...и АукцЫон
Я это затеял записывать, чтобы сохранить большой кусок из интервью не слишком блестящего, но определенно интересного. Так что потерпите.
Jammin' слушает Леонида Федорова. Причем массированно и скрупулезно. Повторно заразил меня - мы же оба носители, и время от времени подсаживаем друг друга то на то, то на это, постепенно увеличивая в крови концентрацию разнообразных удовольствий ментального розлива. Целый день мечем друг в друга песнями, которые неделимы, не живут в виде текста и музыки, а только песнями-ссылками. Поэтому здесь будет много «странной» музыки, которой сейчас мои дни пропитаны, густо, прозрачно, физиологично - вот так:
Я то западаю на развернутые ассоциативные ряды, то раздрачиваю старые тщательно взращённые сердечные занозы и гипотетически рыдаю над девятнадцатилетним собой, охуенно одиноким, в обрывках запутанных связей и осколках девичьих сердец, страдающим уже почти не от того, что никто не понимает меня, непризнанного пупка земли, а от того, что «конь унес любимого в далекую страну…» и что «член его серебряный, далекий, как луна». Да знаю я, что шлем, хули мне с того шлема! И хули мне с того неведомого любимого, когда мы всех лучше, мы всех краше…
«Чайник вина» - альбом настолько каноничный, что в контексте «АукцЫонной» дискографии выполняет роль попсы. «Жилец вершин» - попса в контексте моей персональной биографии: мой Хлебников оказался мощно озвучен, положен на музыку еще в допечатном воплощении - я так его и ловлю до сих пор, слухом, а не глазами. Впрочем, Федоров на музыку не кладет - он пускает плоским камнем «блинчики» по волне, вызывая равный резонанс в среде воздухотекста и музыководы.
Jammin', напротив, ностальгировать не склонен, у него в наушниках вешние ветры, прозрачность и блики, слой подвижного стекла на макушке Марианской впадины, и он не нашел лучшего способа выразить свои эмоции, чем:
Он угощает меня авторской версией «Рая» aka «Город золотой», благополучно попизженного БГ, с текстом, традиционно приписываемым Хвосту, но принадлежащем Анри Волохонскому:
А потом мы синхронизируем плееры, одновременно кинув друг другу в аську ссылки на «Летел и таял»:
За ужином Jammin' говорил мне: «Слова пересказать, конечно, невозможно, это нелепица какая-то… Но вместе с музыкой - это нечто настолько органичное, завораживающее-захватывающее… Я нашел какое-то старое его интервью. Фёдоров, конечно, не оратор. Ну, совсем не оратор. Но что хорошо о нем говорит - он не пытается ни выглядеть оратором, ни выебнуться и сказать что-то умное. Он музыкант… Говорит, что дает столько концертов, сколько нужно, чтобы ему было хорошо, чтобы это не превращалось в рутину. А потом так страстно говорит о Хлебникове»…
В старом радиоинтервью Федоров, честно сознаваясь, что он не знаток поэзии, рассказывает, как Хвост впервые прочитал ему Хлебникова, и его «заразило», потому что он сразу увидел скрытую в текстах музыку. И как его поражало, почему он не может петь, скажем, Гумилева или Пушкина… Что в наш век - и в 20й тоже - та музыка, на которую Пушкин пелся, звучит лживо. Она мертвая. И даже Олейникова, Заболоцкого или Хармса спеть невозможно. Введенского или Хлебникова - возможно. А их - нет. Потому что все останавливается.
Тут я не удержусь и процитирую сбивчивую федоровскую речь: «Дело в том, что музыка, как я это понимаю сейчас, в современном мире, не может быть… То есть, если она останавливается, значит, она допотопная. Потому что современная музыка - она не кончается, она такая вот, знаете… потому что человек живет очень динамично, ему любая остановка наносит… убить все связи, остановить, чтобы послушать, ну, не знаю, ну, какого-нибудь… ну, не знаю… какого-нибудь… ну, Моцарта, да, наверное… замечательно, да, но это нужно остановиться. А надо не останавливаясь, музыка должна не останавливаться. А чтобы она не останавливалась, то нужно, чтобы если к музыке есть текст какой-то, он должен такой же быть, не останавливаться. Вот эти тексты - они стоят. Понимаете? У Бродского текст останавливается на первых строках, у него вся идея текста заложена в первом четверостишии, по сути дела, дальше энергии - на мой взгляд - нет, одно и то же, он рассматривает это все так, как кубик. А что вот у этих ребят, начиная с Хлебникова - я могу сказать имена: Хлебников, Введенский, Хвост, Анри, наверное, но в меньшей степени, Волхонский - больше я не знаю такого уровня людей, у которых бы текст… Он абсолютно динамичен. Его ты можешь… То есть нет повторов, это постоянное развитие, энергия не уменьшается, я это чувствую, потому что в таком музицировании, которым я занимаюсь, это сразу слышно, лажа идет, несоответствие и все, просто ничего не происходит, просто такая мертвечина... Не Ахматову, не Гумилева, не Пушкина, а вот такие тексты вообще может петь любой, на любой мотив. Клянусь, потому что это готовый сгусток энергии, и даже если слабую музычку напишешь, даже если просто пальцами по столу пошуршишь, то ты вот эту мощь никак убить не сможешь… Это мощь сама по себе. Ты не можешь проиграть…»
Цитата в догонку: «Гибкость и слабость выражают свежесть бытия… Поэтому что отвердело - то не победит».
И вот эта самая гибкая мощь сама по себе сутки напролет изливается в уши. Непересказываемая нелепица, заумь болотная не описывается и не печатается, зато сплавляется в изумительно легкий металл, нет, в воду, нет, в воздух, землю, огонь, скользит по тонкой полосе диффузии в зоне прикосновения, не намеками, недоговоренностями, обиняками, а чистой метафизикой, в которой нет второстепенного и дополнительного, а любая частица - система в целом, могучее тождество нетождественного, равно вибрирующее и наблюдаемое из любой точки одновременно.
Сейчас у меня перед глазами сгущается грозовое облако. Мы с Jammin'ом, разделенные рабочим временем, парой троллейбусных остановок и несколькими десятками масок, слушаем вот это:
И я считаю, что обмен музыкой, как обмен телесными жидкостями, ведет к соитию в одном мыслеобразном мыслеформатируемом потоке-волне-частице, что суть тоже любовь.