Солженицын. Бодался теленок с дубом
Много лет я откладывал чтение этой книги и вот прочел, наконец. Очень горький вывод:
Литература в России умерла окончательно. Солженицын начинает с того, что он как бы принимает эстафету у великих писателей прошлого (упоминаются Радищев, Пушкин и Чаадаев), которым тоже затыкали рты. А Чаадаеву - даже 100 лет после смерти. Но сейчас власть в России не затыкает рты писателям. Цензура переместилась в другие сферы: театр, кино, интернет и т.д. Но если власть не боится литературы - это значит, что Солженицын свою эстафету никому не передал. Великая традиция прервана.
(вставка от 13.06.2021. Предыдущий абзац был написан до того, как было опубликовано расследование о попытке отравления Д.Быкова. Под тяжестью этого аргумента я вынужден признать вывод о смерти литературы в России ошибочным).
Хотя книга написана от первого лица, и главный герой в ней - сам автор, мне показалось, что в основном книга о Твардовском, и главный герой в ней - автор «Теркина». Солженицын поверхностен, он пытался разгадать Твардовского, но не смог. У меня скудные знания о Твардовском, но все, что я читал о нем, заставляет думать, что этот «верхний мужик», как называет его Солженицын, был очень сложным человеком. И советский проект он ненавидел, несмотря на то, что был кандидатом в члены ЦК КПСС.
И не понял Солженицын Хрущева. Любопытно, что в одном месте он пишет о Хрущеве как о человеке, который «никогда не искал и не имел ни одного умного советника». И тут же несколько абзацев посвящаетВ.С. Лебедеву (1915-1966), умнейшему человеку, без которого «Иван Денисович» не был бы опубликован, и который как раз был советником (официальная должность - помощником) «верховного мужика» Хрущева.
Н.С. Хрущев и А.Т. Твардовский
Ключевой эпизод - беседа Солженицына с Демичевым после низложения Хрущева:
«И изложил он мне, чего не надо и чего не хочет партия в произведениях (это очень чётко, уже готовое было у него в голове):
1) пессимизма;
2) очернительства;
3) тайных стрел.
(Я поразился, как точно было выражено третье, да будто прямо обо мне. Узнать бы, кто там у них формулировал?..)»
Потом на какой-то встрече Солженицын «юмористически рассказывал, как дурил его при встрече». Разумеется, этот разговор записали и дали послушать Демичеву.
Впечатление такое, что Солженицын даже не столько планировал, сколько конструировал свой литературный успех. Он даже Нобелевскую премию запланировал - и получил! Он четко вымерял, какие произведения публиковать, в какой момент, в каком журнале, что отправить на Запад и т.д. Тщательно продумывал любые шаги. Сейчас это называется «управлением карьерой». Он даже на встречу с Сартром не пошел, потому что понял, что эта встреча нужна больше Сартру, а ему навредит. Кстати, правильно, что не пошел к Сартру.
Солженицын удивлялся, почему его письмо Патриарху Пимену, напечатанное на Западе, вызвало бешенную ярость КГБ. Но тут удивляться нечему: своим письмом Солженицын растеребил пчелиный улей: церковь методично сотрудничала с КГБ и давно утратила репутацию.
С самым большим почтением Солженицын относился к Шафаревичу: «Глыбность, основательность этого человека не только в фигуре, но и во всём жизненном образе, заметны были сразу, располагали». Учитывая, что Солженицын редко с пиететом отзывался о современниках, это впечатляющая характеристика. Но теперь, спустя 50 лет, именно Шафаревич представляется самой противоречивой фигурой, особенно в связи с его болезненное фиксацией на еврейском вопросе.
О Сахарове Солженицын пишет с уважением, никогда не забывая подчеркнуть, что с Сахаровым они идут «отдельными колоннами», и дело было не только в том, что они оба - крупные самодостаточные фигуры, а в принципиальной несовместимости их позиций. Они могли быть только тактическими союзниками.
Понятно, что Солженицын не был и не мог быть лидером демократического движения в России, просто в силу того, что у него не было демократических убеждений. Поэтому его союз с Путиным под конец жизни представляется вполне закономерным: режим отбросил коммунистическую идеологию, переоделся, переобулся и стал вполне приемлемым для таких людей, как Солженицын.
Но подсказку Западу, как бороться с СССР он давал вполне здравую: «Я другому удивляюсь, что за полвека весь мир не видит этого простейшего: только силы и твердости они боятся, а кто им улыбается да кланяется - тех давят».
См. также мой пост: Бенедикт Сарнов. Феномен Солженицына
Литература в России умерла окончательно. Солженицын начинает с того, что он как бы принимает эстафету у великих писателей прошлого (упоминаются Радищев, Пушкин и Чаадаев), которым тоже затыкали рты. А Чаадаеву - даже 100 лет после смерти. Но сейчас власть в России не затыкает рты писателям. Цензура переместилась в другие сферы: театр, кино, интернет и т.д. Но если власть не боится литературы - это значит, что Солженицын свою эстафету никому не передал. Великая традиция прервана.
(вставка от 13.06.2021. Предыдущий абзац был написан до того, как было опубликовано расследование о попытке отравления Д.Быкова. Под тяжестью этого аргумента я вынужден признать вывод о смерти литературы в России ошибочным).
Хотя книга написана от первого лица, и главный герой в ней - сам автор, мне показалось, что в основном книга о Твардовском, и главный герой в ней - автор «Теркина». Солженицын поверхностен, он пытался разгадать Твардовского, но не смог. У меня скудные знания о Твардовском, но все, что я читал о нем, заставляет думать, что этот «верхний мужик», как называет его Солженицын, был очень сложным человеком. И советский проект он ненавидел, несмотря на то, что был кандидатом в члены ЦК КПСС.
И не понял Солженицын Хрущева. Любопытно, что в одном месте он пишет о Хрущеве как о человеке, который «никогда не искал и не имел ни одного умного советника». И тут же несколько абзацев посвящаетВ.С. Лебедеву (1915-1966), умнейшему человеку, без которого «Иван Денисович» не был бы опубликован, и который как раз был советником (официальная должность - помощником) «верховного мужика» Хрущева.
Н.С. Хрущев и А.Т. Твардовский
Ключевой эпизод - беседа Солженицына с Демичевым после низложения Хрущева:
«И изложил он мне, чего не надо и чего не хочет партия в произведениях (это очень чётко, уже готовое было у него в голове):
1) пессимизма;
2) очернительства;
3) тайных стрел.
(Я поразился, как точно было выражено третье, да будто прямо обо мне. Узнать бы, кто там у них формулировал?..)»
Потом на какой-то встрече Солженицын «юмористически рассказывал, как дурил его при встрече». Разумеется, этот разговор записали и дали послушать Демичеву.
Впечатление такое, что Солженицын даже не столько планировал, сколько конструировал свой литературный успех. Он даже Нобелевскую премию запланировал - и получил! Он четко вымерял, какие произведения публиковать, в какой момент, в каком журнале, что отправить на Запад и т.д. Тщательно продумывал любые шаги. Сейчас это называется «управлением карьерой». Он даже на встречу с Сартром не пошел, потому что понял, что эта встреча нужна больше Сартру, а ему навредит. Кстати, правильно, что не пошел к Сартру.
Солженицын удивлялся, почему его письмо Патриарху Пимену, напечатанное на Западе, вызвало бешенную ярость КГБ. Но тут удивляться нечему: своим письмом Солженицын растеребил пчелиный улей: церковь методично сотрудничала с КГБ и давно утратила репутацию.
С самым большим почтением Солженицын относился к Шафаревичу: «Глыбность, основательность этого человека не только в фигуре, но и во всём жизненном образе, заметны были сразу, располагали». Учитывая, что Солженицын редко с пиететом отзывался о современниках, это впечатляющая характеристика. Но теперь, спустя 50 лет, именно Шафаревич представляется самой противоречивой фигурой, особенно в связи с его болезненное фиксацией на еврейском вопросе.
О Сахарове Солженицын пишет с уважением, никогда не забывая подчеркнуть, что с Сахаровым они идут «отдельными колоннами», и дело было не только в том, что они оба - крупные самодостаточные фигуры, а в принципиальной несовместимости их позиций. Они могли быть только тактическими союзниками.
Понятно, что Солженицын не был и не мог быть лидером демократического движения в России, просто в силу того, что у него не было демократических убеждений. Поэтому его союз с Путиным под конец жизни представляется вполне закономерным: режим отбросил коммунистическую идеологию, переоделся, переобулся и стал вполне приемлемым для таких людей, как Солженицын.
Но подсказку Западу, как бороться с СССР он давал вполне здравую: «Я другому удивляюсь, что за полвека весь мир не видит этого простейшего: только силы и твердости они боятся, а кто им улыбается да кланяется - тех давят».
См. также мой пост: Бенедикт Сарнов. Феномен Солженицына