Эжен Фромантен. Старые мастера
Никогда бы не прочитал эту книгу, если бы не восторженные отзывы на нее в «Письмах» Ван Гога. Книга посвящена классическому голландскому и фламандскому искусству.
Прочитав книгу, я понял, что мои представления далеки от фромантеновских. Да и мода совсем изменилась: теряется интерес к Рубенсу, зато бесконечно ценятся работы Вермеера и Босха, ни разу не упомянутые Фромантеном.
Фромантену принадлежит лучшее определение искусства (если он его не заимствовал): «Искусство живописи есть, в сущности, искусство выражать невидимое посредством видимого».
Фромантену лучше всего удаются краткие зарисовки, которые он делает мимоходом, когда художник или картина не являются предметом его специального изучения. Например, вот как чудесно он описывает портрет герцога Альбы кисти Антониса Мора: «перед этим сухим, угловатым, наглухо закованным в темные доспехи человеком с движениями автомата, с глазами, смотрящими на вас исподлобья, сверху вниз, холодными, жесткими и черными, которые как будто никогда не смягчал солнечный свет».
Благодаря Фромантену я открыл для себя художникаПалюса Поттера. Я, конечно, был в Маурицхёйсе (королевская галерея в Гааге) и видел его картину «Бык», но на фоне Вермейера, Рембрандта и т.д. она не произвела на меня глубокого впечатления. Но почитав Фромантена, я думаю, что многое упустил, не присмотревшись к «Быку». Поттер умер в возрасте 29 лет, а когда он написал «Быка», ему не было и 23.
Значительный фрагмент книги посвящен «Ночному Дозору» Рембрандта. Причем Фромантен очень хотел развенчать эту картину: «Я никого не удивлю, сказав, что «Ночной дозор» лишен всякого обаяния». Разумеется, это не так. Другое дело, что Рембрандт явно разочаровал заказчиков, нарисовав вовсе не то, что им хотелось увидеть. Например, известно, что Рембрандт внес много переделок в фигуру Рёйтенбюрга (маленький мушкетер в золотистом камзоле) и особенно его протазана. Разумеется, протазан - это аллюзия на пенис Рёйтенбурга. Поначалу Рембрандт нарисовал длинный протазан (разновидность копья), потом уменьшил его, потом снова уменьшил… и так несколько раз. Заметим, что к пенису Рёйтенбюрга тянется тень руки Баннинка Кока. Разумеется, все эти скользкие намеки современники легко прочитывали.
А что символизирует девочка в золотистой одежде, которую Фромантен описал так: «маленькая фигурка с лицом колдуньи, не то ребячьим, не то старушечьим, с прической наподобие кометы, с жемчугом в волосах. Она непонятно почему проскальзывает между ног часовых, на поясе у нее - деталь, еще менее объяснимая, - висит белый петух, который в крайнем случае мог бы сойти за кошель». Предполагают, что это Саския, скончавшаяся в том же году, когда был написан «Ночной дозор» - в 1642. Но могут быть и другие объяснения.
Есть картины, чья высокая репутация и узнаваемость строятся исключительно на загадочности. Например, «Буря» Джорджоне, о которой до сих пор спорят, а что, собственно, на ней изображено, что за сюжет? Однако за что любят «Ночной дозор»? Неужели тоже только за загадки?
А может, прав Питер Гринуэй, посвятивший несколько фильмов «Дозору»? Он утверждал, что художник зашифровал в картине обвинения в убийствах и изнасилованиях, и адресовал эти обвинения олигархии Амстердама - т.е. тем, кто изображен на переднем плане картины.
Но в любом случае, «Ночной дозор» - это картина, бесконечно интересная.
Примерно треть книги Фромантен посвящает Рубенсу и считает его гениальнейшим художником. У меня не получается считать Рубенса величайшим художником. Помню его «Страшный Суд» в мюнхенской Пинакотеке. Я подумал, что весь двор Людовика XIII вместе с английским Долгим парламентом явились на вечеринку, чтобы заняться свальным грехом, но им объявили, что греха не будет, а будет Страшный Суд. Примерно такое впечатление производит вся живопись Рубенса.
Лучшие фрагменты книги:
О генезисе голландской живописи: «Проблема выглядела так. Есть нация бюргеров, практичная, мало склонная к мечтаниям, занятая делами, настроенная отнюдь не мистически, пропитанная антиитальянским духом, с нарушенными традициями, с религией без алтарных картин, с привычкой к бережливости. Для этого народа надо было найти искусство, которое понравилось бы ему, соответствовало ему, изображало его. Один писатель нашего времени, очень сведущий в этом вопросе, весьма остроумно заметил, что подобный народ мог иметь в виду только одну задачу, очень простую и очень смелую, единственную, которую в течение пятидесяти лет ему неизменно удавалось разрешить, - создать свой собственный портрет».
Если отнять у голландского искусства то, что можно назвать честностью, то вы перестанете понимать его жизненную основу и не сможете определить ни его нравственного облика, ни его стиля.
Рейсдаль же воспринимает вещи иначе и раз навсегда устанавливает другой, несравненно более смелый и верный принцип. Он рассматривает громадный небесный свод, закругляющийся над полями или морем, как реальный, плотный и устойчивый потолок для своих картин.Он его сгибает, развертывает, измеряет, определяет его валеры по отношению к пятнам света, разбросанным по земной поверхности, нюансирует большие поверхности неба, моделирует их,- словом, пишет небо как первостепенной важности кусок картины. Он открывает в небе узоры, повторяющие узоры земли, располагает на нем пятна, изливает с него свет на землю, но само небо освещает только при необходимости.
Краски в Амстердаме - сильные и мрачные, формы симметричны, постоянно обновляемые фасады лишены всяких признаков искусства, деревца на набережных тощи и уродливы, каналы грязны. Вы чувствуете, что народ спешил обосноваться на покоренных болотах с единственной целью наладить на них свою деловую жизнь, свою торговлю, свои ремесла, свой труд, почти не заботясь об уюте. Никогда, даже в самые великие свои дни, этот народ не помышлял о постройке дворцов.
О картине Яна ван Эйка «Мадонна каноника ван дер Пале»: «Мадонна некрасива. Младенец - рахитичный сосунок с редкими волосиками, написанный без прикрас с какого-то жалкого, плохо выкормленного малыша, - держит в руках букет цветов и ласкает попугая».
Прочитав книгу, я понял, что мои представления далеки от фромантеновских. Да и мода совсем изменилась: теряется интерес к Рубенсу, зато бесконечно ценятся работы Вермеера и Босха, ни разу не упомянутые Фромантеном.
Фромантену принадлежит лучшее определение искусства (если он его не заимствовал): «Искусство живописи есть, в сущности, искусство выражать невидимое посредством видимого».
Фромантену лучше всего удаются краткие зарисовки, которые он делает мимоходом, когда художник или картина не являются предметом его специального изучения. Например, вот как чудесно он описывает портрет герцога Альбы кисти Антониса Мора: «перед этим сухим, угловатым, наглухо закованным в темные доспехи человеком с движениями автомата, с глазами, смотрящими на вас исподлобья, сверху вниз, холодными, жесткими и черными, которые как будто никогда не смягчал солнечный свет».
Благодаря Фромантену я открыл для себя художникаПалюса Поттера. Я, конечно, был в Маурицхёйсе (королевская галерея в Гааге) и видел его картину «Бык», но на фоне Вермейера, Рембрандта и т.д. она не произвела на меня глубокого впечатления. Но почитав Фромантена, я думаю, что многое упустил, не присмотревшись к «Быку». Поттер умер в возрасте 29 лет, а когда он написал «Быка», ему не было и 23.
Значительный фрагмент книги посвящен «Ночному Дозору» Рембрандта. Причем Фромантен очень хотел развенчать эту картину: «Я никого не удивлю, сказав, что «Ночной дозор» лишен всякого обаяния». Разумеется, это не так. Другое дело, что Рембрандт явно разочаровал заказчиков, нарисовав вовсе не то, что им хотелось увидеть. Например, известно, что Рембрандт внес много переделок в фигуру Рёйтенбюрга (маленький мушкетер в золотистом камзоле) и особенно его протазана. Разумеется, протазан - это аллюзия на пенис Рёйтенбурга. Поначалу Рембрандт нарисовал длинный протазан (разновидность копья), потом уменьшил его, потом снова уменьшил… и так несколько раз. Заметим, что к пенису Рёйтенбюрга тянется тень руки Баннинка Кока. Разумеется, все эти скользкие намеки современники легко прочитывали.
А что символизирует девочка в золотистой одежде, которую Фромантен описал так: «маленькая фигурка с лицом колдуньи, не то ребячьим, не то старушечьим, с прической наподобие кометы, с жемчугом в волосах. Она непонятно почему проскальзывает между ног часовых, на поясе у нее - деталь, еще менее объяснимая, - висит белый петух, который в крайнем случае мог бы сойти за кошель». Предполагают, что это Саския, скончавшаяся в том же году, когда был написан «Ночной дозор» - в 1642. Но могут быть и другие объяснения.
Есть картины, чья высокая репутация и узнаваемость строятся исключительно на загадочности. Например, «Буря» Джорджоне, о которой до сих пор спорят, а что, собственно, на ней изображено, что за сюжет? Однако за что любят «Ночной дозор»? Неужели тоже только за загадки?
А может, прав Питер Гринуэй, посвятивший несколько фильмов «Дозору»? Он утверждал, что художник зашифровал в картине обвинения в убийствах и изнасилованиях, и адресовал эти обвинения олигархии Амстердама - т.е. тем, кто изображен на переднем плане картины.
Но в любом случае, «Ночной дозор» - это картина, бесконечно интересная.
Примерно треть книги Фромантен посвящает Рубенсу и считает его гениальнейшим художником. У меня не получается считать Рубенса величайшим художником. Помню его «Страшный Суд» в мюнхенской Пинакотеке. Я подумал, что весь двор Людовика XIII вместе с английским Долгим парламентом явились на вечеринку, чтобы заняться свальным грехом, но им объявили, что греха не будет, а будет Страшный Суд. Примерно такое впечатление производит вся живопись Рубенса.
Лучшие фрагменты книги:
О генезисе голландской живописи: «Проблема выглядела так. Есть нация бюргеров, практичная, мало склонная к мечтаниям, занятая делами, настроенная отнюдь не мистически, пропитанная антиитальянским духом, с нарушенными традициями, с религией без алтарных картин, с привычкой к бережливости. Для этого народа надо было найти искусство, которое понравилось бы ему, соответствовало ему, изображало его. Один писатель нашего времени, очень сведущий в этом вопросе, весьма остроумно заметил, что подобный народ мог иметь в виду только одну задачу, очень простую и очень смелую, единственную, которую в течение пятидесяти лет ему неизменно удавалось разрешить, - создать свой собственный портрет».
Если отнять у голландского искусства то, что можно назвать честностью, то вы перестанете понимать его жизненную основу и не сможете определить ни его нравственного облика, ни его стиля.
Рейсдаль же воспринимает вещи иначе и раз навсегда устанавливает другой, несравненно более смелый и верный принцип. Он рассматривает громадный небесный свод, закругляющийся над полями или морем, как реальный, плотный и устойчивый потолок для своих картин.Он его сгибает, развертывает, измеряет, определяет его валеры по отношению к пятнам света, разбросанным по земной поверхности, нюансирует большие поверхности неба, моделирует их,- словом, пишет небо как первостепенной важности кусок картины. Он открывает в небе узоры, повторяющие узоры земли, располагает на нем пятна, изливает с него свет на землю, но само небо освещает только при необходимости.
Краски в Амстердаме - сильные и мрачные, формы симметричны, постоянно обновляемые фасады лишены всяких признаков искусства, деревца на набережных тощи и уродливы, каналы грязны. Вы чувствуете, что народ спешил обосноваться на покоренных болотах с единственной целью наладить на них свою деловую жизнь, свою торговлю, свои ремесла, свой труд, почти не заботясь об уюте. Никогда, даже в самые великие свои дни, этот народ не помышлял о постройке дворцов.
О картине Яна ван Эйка «Мадонна каноника ван дер Пале»: «Мадонна некрасива. Младенец - рахитичный сосунок с редкими волосиками, написанный без прикрас с какого-то жалкого, плохо выкормленного малыша, - держит в руках букет цветов и ласкает попугая».