Глава из книги "Пятая авеню, пять утра", часть 2
ОДРИ & МЭЛ & БЛЭЙК & ОДРИ
Вечерами, по окончании съемок, Эдвардс обычно репетировал с Одри следующие утренние сцены. В идеале подобные репетиции позволяли ей держаться перед камерой уверенно и вместе с тем достаточно спонтанно, с максимальной отдачей используя свое естественное возбуждение. Эдвардс обратил внимание на то, насколько безупречна ее интуиция; вечерние репетиции всегда заканчивались в атмосфере полного взаимопонимания. Подобная схема безотказно срабатывала в Нью-Йорке - наутро Одри приезжала на съемочную площадку с готовностью продемонстрировать те идеи, к которым они вместе пришли накануне вечером. В Лос-Анджелесе ситуация изменилась, Блэйк это сразу заметил.
Теперь к моменту начала утренних съемок настрой Одри стал меняться; скорее всего, тут не обошлось без посторонней помощи. В силу своего характера она ни за что не стала бы добровольно и сознательно пренебрегать режиссерскими рекомендациями. Блэйк пришел к выводу, что в домашних условиях роль режиссера выполнял не кто иной, как Мэл. Нельзя сказать, что Блэйк был в этом уверен на сто процентов, но от Мэла можно было этого ожидать. Как, собственно, и все прочие члены съемочной группы, Блэйк видел то, что было недоступно средствам массовой информации, а именно - чету Феррер такой, как она есть.
Мэл не стеснялся выговаривать Одри при посторонних. Все это видели. У некоторых даже создавалось впечатление, что ему это нравится. Джуроу не раз приходилось слышать критические замечания Мэла по поводу одежды, а также манер его жены. Все это происходило на съемочной площадке, когда Мэл приезжал туда за Одри. «По отношению к ней он был очень придирчив, - вспоминает Патриция Нил. - Он желал, чтобы она была безукоризненна во всем, и, представляете, так оно и было! Он пригласил нас как-то поужинать после съемок; мы выпили, поели и распрощались. По распорядку Одри пора было отправляться спать, и он не допускал нарушений режима».
Однажды вечером, после съемок, в японском ресторане в присутствии членов киногруппы Одри имела неосторожность положить локти на стол. Мэл сидел рядом с ней, и как только он это заметил, он взял вилку, просунул зубья ей под локоть и заявил достаточно громко: «Леди не должна класть локти на стол».
Возникла крайне неловкая пауза, полнейшее затишье. Одри была унижена, сидящие за столом - подавлены. Никто не промолвил ни слова. Она молча убрала локти со стола и положила руки себе на колени.
Одри изо всех сил гнала от себя прочь сомнения, связанные с их браком; все для Мэла, минимум для себя... Ей хотелось сохранить их союз. Если он считал, что надо делать вот так, что ж, видимо, так оно и было. Соответственно, если ее мнение не совпадало с его мнением, значит, она была неправа. Ей ведь всегда хотелось иметь семью; семья у нее есть благодаря Мэлу. В чем же тогда была проблема, разве недостаточно ей было того, что она имела? Возможно, дело было не только в Мэле; возможно, она провоцировала его на подобное поведение. Или он провоцировал ее на то, чтобы она провоцировала его?
Добровольное самопожертвование Одри отнимало ее силы, а чувство долга заставляло двигаться дальше. Ситуация усугублялась тем, что ее муж был человек самовлюбленный, который привык только брать; он был ненасытен.
Пытаясь во всем этом разобраться, Блэйк решил, что у Одри сильно развит дочерний инстинкт. Позади были долгие годы без отца, и теперь его место занял Мэл. Беда в том, что он слишком вошел в образ, а Одри слишком нуждалась в отцовской заботе. «Не знаю, влияли ли мужчины на ее карьеру, - сказал Блэйк много лет спустя. - Одно знаю точно - на ее личную жизнь они серьезно влияли. Она закрывала глаза на ужасные вещи. Наверное, в ее жизни могло бы быть гораздо больше радости».
Как режиссер-постановщик Эдвардс знал, что для Одри существует лишь один способ преодолеть пропасть между собственной индивидуальностью и экранным образом Холли Голайтли: следовать только его, Блэйка, установкам, а не режиссерским указаниям мужа. Она должна довериться исключительно Блэйку. А поскольку Мэл вряд ли перестанет загружать ее идеями - пусть даже и неплохими иногда - относительно трактовки образа Холли, Эдвардс поставил Одри ультиматум. Либо он, либо ищите другого режиссера.
Одри все прекрасно поняла. С этого момента вновь восстановилось их идеальное взаимопонимание. Съемки шли своим чередом, и Блэйк вскоре обнаружил, что Одри и без него успешно справляется с ролью. Вот что подметил Бадди Эбсен по поводу актерского стиля Одри Хепбёрн: «Нет двух одинаковых дублей. Мгновение невозможно остановить, налицо эффект сиюминутности творчества, никаких самоповторов. Версия, имевшая место какие-то доли секунды назад, будет тут же полностью обновленной». Репетиции с Эдвардсом придали ей профессиональной уверенности, появилось ощущение эффективной спонтанности. «Знаете, - говорила Одри, - у меня ведь был очень небольшой актерский опыт, не хватало техники. Приходилось полностью полагаться на интуицию. Не кто иной, как Блэйк Эдвардс, в конечном счете убедил меня [превратиться в Холли]. Он идеальный режиссер, и его творческий подход - как и мой собственный - во многом также основан на спонтанности». На съемочной площадке «Завтрака у Тиффани» крепло актерское мастерство Одри.
Ее профессионализм становился осознанным.
Для нее, как актрисы, это было непривычное чувство. На съемках «Римских каникул» все было по-другому, режиссерский стиль Уайлера был другим. Его любимой фразой была «давайте попробуем еще разок». И они пробовали еще и еще. А Билли Уайлдер очень хорошо умел доносить режиссерскую идею, но актерская импровизация исключалась полностью. Текст надлежало произносить без всяких отступлений от оригинала, с определенной интонацией. Как только режиссер оставался доволен конечным результатом, звучала команда «снято!». На момент съемок «...Тиффани», наибольшим актерским достижением Одри была роль в картине «История монахини» и здесь трудно переоценить заслугу постановщика Фреда Циннеманна. Одри сделала все, что могла, но именно режиссер тщательно разработал образ, представляющий собой сложное переплетение мыслей и чувств. Большая работа была также проделана в монтажной: глубоко продуманное чередование крупных планов героини и ее реакций на происходящее. То был триумф безупречного кинематографического подтекста. Теперь же режиссер Эдвардс и актриса Хепбёрн совместно работали над созданием образа Холли, их детища.
Стопроцентное взаимопонимание, установившееся между Блэйком и Одри, невольно наводило на мысль: а не было ли какого-либо продолжения их отношений за пределами съемочной площадки? «Точно нет, это я вам гарантирую, - комментировал Роберт Уолдерс. - В период съемок “Тиффани” брачный союз Одри и Мэла был достаточно прочен, я в этом убежден». Вместе с тем в ответ на прямой вопрос: «Был ли у вас роман с Одри во время съемок “Тиффани”?» - Блэйк заявил с присущей ему галантностью: «Знаете ли, в то время все мы были влюблены в Одри».
СНИМАЕМ ВЕЧЕРИНКУ
Одри прибыла на студию «Парамаунт» в павильон No 9 в начале ноября 1960 года и сразу же оказалась вовлеченной в вечеринку, которая длилась уже несколько дней.
В качестве сценариста Аксельрод постарался максимально отточить диалоги, в качестве режиссера Эдвардс счел нужным добавить побольше юмора - в конце концов, жанр «Завтрака у Тиффани» обозначен как «лирическая комедия», а раз комедия, то пусть будет весело! Вот почему роль Юниоши получил именно Микки Руни и вот почему сцена «коктейльной вечеринки у Холли» была решена в духе эксцентрического фарса.
«Эта сцена [в сценарии] была обозначена в самых общих чертах, - вспоминает Блэйк. - Я стал импровизировать на съемочной площадке, и мы здорово порезвились. Я попросил привлечь к этой съемке только профессиональных актеров, никаких статистов. Я подумал, что здесь на студии много незадействованных актеров, не слишком известных, не из тех, что уже успели примелькаться. Мне были нужны профессионалы - мало ли что им придется изобразить в кадре, надо, чтобы справились». Такого рода актерам за съемочный день полагался гонорар в 125 долларов - статистам платили значительно меньше.
Тем не менее Блэйк получил от финансистов «добро» и, имея в своем распоряжении все необходимое, подготовил и отснял одну из самых дорогостоящих сцен вечеринки в истории кино. В фильме эта сцена длится тринадцать минут, а съемки ее проходили со второго по девятое ноября. Для начала на съемочную площадку приехала хореограф Мириам Нелсон. Блэйк пригласил Мириам (или «Минимум», как он звал ее) с тем, чтобы она помогла собрать воедино причудливый паззл из множества задействованных персонажей. Одно дело просто изобразить бешеное веселье - такой мастер киногэгов, как Блэйк, с этим мог бы справиться вполне и сам, но ему хотелось, чтобы это неистовое веселье было управляемым. Нужен был кто-то, способный
задать правильное направление процессу, и Минимум была именно таким специалистом. Она работала с Блэйком в качестве хореографа на съемках таких картин, как «Не забудь свою улыбку», «Он смеялся последним», «Давно пора», и сейчас ему вновь потребовалось ее содействие. «Блэйку хотелось, чтобы в этой сцене имели место разные маленькие безумства, - рассказывала хореограф. - Ему нужно было, чтобы исполнители поэкспериментировали. Он придумывал разные эксцентричные штучки - телефонный аппарат кладут в чемоданчик, Марти Бэлсам целует девушку под душем, и все в таком роде. Я помогала ему построить мизансцену. Собственно, танцев в кадре не было, но нам надо было ясно определить характер перемещений того или иного персонажа. На экране это смотрится как сумасшедший дом, но на самом деле у каждого артиста были свои четкие установки. Вот так работал Блэйк, большой любитель импровизации. В союзе с единомышленниками он добивался отличных результатов. Одна идея плавно перетекала в другую, и вот она уже воплощена в кадре».
Далее она продолжает: «Когда этот съемочный день закончился, Блэйк сказал: “Знаешь, тебе бы надо непосредственно поучаствовать в этой сцене вечеринки...” На следующий день моим партнером стал Майкл Куинн; по желанию режиссера у него была повязка на глазу. Блэйк дал установку: нам нужно изобразить перепалку. Мы начали, и в самый разгар спора Блэйк сказал моему партнеру: “Приподними повязку, и продолжайте свои разборки”. Самое интересное, мы понятия не имели, о чем же мы спорим. Процесс пошел своим чередом». Как и на любой реальной вечеринке, люди начали постепенно выдыхаться, но Блэйк постарался извлечь из этого пользу. «Во время съемок на мне было мое собственное платье из золотой парчи и золотистые туфли в тон, - вспоминает Нелсон. - Через какое-то время туфли стали мне жать, и между дублями я их снимала и держала в руках. Блэйк это заметил и поинтересовался, в чем дело. “Туфли жмут”, - объяснила я. “Так и не надо их надевать, - ответил Блэйк. - Просто носи их в руках, это же вечеринка”. В общем, до конца этой сцены я оставалась босоногой. И приходилось то и дело менять порвавшиеся чулки».
Так что ради эпизода «Вечеринка у Холли» Блэйк и в самом деле устроил вечеринку. Из многообразия мини-сюжетов спонтанно (или запланированно) происходящих в этом павильоне, режиссер по своему усмотрению выстраивал мозаику веселого разгула. Вот, например, какая задача была поставлена перед актрисой Фэй Маккензи. Она вспоминала: «Блэйк подошел ко мне со словами:
“Так, Фэй, что бы нам с тобой такое придумать?” Он подумал-подумал и заявил: “Знаю! Ты - любительница посмеяться. Я тебя поставлю перед зеркалом и смейся до упаду!” Мы сделали дубль, я оказалась в положении статистки на заднем плане. Позднее я сказала Блэйку: “А ведь у нее, наверное, что-то вроде пьяной истерики”. Он ответил: “Правильно, в таком ключе и надо сыграть”».
Маккензи не подозревала о том, что Блэйк специально позаботился о должном «техническом» обеспечении этой сцены с хохотушкой. За кинокамерой расположился актер Стэнли Адамс, на голове у него была надета шляпка из легковоспламеняющегося материала (в предыдущей сцене эту шляпку носила Хелен Спринг). Холли нечаянно поджигает шляпку, а перевернувшийся бокал гасит пламя. Блэйк скомандовал «мотор!», шляпка вспыхнула, а Фэй, как и было положено ее персонажу, расхохоталась. Годы спустя, когда речь зашла об этом моменте съемок, Маккензи призналась: «Дело в том, что я очень, очень близорука, а Блэйк об этом ничего не знал. Я и понятия не имела, что он как-то специально хотел меня рассмешить».
Джойс Мидоуз танцевала в этой сцене, одетая в белое платье. Вот какой гэг был «предложен» ей: «Во время танцевальной сцены Джордж Пеппард изловчился и ущипнул меня за задницу. Я вскрикнула, да еще как! Я удивилась, ведь Блэйк меня об этом не предупреждал, наверняка он по секрету дал поручение Джорджу. Я не знаю, должен ли он был щипать именно меня или кого-то еще...
В общем, такой вот для меня получился сюрприз». «В таком ключе съемки продолжались около недели, - продолжает Фэй Маккензи. - Блэйк бродил в раздумье по съемочной площадке. Понятно, что изначально эта сцена была написана Аксельродом, это составная часть его сценария, но реальное воплощение ее в кадре было творением исключительно Блэйка Эдвардса».
А какая же вечеринка под руководством Блэйка Эдвардса обойдется без комического падения? В этом состояла задача актрисы Дороти Уитни: ее персонаж, Мэг Уайлдвуд, должна была рухнуть перед объективом, держа при этом руки по швам («Как бревно!»). Непростая задача даже для опытного комика с хорошей физической подготовкой; для Дороти Уитни это было просто убийственно опасно, она была очень напряжена, стремясь выполнить режиссерское
задание быстро и правильно. Кип Кинг, игравший разносчика алкогольных напитков, хорошо помнит подробности этого эпизода. «Блэйку нелегко далась эта сцена с падением. Нам было тяжело за этим наблюдать. Дороти жутко боялась, а он был просто неумолим. Она все бормотала: “Я не смогу, не смогу”. Ее рефлексы не позволяли ей упасть на матрас, но Блэйку был необходим этот кадр, а время уходило. “Ладно, - сказал он ей. - Расслабься, просто расслабься. Попробуем еще раз”. Если я не ошибаюсь, было что-то около тринадцати дублей.
Нам всем было неловко, а Блэйк начал терять терпение и стал просто безжалостным. Таким мы его еще не знали и были так шокированы, что старались об этом не вспоминать».
В течение семи съемочных дней участники «вечеринки у Холли» опорожнили сто сорок галлонов чая и имбирного лимонада (плюс мясная нарезка, закуски и сэндвичи), а производственные затраты в целом, как потом подсчитали, составили 20 000 долларов, прежде чем Блэйк смог добиться желаемого результата. «Люди были повсюду, - вспоминал Джойс Мидоуз. - Мы набились во все помещения этого съемочного павильона. Блэйк управлял процессом, делая знаки рукой, - кому, когда и куда перемещаться. “Значит так, - говорил он, - когда зазвучит музыка, мне нужно, чтобы вот эта группа людей перебралась вот сюда и смешалась вот с той группой вон там”. А в индивидуальном порядке каждый из нас передвигался по своему усмотрению. В начале съемок этой
сцены Блэйк разъяснил: “Каждый из вас - человек ее круга, круга Холли Голайтли, и это типичная вечеринка в ее стиле, вас ничего не должно удивлять.
Что бы ни происходило - оставайтесь в образе, оставайтесь в кадре”. Затем он инструктировал своего ассистента, который, в свою очередь, комментировал происходящее так: “Ну, молодцы, ребята. Продолжайте общение. Сделаем еще дубль” - и все в таком духе. Как режиссер-постановщик Блэйк берег силы для сцен с диалогами. Он бережно относился к актерам, общался с ними очень и очень доверительно. Можно было видеть, как он разговаривает с Одри, с Пеппардом, с Марти Бэлсамом, но никогда не было слышно, о чем они говорят. Он подходил к актеру, клал руку на плечо и отводил для приватной беседы куда-нибудь в сторону, в другой угол помещения.
«Блэйк создает атмосферу, в которой каждый актер осознает свою значимость и вместе с тем чувствует себя вольготно, - говорила Фэй Маккензи. - Наш режиссер действительно хотел, чтобы мы все порезвились, изображая
всевозможные чудачества. Атмосфера на съемке и впрямь была, как на вечеринке, неудивительно, что в его картинах сцены веселья получаются такими искрометными». Если все это выглядело как реальная вечеринка, то и развиваться она должна была реально. Намеком на логическое завершение потехи стало появление облака дыма, подобное тому, что применяют пчеловоды-
профессионалы. В завершающий день съемок Эдвардс дал указание заменить лимонад на шампанское, подчеркнув при этом, что «опьянение следует играть с намерением казаться трезвыми».
Одри почти совсем не пила, алкоголь мешал ей сконцентрироваться, а ей важно было находиться на одной волне с Блэйком. Ее реакция была стремительной, режиссерские установки Одри воплощала на редкость точно. У нее была высокая прическа типа «пчелиный улей»; волосы были подкрашены перекисью водорода. Предложенные Эдвардсом реплики, движения, жесты, Одри воспроизводила мгновенно, с первого же дубля. В короткие паузы (например, когда Блэйк чудодейственным образом засыпал не более чем на двадцать минут или когда он прерывался, чтобы немного подкрепиться диетическими продуктами) Одри предавалась воспоминаниям в окружении благодарных слушателей. Между съемками редко выдавались минуты, когда Одри могла побыть наедине с собой. По свидетельству многих, ее великодушие по отношению к другим актерам на этой съемочной площадке было безграничным. «Все ее любили, - вспоминает Мириам Нелсон. - Такая милая, ко всем относилась доброжелательно. Некоторые кинозвезды предпочитают между дублями скрываться в своей гримерке - она так не делала. Однажды, во время производственной паузы, когда осветители делали свою работу, она рассказала нам о бомбардировках Лондона. Еще мне запомнился совет, который дала Одри ее мать: всегда имей при себе запасную пару белых перчаток!..»
«Вы даже представить себе не можете, каким замечательным человеком была Одри, - говорил Ричард Шеперд. - Да был ли кто на свете добрее, скромнее, заботливее, остроумнее, чем Одри Хепбёрн? Редкая, выдающаяся личность. Все должны знать это».
Когда Одри не была непосредственно задействована в кадре, ее можно было заметить в небольшом трейлере, откуда она наблюдала за съемочным процессом с небольшого возвышения. «Походило это на короб, приподнятый на два фута над землей, - рассказывал Кип Кинг. - Внутри размещалась кровать и несколько шкафчиков. Помню, я разговаривал с ней, глядя снизу вверх, возле двери гримерной. Мне хотелось ее рассмешить, я произносил какой-то комический монолог. Она очень ласково улыбалась в ответ. У меня было такое чувство, что Одри - Белоснежка, а я - один из семи гномов. Видите ли, много на свете было самых разных людей, просто людей, а еще жила-была когда-то она - Одри Хепбёрн». Джойс Мидоуз тоже была замечена возле трейлера Одри. «Когда как-то раз Блэйк сказал: “Снято!”, - рассказывала она, - второй ассистент подошел к высокой стремянке и рявкнул: “Одри! Давай спускайся, ты работаешь в следующем эпизоде!” - И тут мы видим ее, она бросает на нас взгляд сверху. “Ага! - задорно вскрикивает она. - Вот вы где все! А вот и я!” - И она спускается к нам, женщина-тростинка, одетая в черное. И что примечательно: никаких звездных прибамбасов, к ней не надо было обращаться “мисс Хепбёрн”. И Блэйк тоже был очень славный. В конце съемки вечеринки у Холли я покидаю павильон и вдруг слышу: “Джойс Мидоуз”. - Оборачиваюсь, и режиссер мне говорит: “Благодарю, это была чудесная вечеринка”. - “Благодарю, сэр!” - ответила я. Удивительно - он помнил, как меня зовут».
«Сцена вечеринки была просто потрясающей, - рассказывала Фэй Маккензи. - Блэйк и мой муж [сценарист Том Уолдмэн] подумали: почему бы в таком ключе не снять целый фильм? В результате появилась картина «Вечеринка» .
Во время просмотра сцены «Вечеринка Холли» зритель имеет возможность насладиться настоящим каскадом юморесок. Все эти бесконечные гэги, сюрпризы, трюки и безрассудства, которые так привлекали Эдвардса в немых комедиях, выпрыгивают один за другим, словно игрушки на конвейере. Надо отметить, что в отличие от его кумиров киноэксцентрики - Мака Сеннета и Лео Маккэйри (в их активе «Кингстоунские полицейские» и ленты с участием Лоурела и Харди), у Блэйка гротеск содержал в себе элементы сатиры. Любой пример - будь то повязка на глазу, или телефон в чемоданчике, или парочка в душевой кабине, имел намек на сущность главной героини, Холли Голайтли: то что мы видим на поверхности, не совсем то, что есть на самом деле. Как говорит О. Дж. Берман, доверенное лицо Холли, «...она подделка. Но это подлинная подделка». Так что сцена вечеринки - это не просто набор комических трюков.
Подразумевается, что все на этом сборище гламурных чудаков без царя в голове становятся объектами легкой издевки, направленной против чрезмерной пресыщенности, или пьяного куража, или слепого следования моде. Все это внешняя сторона космополитического фасада в разрезе; Эдвардс творит утонченную киноэксцентрику.
Меньше всего это осознает наша Холли Голайтли - она случайно поджигает легковоспламеняющуюся шляпку, ничего при этом не замечая. Точно так же она не замечает пустоту и двусмысленность своего образа жизни, своих подлинных чувств относительно жизни вдвоем или мужчину, который так нуждается в ней. Таковы краеугольные камни сюжета «Завтрака у Тиффани» в интерпретации Эдвардса; в противоположность этой трактовке автор книги Трумэн Капоте фокусируется на неистребимом стремлении Холли принадлежать кому-то. У Блэйка Эдвардса акценты расставлены по-другому, его режиссерский анализ темы поддельности лежит в основе истории именно такой Холли; что ж, коль скоро это романтическая комедия, значит, быть любовной истории. Вот только прежде чем она благополучно завершится, надо освободиться от разного рода предательств, неправд, сбросить маски (в прямом и переносном смысле слова). Как же завершить эту историю? Как перейти от гламура и эскапад первой части картины к ее финалу: темный, залитый дождем переулок? А может быть, имеет смысл вспомнить образ клетки из сцены вечеринки?
Как-то трансформировать этот образ...
ФИНАЛ
Но ведь у Аксельрода в сценарии ничего похожего не было. Более того, финальная сцена не так уж драматична. Она не захватывала. Никакого апофеоза.
История эта в сценарии заканчивалась следующим образом.
НАТУРНАЯ СЪЕМКА: УЛИЦА (ВРЕМЯ ДНЕВНОЕ)
Пол смотрит вслед уезжающему автомобилю. Дождь прекратился, на небе
появляются просветы. Лимузин останавливается на углу, и внезапно из него
выскакивает Холли. Она бежит обратно к Полу по мокрому тротуару, и вот они
уже в объятиях друг друга. Затем Холли отстраняет Пола.
Холли
Пойдем, дорогой. Надо найти Кота...
Они направляются вдоль квартала в сторону переулка, в котором скрылся Кот.
Холли
(зовет)
Кот, Кот, Кот!.. Ну, где же ты, Кот!
(Полу)
Мы должны его найти... Я ведь думала, мы просто как-то повстречались у
реки... что мы оба независимы... Но я была неправа... Мы принадлежим друг
другу... он был мой!
Кот, Кот, Кот! Где ты!
И вот они видят его - зверь спокойно сидит на крышке мусорного бака.
Холли подбегает к нему и берет на руки.
Этот новый вариант датирован 14 сентября 1960 года - через шесть недель после окончательной версии Аксельрода. В этом напряженном монологе режиссер вновь возвращает зрителя к образу клетки из сцены вечеринки.
Интересно, что финал, соответствующий первоначальной версии сценария, также был отснят. В процессе подготовки фильма к выпуску в прокат Блэйк мог сопоставить оба варианта. Он остановился на своем, а Джордж, так или иначе, вернулся в Нью-Йорк. «У Блэйка было два отснятых варианта финала, - говорит Патриция Снелл, - но он выбрал тот, что хотел. Джордж тут мало что мог изменить, но он все же вставил свои пять копеек». Что же на самом деле произошло с концовкой Аксельрода, - а сохранилась она исключительно в печатной версии сценария, - можно разве что догадываться, сия тайна принадлежит архивам студии «Парамаунт». А может быть - кто знает? - всплывет она когда-нибудь через годы. Хотя, вряд ли: монтажная - это своего рода кладбище.
КОТ В ПЕРЕУЛКЕ
«Как женщина, - кинокритик Джудит Крист написала в 2009 году, - могу сказать, что “Завтрак у Тиффани” стал шагом вперед в плане показа представительниц слабого пола в кино; возможно, у Аксельрода и Эдвардса это получилось непреднамеренно. Да, мне нравится героиня Одри Хепбёрн, она знает, чего хочет, сама за себя в ответе и, будучи такой милой и привлекательной, вполне прагматична. Да, эта привлекательность озорная, лукавая, и в то же время эта девушка достаточно умна, ей была свойственна проницательность. В отличие от Мэрилин Одри этими качествами обладала. Да, ее персонаж - девушка по вызову, ну и пусть. В этом что-то есть. Мы не хотим себе в этом признаться, но разве мы тайно не восхищаемся ей? Холли слегка, скажем так, аморальна, но у нее есть сила воли».
«Далее, - продолжает Крист, - мне как кинокритику особенно приятно отметить, что “Завтрак у Тиффани” - одно из ярчайших достижений Одри Хепбёрн. Ее предыдущие роли были прекрасно сыграны, но в них, в отличие от этой, непременно присутствовали такие качества героинь, как интеллект, воспитанность, тактичность в духе среднего класса. И вот принципиально иной образ - Холли Голайтли, по сути дела аферистка. Многослойный образ - впервые в актерской практике Одри. И здесь во мне снова говорит женщина...
Для сравнения: “плохим девочкам” в исполнении Бетт Дэвис приходилось расплачиваться за свои проступки - такова была мораль тридцатых-сороковых.
А Холли все сходит с рук. Или другой пример, уже из пятидесятых: героине Дорис Дэй из картины “Люби меня или покинь” также следует искупить свои прошлые грехи. “Завтрак у Тиффани” стал одним из первых фильмов, рассчитанных на зрительскую симпатию по отношению к слегка заблудшей молодой женщине. Скрытый посыл был прост: если ты несовершенна, это еще не значит, что непременно будешь наказана. Финал этой картины - это мое ощущение - неоднозначен, нет уверенности в том, что эти двое будут вместе. Помню, после просмотра я рассуждала по поводу героя Джорджа Пеппарда: “И не так уж он страдает”. Коту, конечно, можно дать имя, но это вовсе не значит, что кот никогда не убежит. Вы понимаете, о чем я?»
ДОЖДЕВИК
«В заключительной сцене на Одри надет дождевик, изготовленный по эскизам Эдит Хэд, - вспоминает Патриция Снелл. - В тот день я была на съемках. Одри знала, что мне очень нравится этот плащ и хотела отдать его мне. Но Эдит никак не желала отдавать его, о чем я узнала только спустя годы, пока Блэйк не сказал мне: “А знаешь через что пришлось пройти Одри, чтобы раздобыть тебе плащ?” Дело в том, что Эдит Хэд была против того, чтобы отдавать актерам что-либо из гардероба. На всякий случай было изготовлено шесть экземпляров этого плаща - на съемочной площадке всякое случается. В конце концов, дождевик поступил в распоряжение Одри, она упаковала его в коробку, и я была так рада получить его. Он мне очень нравится».
ПОЦЕЛУЙ
Для съемок финальной сцены были оборудованы две гримерные: в одной Одри могла освободиться от промокшей одежды, в другой одеться в сухое. Гримерки, соответственно, были обозначены как «Мокрая Хепбёрн» и «Сухая Хепбёрн». Было отснято восемь дублей финального поцелуя, и с каждым Пеппарду приходилось напрягать шею все сильнее и сильнее. Дело в том, что камера должна была определенным образом зафиксировать лицо героини в этот счастливый момент, так что Пеппарду приходилось неестественно изгибаться; по мнению актера, изобразить при этом любовный восторг было не так-то просто. (И между прочим, между ними в тот момент был крепко зажат на редкость мокрый кот, что также не облегчало выполнения актерской задачи.) Но они снимали дубль за дублем, с Одри, ныряющей из одной гримерки в другую, и наконец-то под струями теплого павильонного дождя Блэйк Эдвардс добился от своих актеров желаемого результата. Под высоким углом, на среднем плане камера зафиксировала поцелуй Пола и Холли. Конец любовной истории под названием «Завтрак у Тиффани». Продюсерам Джуроу и Шеперду не о чем было больше тревожиться - вот вам, пожалуйста, счастливый финал на тарелочке с голубой каемочкой. Сбылась мечта Аксельрода - он стал автором изящной комедии; Блэйк Эдвардс создал зрелище возможно и непритязательное, но, безусловно, со вкусом. Что же касается Одри Хепбёрн, то она, как известно, опасалась, что эта роль у нее не получится. Получилась!