и сейчас,
и тем, кто вернётся,
и тем, кто не вернётся уже никогда…
Лижут псы окровавленный снег,
«Вохры» бьют, суетятся «придурки».
Мы пытались прорваться к весне,
Как в побег уходящие урки.
Так обманно играла свирель,
Будто масленый шут-зазывала.
Лжекассандры сулили апрель,
Не снимая с лица покрывала.
На миру, что на княжьем пиру, -
Казнь красна на макушке майдана.
Нам - к зиме приговор, как к костру -
Чернокнижнику Бруно Джордано,
Чтоб, сгорая, постичь глубину
Звёздным светом наполненной чаши
И нести на ладонях весну
Верноподданным гражданам нашим…
Жаль, ещё не пробили часы…
Как смертельно усталые урки,
Спят, уткнувшись в плевки и окурки,
Наши души - бродячие псы…
***
какой неласковый январь -
позёмка застит,
хоть православный календарь -
червонной масти.
полузасохшие цветы -
забыли гости.
проёмов чёрные кресты,
как на погосте.
они смеются по углам
и скалят пасти -
черновиками со стола -
мои напасти,
в VIP-ложах - лучшие места
по спецбилетам.
я - Арлекин. я так устал,
играя лето…
колпак Пьеро, нелепый вид
марионетки, -
расстрига-ангел вострубит
с еловой ветки.
звезда с хвостом, как стрекоза,
зависнет в небе...
а по щеке - слеза, слеза... -
не надо, бэби...