Глава из книги "Пятая авеню, пять утра", часть 1
Публикую в честь дня рождения Одри Хепберн.
Кстати, книгу рекомендую даже не фанатам актрисы, а просто всем, кто любит этот фильм и интересуется киносъемочным процессом.
Помимо Одри, в книге будут все, кто имел отношение к "Завтраку у Тиффани" на всех стадиях его создания: Труман Капоте и Колетт, Эдит Хэд и Живанши, Блейк Эдвардс и Джордж Аксельрод. Автор анализирует роль Холли в создании образа женщины 60-х годов, вспоминая ее предшественниц, героинь Мэрилин Монро и Дорис Дэй.
Пятая авеню, воскресенье, 2 октября 1960 года, рассвет
Одри нервничала. Все говорили, что у нее получится, что роль Холли - это непростая, но интересная задача. Как и прежде, надо быть естественной. Естественной. В «Римских каникулах» она была мила и естественна; она получила за эту работу «Оскара». Но разве это была актерская игра? - размышляла Одри, сидя в желтом такси в ожидании начала съемок. - Вот Патриция Нил - это действительно актриса, ей любая роль по плечу. А в активе Одри в основном интуиция и удача.
Она скучала по сынишке: десятинедельный Шон остался на попечении няни в Швейцарии. Одри гнала прочь тревожные мысли о похищении детей. Они с Мэлом предприняли серьезные меры предосторожности на этот счет. Имя няни Шона и ее координаты были строго засекречены. Сигареты не снимали напряжения, но Одри продолжала покуривать; ее руки слегка дрожали.
Улица пока еще была пустынна, словно бескрайняя дорога, по которой катится перекати-поле, как в каком-нибудь вестерне. Толпа соберется позднее.
В сумке у Одри лежит датская слойка. Как же она это будет есть? Одри не хочется создавать проблем, но она терпеть не могла слоеное тесто. Она поинтересовалась у Блэйка, нельзя снять ее проход по направлению к «Тиффани» с мороженым в руке вместо этой слойки, но режиссер сказал «нет». Что ж он прав, ведь это завтрак Холли на ходу. Достоверно ли все это будет смотреться...
«Так, спокойно, - услышала она. - Спокойствие, пожалуйста». К ней подошел кто-то из съемочной группы и поинтересовался, готова ли она. Одри взяла себя в руки. Да, готова.
Она замерла в ожидании.
Солнце еще не взошло. Улица представляет собой длинную полосу серого цвета с желтыми вкраплениями электрических огней. Они смотрятся как бриллианты, мерцающие над тротуаром - ожерелье Пятой авеню перед пробуждением.
Такси тронулось с места - начались съемки первого эпизода.
Они двигались вверх по улице, мимо хорошо знакомых Холли витрин - она уже бывала здесь не раз. Чудесное зрелище - одна из самых деловых улиц мира в полной тишине и покое, и все это для нее, для Холли. Много дублей в этот раз не будет - солнце скоро станет слишком ярким и, помимо всего, невзирая на прохладу этого воскресного утра, вскоре улица будет заполнена людьми. В Нью-Йорке находится с визитом советский глава Никита Хрущев. Он прибудет на Пятую авеню в 7:30. К этому времени надо завершить съемку. Что касается Одри, то она не собирается суетиться. В сценарии сказано, что «Тиффани» - любимейшее место Холли. Уместно изобразить максимальное удовольствие от неторопливого созерцания витрин, ни к чему нестись по улице, как угорелая.
Сейчас Одри надо постараться не думать о том, что она вовсе не была главной кандидаткой на эту роль, да и Капоте был не слишком доволен (по слухам). Никто не мог сказать с уверенностью, насколько Одри соответствует образу Холли.
Не надо обо всем этом сейчас думать и о своей семейной жизни думать тоже не надо: если Одри с Мэлом в разлуке, она по нему скучает, а когда они вместе, начинаются стычки. Даже самой себе Одри не хотелось в этом признаваться. Была ли это настоящая любовь? Или эта любовь себя переросла, и такую в кино не показывают...
Мимо окон такси промелькнуло несколько кварталов; возле дома 727 шофер притормозил, и машина остановилась у обочины тротуара. Одри вышла, захлопнув за собой дверцу. Она немного задержалась и посмотрела на вывеску «Тиффани».
ЮГО-ВОСТОЧНЫЙ УГОЛ 57-Й УЛИЦЫ И ПЯТОЙ АВЕНЮ.
НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ СПУСТЯ
Утро выдалось холодным.
Блэйк был одет в шерстяной кардиган поверх черного свитера, а поверх кардигана надел еще и длинную вельветовую куртку с поднятым воротником. Поджарый, короткостриженый, челюсть, как у футболиста, совсем не похож на ухоженного Мэла. Одри знала, что он сопереживал ей в связи с ее беспокойством не только относительно образа Холли, но и по поводу ее игры в целом.
Во время репетиций она заметила, что ему присущ открытый, доверительный стиль общения, с ним было легко, царила атмосфера взаимопонимания. В отличие от Билли Уайлдера, который приходил на съемочную площадку абсолютно точно зная, как именно должна прозвучать та или иная реплика, Блэйк был готов слушать других.
Между тем поначалу Одри хотелось поработать с более опытным режиссером, но в процессе работы ее мнение стало меняться. Он нормально воспринимал небольшие предложения с ее стороны. Эдвардс не ставил перед собой цели снимать один дубль за другим, в работе присутствовала определенная доля импровизации, и Одри это ценила. Для того чтобы смешной эпизод получился действительно смешным, необходим был определенный энтузиазм - и актерский, и режиссерский. В этом Одри была также солидарна с Блэйком. Подобная режиссерская установка распространялась на всю съемочную группу.
В перерывах между дублями важно было сохранять нужный тонус, иначе к моменту съемок возникала опасность «скисания». Для поддержания необходимой формы Блэйк следил за тем, чтобы и актеры, и съемочный персонал то и дело становились объектами различных розыгрышей, причем шуточки эти были далеко не всегда безобидными. Одри прозвала Блэйка «Блэки» за его страсть к черному юмору. В его характере были черты, схожие с Мэлом, но Блэйк был гораздо задорнее. А стоило ли их сравнивать? У Одри это происходило само собой, на подсознательном уровне - возможно от того, что она чувствовала себя одинокой.
На ней было платье от Живанши, и это ее немного утешало, как если бы он сам был здесь рядом. Броня любви, подумала Одри. Даже две: одно маленькое черное платье, в котором она будет тихо стоять у витрины, и другое - для прогулок в окрестностях «Тиффани». Дело в том, что одно из платьев было настолько узким, что Одри едва могла в нем двигаться. В другом платье был большой разрез сбоку, и она могла в нем ходить, не семеня, словно гейша.
Люди собирались группками по два-три человека, и вскоре небольшое скопление превратилось в толпу зевак. По обеим сторонам Пятой авеню ассистенты режиссера давали указания спонтанно возникшей массовке, как если бы они были в составе съемочной группы. Невзирая на всю эту мельтешню, Одри снялась в первой сцене фильма еще до восхода солнца.
128,54 КАРАТА
Прежде чем перейти к съемкам следующей сцены, Одри сфотографировалась в интерьере «Тиффани»: на ней было знаменитое колье Шлумбергера.
До сих пор только одна женщина носила его - миссис Шелдон Уайтхаус, жена сенатора, которая председательствовала на балу от «Тиффани» в 1957 году. В самом центре этого ожерелья красовался крупнейший в мире желтый бриллиант в 128,54 карата. Одри не появится в этом ожерелье в «Завтраке у Тиффани»; оно промелькнет в кадре под стеклянной витриной на съемках эпизода «с гравировкой на простеньком колечке» (снимали в тот же день). «Видишь, я же говорила, тут очень душевно, правда? Я не то чтобы схожу с ума от драгоценностей, кроме бриллиантов, естественно... Как эти», - сказала Одри Пеппарду. Одри была лицом киногруппы. После долгих шести месяцев переговоров с главой «Тиффани & Ко» мистером Уолтером Хоувингом, человеком привередливым и не слишком дружелюбным, Мартину Джуроу в конце концов удалось добиться разрешения на съемку в помещении ювелирного салона. Согласно достигнутой договоренности, Одри становилась объектом бартерной сделки. Конечно, говорил Марти Хоувингу, это покажется кошмаром для страховщиков позволить всей съемочной группе расположиться среди самых дорогих ювелирных изделий в мире, но как рекламный ход для «Тиффани» - это редкая возможность.
Просто Одри наденет ожерелье Шлумбергера, и ее сфотографируют в этом интерьере. Лучшей рекламы вам не купить.
Они были первыми, кто когда-либо снимал в помещении «Тиффани».
Улыбка Одри была безупречной, невзирая на время съемок, а также на усталость. Кроме того, вокруг роилась толпа сотрудников компании. В конце концов, все это было частью ее работы. Знаменитой актрисе, помимо собственно актерской работы, приходится быть вовлеченной и в такой процесс: «Одри, развернитесь чуть-чуть, чтобы были видны бриллианты!», «Одри, посмотрите вон туда!». Фотографы, журналисты, официальные лица...
Ее попросили сесть за маленький столик, накрытый для завтрака. На специальной подставке размещался длинный сигаретный мундштук. Блеснула фотовспышка. «Одри, оглянитесь через плечо!» - «Как, вот так?» - «Да, очень хорошо. Теперь возьмите в руку слоеное пирожное! Великолепно!» Ей хорошо удавалось быть великолепной.
БРИЛЛИАНТ В НЕБЕСАХ
Оператор Франц Планер обследовал интерьер ювелирного салона; в его поле зрения попали несколько местных служащих и примерно такое же количество профессиональных статистов. Они медленно бродили, стараясь не зацепиться за толстые черные кабели, извивавшиеся по полу, словно гигантские макароны. Главный осветитель постарался все это закамуфлировать под коврами и за шкафчиками, но все же часть проводов неизбежно выглядывала наружу.
Невозможно было предусмотреть абсолютно все. Погоду, недомогания, задние мысли, и по меньшей мере дюжину субъектов, с которыми приходилось постоянно бороться. Эти аспекты вступали в определенное взаимодействие друг с другом, и тут-то начиналось... Какая-то важная часть декорации, световое решение - результат труда профессионалов, могли вдруг оказаться неприкаянными, просто выпавшими из съемочного процесса.
Но Планер знал свое дело. Он снимал с первых годов двадцатого века - сделал более 150 фильмов, прежде чем приступить к «Завтраку у Тиффани», но ему предложили эту работу, потому что он единственный в мире, кто знал, как надо снимать Одри Хепбёрн. В числе его операторских работ - «Римские каникулы», «История монахини», «Непрощенная». Что интересно, Планер старался избегать работы со звездами. Гламур его не привлекал, гораздо интереснее поэтический реализм - очень деликатное сочетание документальности и стилизации, заметное уже в первых кадрах «Завтрака...». Его талант был эмпирическим: физик и лирик в одном лице. Номинации на «Оскар» за «Римские каникулы» и «Историю монахини» лишний раз подтверждают: Планеру было подвластно гармоничное сочетание романтики и реализма. Он знал, как это правильно сделать с операторской точки зрения.
Поскольку солнце в фильме-техниколор выглядело голубоватым, Планер применил желтые фильтры, и тогда витрины и вращающиеся двери «Тиффани» стали золотистыми. Но это еще не все: он дал указание осветителям включить тридцать два прожектора, обеспечивающих золотистую подсветку интерьера ювелирного салона. Все как всегда: Франц Планер вступал в противоречие с ограничениями по времени, естественным освещением, правилами противопожарной безопасности, не говоря уже о специфике места съемок.
В силу всех этих обстоятельств было крайне непросто определить месторасположение этих тридцати двух осветительных приборов, точный угол и интенсивность освещения. На все это требовалось время, много времени. Время шло, и естественное освещение интерьера менялось, соответственно, нужны были какие-то новые решения, усилия персонала, и опять-таки время.
Обстановка была напряженной. Эстетику - побоку: если кадр получался слишком темным, или слишком ярким, или красноватым, все заметят ошибку, ошибку оператора Франца Планера; что тогда делать? Все переснимать? А есть ли на это время, и не превышают ли они бюджет? Планер спросит Блэйка, который спросит Шеперда, который спросит Джуроу, который обратится к Марти Рэкину, который проконсультируется с Фрэнком Фримэном, который, в свою очередь, попросит выяснить, насколько велика необходимость пересъемки... Если в конце этой цепочки прозвучит отрицательный ответ, Франц Планер придет в ярость. Кадр, что же будет с этим конкретным кадром! Снова придется обратиться к Блэйку. Что же такое получается, все против главного оператора! Нет, успокоит его режиссер. Тут все против всех.
МОТОР!
Одри не совсем сознавала происходящее вокруг. Блэйк и Планер где-то в углу указывали на потолок; Шеперд рассыпался в любезностях перед Уолтером Хоувингом, а десятки вооруженных охранников распределились по всему помещению ювелирного салона, приглядывая за драгоценностями, а заодно и за статистами. Во время недавней рекламной съемки напряженность Одри еще больше усилилась, а теперь пришло время поработать над первым эпизодом в интерьере «Тиффани». Ей не без труда давался стремительный темп диалога в этой сцене и после нескольких не совсем удачных попыток Блэйк объявил перерыв - ему не хотелось доводить исполнительницу главной роли до изнеможения. Затем, с новыми силами можно было снова поработать перед камерой на общем плане (крупные планы доснимут позднее в павильоне студии «Парамаунт»).
Блэйк поинтересовался у Одри, готова ли она продолжить и получил утвердительный ответ. Эдвардс для себя решил: главное - поймать момент, когда Одри достаточно оживилась для работы в кадре до того, как ее энтузиазм пойдет на убыль. Да, такова его режиссерская задача: поймать мгновение и использовать его с максимальной пользой.
Одри загасила сигарету и заняла свое место рядом с Джорджем Пеппардом.
Они были мало знакомы, но одно ей было ясно: этот джентльмен был о себе гораздо более высокого мнения, нежели она о нем. Видимо, кто-то его убедил в том, что главный в этой картине он.
«Тишина!»
Одри сконцентрировалась.
Процесс пошел. Одри начала свою реплику: «Неправда ли, чудесно...»
И вдруг раздался вопль оператора.
Одри, Блэйк и еще два десятка участников съемочной группы задрали головы вверх.
«Стоп!»
Планер лежал на полу. Бесконечной длины кабель послужил причиной электрошока силой в 220 вольт. В конце концов оператор благополучно пришел в себя, но этот инцидент породил цепную реакцию на съемочной площадке. Восстановительные работы, оформление страховки, разного рода стандартные
формальности повлекли за собой дополнительную задержку, и это действовало на нервы абсолютно всем членам съемочной группы, включая, конечно же, исполнителей главных ролей.
После того как всё наконец-то было улажено, Блэйк проанализировал ситуацию. Время уходило, предстояли еще съемки на Парк-авеню, а у него разболелась голова. «А который, кстати говоря, час?» Производственная смета!
Нервозность актеров! Головная боль Блэйка стала нарастать. Одри закурила очередную сигарету.
- О’кей, внимание всем! - раздался голос ассистента режиссера. - Давайте продолжим...
Сигарета погашена. Помощник костюмера смахнула пепел с оранжевого жакета Одри; неведомо откуда появившаяся гримерша припудрила ей лицо.
- Все по местам, пожалуйста.
Одри встала со стула, гримерша последовала за ней, ни на секунду не переставая выполнять свои обязанности. Она отошла в сторону, когда Одри остановилась рядом с Пеппардом.
- Готовность? - Оператор нажал кнопку. - Камера пошла. Пошла камера.
Звукорежиссер, отслеживая показания приборов, дождался необходимой скорости работы камеры. Человек с табличкой встал перед объективом, пробормотал «Эпизод 126, дубль 3», щелкнул хлопушкой и исчез.
- А теперь...
Дальше была пауза. Блэйк бросил взгляд на съемочную площадку, на актеров и слегка подался вперед на своем стуле.
- Мотор!
Одри и Джордж двинулись вперед.
- Не правда ли, чудесно? - обратилась Одри к партнеру. - Видишь, я же тебе говорила, что...
- Стоп, еще раз, пожалуйста!
Опять что-то там произошло. Оператору, кстати говоря, не очень-то легко проскальзывать между всеми этими стеклянными дисплеями, на которых красуются драгоценности стоимостью в миллионы долларов. Попробовали еще раз. Десять дублей спустя Блэйк Эдвардс добился желаемого результата.
- Всем спасибо, перерыв на обед!
Несколько слов для прессы: «Да, тема секса в сценарии осталась за кадром, - говорит Одри, у которой с рассвета не было и минуты свободной. - Слишком многие воспринимают нашу Холли как какую-то бродяжку, но это все напускное, ведь она еще так молода! Я хорошо знаю Трумэна Капоте, особая прелесть его произведений в неуловимом подтексте».
А вот что поведал корреспонденту «Нью-Йорк Таймс» режиссер Блэйк Эдвардс:
«Когда есть отличный сценарий и правильно подобран актерский состав - а сейчас как раз этот случай - я просто прихожу на съемочную площадку, и всеидет своим естественным путем. Аксельрод в своем сценарии следует сюжетным линиям романа, но он добавил действия, добавил лиризма, исходя из прагматических соображений. Я не имею в виду финансовый аспект, все это сделано ради удовольствия зрителей. Кстати, сценарий Аксельрода Капоте одобрил. Он, правда, написал продюсеру, что надо быть поосторожнее с мундштуком длиной в два фута и не очень уподобляться Тетушке Мэйм . Трактовка образа Холли его устраивает, и это, по-моему, самое главное».
Между тем Трумэну вовсе не нравился сценарий, и он ни разу не появился на съемочной площадке. Он продолжал свое путешествие по Европе вместе с Джеком.
ОБЕДЕННЫЙ ПЕРЕРЫВ
«Около полудня в первый день съемок мы сделали перерыв на обед, - вспоминает Шеперд. - После этого съемочная группа переместилась на Парк-авеню. Предстояла работа над сценой у фонтана. День был в разгаре, и собралась толпа зевак. Погода стояла замечательная, все шло как надо, а примерно в три часа дня Блэйк заявил: “Хватит! Сворачиваемся!” Я ему сразу возразил: “Минуточку, о чем, вообще, речь? У нас еще весь день впереди!” Я был тогда молод, горяч, хотелось быть героем студии “Парамаунт”, так что я оттащил Блэйка в сторону и предложил продолжить съемки. Блэйк был очень раздражен тем, что продюсер делает ему замечания в присутствии всей группы, но я продолжал настаивать на своем, и он прямо-таки готов был взорваться. Когда мы вернулись в отель, жена мне сказала: “Блэйк хочет тебя видеть”. - “Если ему надо, пусть сам приходит!” - ответил я. Так или иначе, Блэйк пришел и был явно не в духе. “Заказать тебе что-нибудь?” - спросил я его. “Просто кофе”, - проговорил Блэйк. Я заказал кофе и Блэйк начал меня прорабатывать. “Послушай, Дик, - начал он. - Я режиссер и я знаю, когда актеры достаточно поработали за съемочный день. Этим чертовым утром работа началась в три часа!” Потом он добавил: “Никогда так больше не делай в присутствии группы”. Я его слушал и продолжал наливать кофе, а он вдруг начал смеяться. Я не понимал, что в этой ситуации смешного, пока не заметил, что вылил почти все содержимое кофейника прямо на стол. Вот как я разволновался!»
НЬЮ-ЙОРК
Всю последующую неделю съемки проходили на Манхэттене, в частности, на натуре рядом с домом Холли на 71-й улице, между Лексингтон-авеню и Третьей авеню. Отсняли сцены с участием Дока и Пола в Центральном парке возле Эстрады Наумбурга; натуру возле женской тюрьмы на 10-й улице; ступени нью-йоркской Публичной библиотеки на углу 42-й улицы и Пятой авеню и, наконец, камера запечатлела ряд мест для последующего создания монтажного ряда «То, что мы никогда не делали».
ЛОС-АНДЖЕЛЕС
Через неделю работа в Нью-Йорке была завершена, и киногруппа перебралась в Лос-Анджелес, продолжать съемки на студии «Парамаунт». Говорят, что с Одри прибыл багаж из тридцати шести мест. Приехал Мэл вместе с маленьким Шоном. Одри поселилась вместе с ними в доме на Колдуотер-Каньон и снова зажила семейной жизнью. Она серьезно увлеклась вязаньем.
ДЖОРДЖ ПЕППАРД, ЕГО АКТЕРСКИЙ МЕТОД И СЛОЖНОСТИ ХАРАКТЕРА
Когда Одри спрашивали, придерживается ли она в актерской игре определенного метода, она отвечала: «Да, конечно, всякий актер, считающий себя профессионалом, придерживается какого-либо метода. Для меня главное - это концентрация; хотя нет, сначала, пожалуй, интуиция, а потом концентрация».
В те времена часто цитировались актерские признания на тему «игры согласно методу»; выпускники нью-йоркской Актерской студии воспринимались представителями старой гвардии как самовлюбленные служители системы, превратившей их в психологов-любителей. Многим из них очень понравился этот новый звездный статус; образно говоря, они вскочили в поезд на полном ходу, не в полной мере осознавая, куда же он, собственно говоря, едет? Некоторые, например, Марлон Брандо и Монтгомери Клифт обладали достаточным талантом для того, чтобы на новой волне реализма полностью трансформировать свой сложившийся имидж.
Увы, актер Джордж Пеппард к этой плеяде не принадлежал. Его отношение к методу было сугубо формальным, всем на съемочной площадке - включая его самого - приходилось за это расплачиваться. Если Одри стремилась порадовать, то Джордж любил поразглагольствовать. Если она воспринимала установки, то он начинал сопротивляться. «Думаю, у Одри Хепбёрн нашлось бы доброе слово для кого угодно, - вспоминает Шеперд, - кроме Джорджа Пеппарда. Не нравился он ей совсем. Она считала его заносчивым». Пеппард за глаза называл Одри «Счастливой монашкой».
К тому времени, когда съемочная группа Эдвардса прибыла в Лос-Анджелес, стиль работы Пеппарда стал настолько вызывающим, а самовлюбленность достигла таких высот, что от него фактически отвернулись почти все, включая режиссера. На Пеппарда имел зуб даже Джуроу, а ведь именно он выдвинул кандидатуру этого актера на роль Пола!
Больше, чем все остальные в съемочной группе, была разочарована Патриция Нил. «Я играла вместе с Джорджем в Актерской студии, - говорила она, - и все было замечательно, он меня очень радовал; теперь же, годы спустя, на съемках в “Завтраке у Тиффани”, я поняла - что-то не так. Поначалу я была в восторге, узнав, что мы снова будем партнерами, но очень скоро я увидела, как сильно он изменился, стал холоден и тщеславен». Для Джорджа актерская работа над этой ролью, судя по всему, была связана с некой предубежденностью его персонажа в отношении 2Е. При неверном использовании метода отношения актеров вне съемочной площадки осложнялись в угоду принципу «я и есть мой герой»; возможно, это как-то объясняло поведение Пеппарда, хотя дело не ограничивалось только этим. При обсуждении сценария также возникала напряженность. По мнению Нил, Джордж планомерно и последовательно стремился перетянуть одеяло на себя. «Ему хотелось, чтобы образ 2Е не влиял негативно на образ Пола, - вспоминает актриса. - Моя героиня доминировала, у меня была отличная роль до тех пор, пока Джордж не стал предлагать свои сценарные поправки. Он делал все, чтобы сократить количество моих реплик и во многом ему это удалось, Блэйк шел на уступки. К счастью, от роли все же кое-что осталось...»
Очевидно, Пеппард ощущал, что его нарождающийся звездный статус давал ему некоторые преимущества, недоступные остальным актерам. Через несколько лет после их развода Элизабет Эшли в своих воспоминаниях сделала некоторые уточнения на этот счет: «Джордж никогда не был актером-ремесленником: произнес свой текст на должном уровне, получил гонорар и был таков. Он считал, что исполняя заглавную роль, необходимо стремиться к совершенству; он был заряжен энергией и порой становился непреклонен, что здорово напрягало режиссеров и продюсеров».
Да, изначально в сценарии образ 2Е был гораздо богаче; можно только догадываться, насколько именно преуспел Джордж Пеппард в деле «урезания» роли, предназначенной Патриции Нил. Какие-либо реплики или эпизоды могли выпасть по целому ряду причин, и среди них имеет место и такая, как необоснованная личностная амбициозность. В конце концов, те сокращения, связанные с образом 2Е, на которые пошел Блэйк, были обусловлены интересами окончательного результата - готового фильма. Улучшение или компромисс - все зависело от того, какой именно материал (а точнее говоря - с участием какого именно артиста) подлежал урезанию; Эдвардс был намерен создать качественное кинопроизведение, и его мотивировки были обусловлены набором факторов. В задачу постановщика входило как урегулирование хитросплетений съемочного процесса, так и импровизация по ходу работы над фильмом.
Так, например, однажды Нил предложила следующую мизансцену: Пеппард сидит у нее на коленях. Интересная инициатива, с учетом специфики характера Пола. Пеппард был просто в шоке от этой идеи, заявив что он так никогда бы не сделал. Ну, да, парировала Нил, а Пол сделал бы?
«Однажды был случай, когда Блэйк и Джордж едва не подрались, - вспоминает Патриция Нил. - Мы готовились снимать очередной эпизод, и Джордж надумал поменять все режиссерские установки. При этом он так разошелся, что Блэйк едва не ударил его. Мне пришлось вмешаться и, по-моему, Джордж все же ухитрился настоять на своем. С этих пор я его просто возненавидела». На самом деле Эдвардсу было не так уж сложно разобраться с Пеппардом, хотя у съемочной группы на этот счет могло сложиться иное мнение. «Джордж мне нравился, - рассуждал Эдвардс. - Он ведь, в сущности, плохой актер и, кстати, очень ранимый. Он бывший морской пехотинец, и все такое, а я над ним безжалостно подтрунивал. Он пытался отвечать мне тем же, но ему не хватало остроумия. Словом, я всегда считал, что он тот еще актер...»
Объединенные общей борьбой, Патриция Нил и Блэйк Эдвардс образовали гармоничный творческий союз. «Блэйк мне нравился, - вспоминала актриса. - Мы замечательно ладили. У него было потрясающее чувство юмора. Однажды его не устроила моя игра, он начал меня донимать, требуя переделать сцену еще, еще и еще, но у него это так забавно получалось, что я, собственно, даже и не осознавала, что он меня донимает. Славный человек, яркая личность. Он приглашал меня к себе домой на ужин с детьми и женой, и мы чудесно проводили время. Не передать словами, как с ним было весело и легко, с этим великолепным режиссером».
Дружеский союз Патриции Нил, ее мужа, актера Роальда Даля и четы Эдвардс еще дальше отодвигал Джорджа Пеппарда на задний план. По мнению Патриции Нил, «проблема Джорджа заключалась в том, что он вообразил, будто вся съемочная группа находит его потрясающим. Вскоре, однако, стало очевидно, насколько он сложный в общении человек и к тому же не слишком усердный в творческом отношении. Роальда он тоже разочаровал». Каким-то таинственным образом сведения об отчужденности Пеппарда стали достоянием средств массовой информации. Прозвучали обвинения в необоснованном упрямстве, игнорировании назначенных встреч, забвении старых друзей. Вот как актер прокомментировал создавшееся положение корреспонденту «Скрин Сториз»: «Мой мир рассыпался в одночасье. Во-первых, семейная пара, которая вела хозяйство в нашем доме в течение нескольких лет, вдруг объявила о своем разводе; они покинули наш дом. Далее, мой шестилетний сын заболел корью, и из-за карантина я не мог попасть домой в Чула-Виста. Мне не нравится жить в Голливуде, гостиничная атмосфера сильно действует на нервы, это не для меня».
Кстати, книгу рекомендую даже не фанатам актрисы, а просто всем, кто любит этот фильм и интересуется киносъемочным процессом.
Помимо Одри, в книге будут все, кто имел отношение к "Завтраку у Тиффани" на всех стадиях его создания: Труман Капоте и Колетт, Эдит Хэд и Живанши, Блейк Эдвардс и Джордж Аксельрод. Автор анализирует роль Холли в создании образа женщины 60-х годов, вспоминая ее предшественниц, героинь Мэрилин Монро и Дорис Дэй.
Пятая авеню, воскресенье, 2 октября 1960 года, рассвет
Одри нервничала. Все говорили, что у нее получится, что роль Холли - это непростая, но интересная задача. Как и прежде, надо быть естественной. Естественной. В «Римских каникулах» она была мила и естественна; она получила за эту работу «Оскара». Но разве это была актерская игра? - размышляла Одри, сидя в желтом такси в ожидании начала съемок. - Вот Патриция Нил - это действительно актриса, ей любая роль по плечу. А в активе Одри в основном интуиция и удача.
Она скучала по сынишке: десятинедельный Шон остался на попечении няни в Швейцарии. Одри гнала прочь тревожные мысли о похищении детей. Они с Мэлом предприняли серьезные меры предосторожности на этот счет. Имя няни Шона и ее координаты были строго засекречены. Сигареты не снимали напряжения, но Одри продолжала покуривать; ее руки слегка дрожали.
Улица пока еще была пустынна, словно бескрайняя дорога, по которой катится перекати-поле, как в каком-нибудь вестерне. Толпа соберется позднее.
В сумке у Одри лежит датская слойка. Как же она это будет есть? Одри не хочется создавать проблем, но она терпеть не могла слоеное тесто. Она поинтересовалась у Блэйка, нельзя снять ее проход по направлению к «Тиффани» с мороженым в руке вместо этой слойки, но режиссер сказал «нет». Что ж он прав, ведь это завтрак Холли на ходу. Достоверно ли все это будет смотреться...
«Так, спокойно, - услышала она. - Спокойствие, пожалуйста». К ней подошел кто-то из съемочной группы и поинтересовался, готова ли она. Одри взяла себя в руки. Да, готова.
Она замерла в ожидании.
Солнце еще не взошло. Улица представляет собой длинную полосу серого цвета с желтыми вкраплениями электрических огней. Они смотрятся как бриллианты, мерцающие над тротуаром - ожерелье Пятой авеню перед пробуждением.
Такси тронулось с места - начались съемки первого эпизода.
Они двигались вверх по улице, мимо хорошо знакомых Холли витрин - она уже бывала здесь не раз. Чудесное зрелище - одна из самых деловых улиц мира в полной тишине и покое, и все это для нее, для Холли. Много дублей в этот раз не будет - солнце скоро станет слишком ярким и, помимо всего, невзирая на прохладу этого воскресного утра, вскоре улица будет заполнена людьми. В Нью-Йорке находится с визитом советский глава Никита Хрущев. Он прибудет на Пятую авеню в 7:30. К этому времени надо завершить съемку. Что касается Одри, то она не собирается суетиться. В сценарии сказано, что «Тиффани» - любимейшее место Холли. Уместно изобразить максимальное удовольствие от неторопливого созерцания витрин, ни к чему нестись по улице, как угорелая.
Сейчас Одри надо постараться не думать о том, что она вовсе не была главной кандидаткой на эту роль, да и Капоте был не слишком доволен (по слухам). Никто не мог сказать с уверенностью, насколько Одри соответствует образу Холли.
Не надо обо всем этом сейчас думать и о своей семейной жизни думать тоже не надо: если Одри с Мэлом в разлуке, она по нему скучает, а когда они вместе, начинаются стычки. Даже самой себе Одри не хотелось в этом признаваться. Была ли это настоящая любовь? Или эта любовь себя переросла, и такую в кино не показывают...
Мимо окон такси промелькнуло несколько кварталов; возле дома 727 шофер притормозил, и машина остановилась у обочины тротуара. Одри вышла, захлопнув за собой дверцу. Она немного задержалась и посмотрела на вывеску «Тиффани».
ЮГО-ВОСТОЧНЫЙ УГОЛ 57-Й УЛИЦЫ И ПЯТОЙ АВЕНЮ.
НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ СПУСТЯ
Утро выдалось холодным.
Блэйк был одет в шерстяной кардиган поверх черного свитера, а поверх кардигана надел еще и длинную вельветовую куртку с поднятым воротником. Поджарый, короткостриженый, челюсть, как у футболиста, совсем не похож на ухоженного Мэла. Одри знала, что он сопереживал ей в связи с ее беспокойством не только относительно образа Холли, но и по поводу ее игры в целом.
Во время репетиций она заметила, что ему присущ открытый, доверительный стиль общения, с ним было легко, царила атмосфера взаимопонимания. В отличие от Билли Уайлдера, который приходил на съемочную площадку абсолютно точно зная, как именно должна прозвучать та или иная реплика, Блэйк был готов слушать других.
Между тем поначалу Одри хотелось поработать с более опытным режиссером, но в процессе работы ее мнение стало меняться. Он нормально воспринимал небольшие предложения с ее стороны. Эдвардс не ставил перед собой цели снимать один дубль за другим, в работе присутствовала определенная доля импровизации, и Одри это ценила. Для того чтобы смешной эпизод получился действительно смешным, необходим был определенный энтузиазм - и актерский, и режиссерский. В этом Одри была также солидарна с Блэйком. Подобная режиссерская установка распространялась на всю съемочную группу.
В перерывах между дублями важно было сохранять нужный тонус, иначе к моменту съемок возникала опасность «скисания». Для поддержания необходимой формы Блэйк следил за тем, чтобы и актеры, и съемочный персонал то и дело становились объектами различных розыгрышей, причем шуточки эти были далеко не всегда безобидными. Одри прозвала Блэйка «Блэки» за его страсть к черному юмору. В его характере были черты, схожие с Мэлом, но Блэйк был гораздо задорнее. А стоило ли их сравнивать? У Одри это происходило само собой, на подсознательном уровне - возможно от того, что она чувствовала себя одинокой.
На ней было платье от Живанши, и это ее немного утешало, как если бы он сам был здесь рядом. Броня любви, подумала Одри. Даже две: одно маленькое черное платье, в котором она будет тихо стоять у витрины, и другое - для прогулок в окрестностях «Тиффани». Дело в том, что одно из платьев было настолько узким, что Одри едва могла в нем двигаться. В другом платье был большой разрез сбоку, и она могла в нем ходить, не семеня, словно гейша.
Люди собирались группками по два-три человека, и вскоре небольшое скопление превратилось в толпу зевак. По обеим сторонам Пятой авеню ассистенты режиссера давали указания спонтанно возникшей массовке, как если бы они были в составе съемочной группы. Невзирая на всю эту мельтешню, Одри снялась в первой сцене фильма еще до восхода солнца.
128,54 КАРАТА
Прежде чем перейти к съемкам следующей сцены, Одри сфотографировалась в интерьере «Тиффани»: на ней было знаменитое колье Шлумбергера.
До сих пор только одна женщина носила его - миссис Шелдон Уайтхаус, жена сенатора, которая председательствовала на балу от «Тиффани» в 1957 году. В самом центре этого ожерелья красовался крупнейший в мире желтый бриллиант в 128,54 карата. Одри не появится в этом ожерелье в «Завтраке у Тиффани»; оно промелькнет в кадре под стеклянной витриной на съемках эпизода «с гравировкой на простеньком колечке» (снимали в тот же день). «Видишь, я же говорила, тут очень душевно, правда? Я не то чтобы схожу с ума от драгоценностей, кроме бриллиантов, естественно... Как эти», - сказала Одри Пеппарду. Одри была лицом киногруппы. После долгих шести месяцев переговоров с главой «Тиффани & Ко» мистером Уолтером Хоувингом, человеком привередливым и не слишком дружелюбным, Мартину Джуроу в конце концов удалось добиться разрешения на съемку в помещении ювелирного салона. Согласно достигнутой договоренности, Одри становилась объектом бартерной сделки. Конечно, говорил Марти Хоувингу, это покажется кошмаром для страховщиков позволить всей съемочной группе расположиться среди самых дорогих ювелирных изделий в мире, но как рекламный ход для «Тиффани» - это редкая возможность.
Просто Одри наденет ожерелье Шлумбергера, и ее сфотографируют в этом интерьере. Лучшей рекламы вам не купить.
Они были первыми, кто когда-либо снимал в помещении «Тиффани».
Улыбка Одри была безупречной, невзирая на время съемок, а также на усталость. Кроме того, вокруг роилась толпа сотрудников компании. В конце концов, все это было частью ее работы. Знаменитой актрисе, помимо собственно актерской работы, приходится быть вовлеченной и в такой процесс: «Одри, развернитесь чуть-чуть, чтобы были видны бриллианты!», «Одри, посмотрите вон туда!». Фотографы, журналисты, официальные лица...
Ее попросили сесть за маленький столик, накрытый для завтрака. На специальной подставке размещался длинный сигаретный мундштук. Блеснула фотовспышка. «Одри, оглянитесь через плечо!» - «Как, вот так?» - «Да, очень хорошо. Теперь возьмите в руку слоеное пирожное! Великолепно!» Ей хорошо удавалось быть великолепной.
БРИЛЛИАНТ В НЕБЕСАХ
Оператор Франц Планер обследовал интерьер ювелирного салона; в его поле зрения попали несколько местных служащих и примерно такое же количество профессиональных статистов. Они медленно бродили, стараясь не зацепиться за толстые черные кабели, извивавшиеся по полу, словно гигантские макароны. Главный осветитель постарался все это закамуфлировать под коврами и за шкафчиками, но все же часть проводов неизбежно выглядывала наружу.
Невозможно было предусмотреть абсолютно все. Погоду, недомогания, задние мысли, и по меньшей мере дюжину субъектов, с которыми приходилось постоянно бороться. Эти аспекты вступали в определенное взаимодействие друг с другом, и тут-то начиналось... Какая-то важная часть декорации, световое решение - результат труда профессионалов, могли вдруг оказаться неприкаянными, просто выпавшими из съемочного процесса.
Но Планер знал свое дело. Он снимал с первых годов двадцатого века - сделал более 150 фильмов, прежде чем приступить к «Завтраку у Тиффани», но ему предложили эту работу, потому что он единственный в мире, кто знал, как надо снимать Одри Хепбёрн. В числе его операторских работ - «Римские каникулы», «История монахини», «Непрощенная». Что интересно, Планер старался избегать работы со звездами. Гламур его не привлекал, гораздо интереснее поэтический реализм - очень деликатное сочетание документальности и стилизации, заметное уже в первых кадрах «Завтрака...». Его талант был эмпирическим: физик и лирик в одном лице. Номинации на «Оскар» за «Римские каникулы» и «Историю монахини» лишний раз подтверждают: Планеру было подвластно гармоничное сочетание романтики и реализма. Он знал, как это правильно сделать с операторской точки зрения.
Поскольку солнце в фильме-техниколор выглядело голубоватым, Планер применил желтые фильтры, и тогда витрины и вращающиеся двери «Тиффани» стали золотистыми. Но это еще не все: он дал указание осветителям включить тридцать два прожектора, обеспечивающих золотистую подсветку интерьера ювелирного салона. Все как всегда: Франц Планер вступал в противоречие с ограничениями по времени, естественным освещением, правилами противопожарной безопасности, не говоря уже о специфике места съемок.
В силу всех этих обстоятельств было крайне непросто определить месторасположение этих тридцати двух осветительных приборов, точный угол и интенсивность освещения. На все это требовалось время, много времени. Время шло, и естественное освещение интерьера менялось, соответственно, нужны были какие-то новые решения, усилия персонала, и опять-таки время.
Обстановка была напряженной. Эстетику - побоку: если кадр получался слишком темным, или слишком ярким, или красноватым, все заметят ошибку, ошибку оператора Франца Планера; что тогда делать? Все переснимать? А есть ли на это время, и не превышают ли они бюджет? Планер спросит Блэйка, который спросит Шеперда, который спросит Джуроу, который обратится к Марти Рэкину, который проконсультируется с Фрэнком Фримэном, который, в свою очередь, попросит выяснить, насколько велика необходимость пересъемки... Если в конце этой цепочки прозвучит отрицательный ответ, Франц Планер придет в ярость. Кадр, что же будет с этим конкретным кадром! Снова придется обратиться к Блэйку. Что же такое получается, все против главного оператора! Нет, успокоит его режиссер. Тут все против всех.
МОТОР!
Одри не совсем сознавала происходящее вокруг. Блэйк и Планер где-то в углу указывали на потолок; Шеперд рассыпался в любезностях перед Уолтером Хоувингом, а десятки вооруженных охранников распределились по всему помещению ювелирного салона, приглядывая за драгоценностями, а заодно и за статистами. Во время недавней рекламной съемки напряженность Одри еще больше усилилась, а теперь пришло время поработать над первым эпизодом в интерьере «Тиффани». Ей не без труда давался стремительный темп диалога в этой сцене и после нескольких не совсем удачных попыток Блэйк объявил перерыв - ему не хотелось доводить исполнительницу главной роли до изнеможения. Затем, с новыми силами можно было снова поработать перед камерой на общем плане (крупные планы доснимут позднее в павильоне студии «Парамаунт»).
Блэйк поинтересовался у Одри, готова ли она продолжить и получил утвердительный ответ. Эдвардс для себя решил: главное - поймать момент, когда Одри достаточно оживилась для работы в кадре до того, как ее энтузиазм пойдет на убыль. Да, такова его режиссерская задача: поймать мгновение и использовать его с максимальной пользой.
Одри загасила сигарету и заняла свое место рядом с Джорджем Пеппардом.
Они были мало знакомы, но одно ей было ясно: этот джентльмен был о себе гораздо более высокого мнения, нежели она о нем. Видимо, кто-то его убедил в том, что главный в этой картине он.
«Тишина!»
Одри сконцентрировалась.
Процесс пошел. Одри начала свою реплику: «Неправда ли, чудесно...»
И вдруг раздался вопль оператора.
Одри, Блэйк и еще два десятка участников съемочной группы задрали головы вверх.
«Стоп!»
Планер лежал на полу. Бесконечной длины кабель послужил причиной электрошока силой в 220 вольт. В конце концов оператор благополучно пришел в себя, но этот инцидент породил цепную реакцию на съемочной площадке. Восстановительные работы, оформление страховки, разного рода стандартные
формальности повлекли за собой дополнительную задержку, и это действовало на нервы абсолютно всем членам съемочной группы, включая, конечно же, исполнителей главных ролей.
После того как всё наконец-то было улажено, Блэйк проанализировал ситуацию. Время уходило, предстояли еще съемки на Парк-авеню, а у него разболелась голова. «А который, кстати говоря, час?» Производственная смета!
Нервозность актеров! Головная боль Блэйка стала нарастать. Одри закурила очередную сигарету.
- О’кей, внимание всем! - раздался голос ассистента режиссера. - Давайте продолжим...
Сигарета погашена. Помощник костюмера смахнула пепел с оранжевого жакета Одри; неведомо откуда появившаяся гримерша припудрила ей лицо.
- Все по местам, пожалуйста.
Одри встала со стула, гримерша последовала за ней, ни на секунду не переставая выполнять свои обязанности. Она отошла в сторону, когда Одри остановилась рядом с Пеппардом.
- Готовность? - Оператор нажал кнопку. - Камера пошла. Пошла камера.
Звукорежиссер, отслеживая показания приборов, дождался необходимой скорости работы камеры. Человек с табличкой встал перед объективом, пробормотал «Эпизод 126, дубль 3», щелкнул хлопушкой и исчез.
- А теперь...
Дальше была пауза. Блэйк бросил взгляд на съемочную площадку, на актеров и слегка подался вперед на своем стуле.
- Мотор!
Одри и Джордж двинулись вперед.
- Не правда ли, чудесно? - обратилась Одри к партнеру. - Видишь, я же тебе говорила, что...
- Стоп, еще раз, пожалуйста!
Опять что-то там произошло. Оператору, кстати говоря, не очень-то легко проскальзывать между всеми этими стеклянными дисплеями, на которых красуются драгоценности стоимостью в миллионы долларов. Попробовали еще раз. Десять дублей спустя Блэйк Эдвардс добился желаемого результата.
- Всем спасибо, перерыв на обед!
Несколько слов для прессы: «Да, тема секса в сценарии осталась за кадром, - говорит Одри, у которой с рассвета не было и минуты свободной. - Слишком многие воспринимают нашу Холли как какую-то бродяжку, но это все напускное, ведь она еще так молода! Я хорошо знаю Трумэна Капоте, особая прелесть его произведений в неуловимом подтексте».
А вот что поведал корреспонденту «Нью-Йорк Таймс» режиссер Блэйк Эдвардс:
«Когда есть отличный сценарий и правильно подобран актерский состав - а сейчас как раз этот случай - я просто прихожу на съемочную площадку, и всеидет своим естественным путем. Аксельрод в своем сценарии следует сюжетным линиям романа, но он добавил действия, добавил лиризма, исходя из прагматических соображений. Я не имею в виду финансовый аспект, все это сделано ради удовольствия зрителей. Кстати, сценарий Аксельрода Капоте одобрил. Он, правда, написал продюсеру, что надо быть поосторожнее с мундштуком длиной в два фута и не очень уподобляться Тетушке Мэйм . Трактовка образа Холли его устраивает, и это, по-моему, самое главное».
Между тем Трумэну вовсе не нравился сценарий, и он ни разу не появился на съемочной площадке. Он продолжал свое путешествие по Европе вместе с Джеком.
ОБЕДЕННЫЙ ПЕРЕРЫВ
«Около полудня в первый день съемок мы сделали перерыв на обед, - вспоминает Шеперд. - После этого съемочная группа переместилась на Парк-авеню. Предстояла работа над сценой у фонтана. День был в разгаре, и собралась толпа зевак. Погода стояла замечательная, все шло как надо, а примерно в три часа дня Блэйк заявил: “Хватит! Сворачиваемся!” Я ему сразу возразил: “Минуточку, о чем, вообще, речь? У нас еще весь день впереди!” Я был тогда молод, горяч, хотелось быть героем студии “Парамаунт”, так что я оттащил Блэйка в сторону и предложил продолжить съемки. Блэйк был очень раздражен тем, что продюсер делает ему замечания в присутствии всей группы, но я продолжал настаивать на своем, и он прямо-таки готов был взорваться. Когда мы вернулись в отель, жена мне сказала: “Блэйк хочет тебя видеть”. - “Если ему надо, пусть сам приходит!” - ответил я. Так или иначе, Блэйк пришел и был явно не в духе. “Заказать тебе что-нибудь?” - спросил я его. “Просто кофе”, - проговорил Блэйк. Я заказал кофе и Блэйк начал меня прорабатывать. “Послушай, Дик, - начал он. - Я режиссер и я знаю, когда актеры достаточно поработали за съемочный день. Этим чертовым утром работа началась в три часа!” Потом он добавил: “Никогда так больше не делай в присутствии группы”. Я его слушал и продолжал наливать кофе, а он вдруг начал смеяться. Я не понимал, что в этой ситуации смешного, пока не заметил, что вылил почти все содержимое кофейника прямо на стол. Вот как я разволновался!»
НЬЮ-ЙОРК
Всю последующую неделю съемки проходили на Манхэттене, в частности, на натуре рядом с домом Холли на 71-й улице, между Лексингтон-авеню и Третьей авеню. Отсняли сцены с участием Дока и Пола в Центральном парке возле Эстрады Наумбурга; натуру возле женской тюрьмы на 10-й улице; ступени нью-йоркской Публичной библиотеки на углу 42-й улицы и Пятой авеню и, наконец, камера запечатлела ряд мест для последующего создания монтажного ряда «То, что мы никогда не делали».
ЛОС-АНДЖЕЛЕС
Через неделю работа в Нью-Йорке была завершена, и киногруппа перебралась в Лос-Анджелес, продолжать съемки на студии «Парамаунт». Говорят, что с Одри прибыл багаж из тридцати шести мест. Приехал Мэл вместе с маленьким Шоном. Одри поселилась вместе с ними в доме на Колдуотер-Каньон и снова зажила семейной жизнью. Она серьезно увлеклась вязаньем.
ДЖОРДЖ ПЕППАРД, ЕГО АКТЕРСКИЙ МЕТОД И СЛОЖНОСТИ ХАРАКТЕРА
Когда Одри спрашивали, придерживается ли она в актерской игре определенного метода, она отвечала: «Да, конечно, всякий актер, считающий себя профессионалом, придерживается какого-либо метода. Для меня главное - это концентрация; хотя нет, сначала, пожалуй, интуиция, а потом концентрация».
В те времена часто цитировались актерские признания на тему «игры согласно методу»; выпускники нью-йоркской Актерской студии воспринимались представителями старой гвардии как самовлюбленные служители системы, превратившей их в психологов-любителей. Многим из них очень понравился этот новый звездный статус; образно говоря, они вскочили в поезд на полном ходу, не в полной мере осознавая, куда же он, собственно говоря, едет? Некоторые, например, Марлон Брандо и Монтгомери Клифт обладали достаточным талантом для того, чтобы на новой волне реализма полностью трансформировать свой сложившийся имидж.
Увы, актер Джордж Пеппард к этой плеяде не принадлежал. Его отношение к методу было сугубо формальным, всем на съемочной площадке - включая его самого - приходилось за это расплачиваться. Если Одри стремилась порадовать, то Джордж любил поразглагольствовать. Если она воспринимала установки, то он начинал сопротивляться. «Думаю, у Одри Хепбёрн нашлось бы доброе слово для кого угодно, - вспоминает Шеперд, - кроме Джорджа Пеппарда. Не нравился он ей совсем. Она считала его заносчивым». Пеппард за глаза называл Одри «Счастливой монашкой».
К тому времени, когда съемочная группа Эдвардса прибыла в Лос-Анджелес, стиль работы Пеппарда стал настолько вызывающим, а самовлюбленность достигла таких высот, что от него фактически отвернулись почти все, включая режиссера. На Пеппарда имел зуб даже Джуроу, а ведь именно он выдвинул кандидатуру этого актера на роль Пола!
Больше, чем все остальные в съемочной группе, была разочарована Патриция Нил. «Я играла вместе с Джорджем в Актерской студии, - говорила она, - и все было замечательно, он меня очень радовал; теперь же, годы спустя, на съемках в “Завтраке у Тиффани”, я поняла - что-то не так. Поначалу я была в восторге, узнав, что мы снова будем партнерами, но очень скоро я увидела, как сильно он изменился, стал холоден и тщеславен». Для Джорджа актерская работа над этой ролью, судя по всему, была связана с некой предубежденностью его персонажа в отношении 2Е. При неверном использовании метода отношения актеров вне съемочной площадки осложнялись в угоду принципу «я и есть мой герой»; возможно, это как-то объясняло поведение Пеппарда, хотя дело не ограничивалось только этим. При обсуждении сценария также возникала напряженность. По мнению Нил, Джордж планомерно и последовательно стремился перетянуть одеяло на себя. «Ему хотелось, чтобы образ 2Е не влиял негативно на образ Пола, - вспоминает актриса. - Моя героиня доминировала, у меня была отличная роль до тех пор, пока Джордж не стал предлагать свои сценарные поправки. Он делал все, чтобы сократить количество моих реплик и во многом ему это удалось, Блэйк шел на уступки. К счастью, от роли все же кое-что осталось...»
Очевидно, Пеппард ощущал, что его нарождающийся звездный статус давал ему некоторые преимущества, недоступные остальным актерам. Через несколько лет после их развода Элизабет Эшли в своих воспоминаниях сделала некоторые уточнения на этот счет: «Джордж никогда не был актером-ремесленником: произнес свой текст на должном уровне, получил гонорар и был таков. Он считал, что исполняя заглавную роль, необходимо стремиться к совершенству; он был заряжен энергией и порой становился непреклонен, что здорово напрягало режиссеров и продюсеров».
Да, изначально в сценарии образ 2Е был гораздо богаче; можно только догадываться, насколько именно преуспел Джордж Пеппард в деле «урезания» роли, предназначенной Патриции Нил. Какие-либо реплики или эпизоды могли выпасть по целому ряду причин, и среди них имеет место и такая, как необоснованная личностная амбициозность. В конце концов, те сокращения, связанные с образом 2Е, на которые пошел Блэйк, были обусловлены интересами окончательного результата - готового фильма. Улучшение или компромисс - все зависело от того, какой именно материал (а точнее говоря - с участием какого именно артиста) подлежал урезанию; Эдвардс был намерен создать качественное кинопроизведение, и его мотивировки были обусловлены набором факторов. В задачу постановщика входило как урегулирование хитросплетений съемочного процесса, так и импровизация по ходу работы над фильмом.
Так, например, однажды Нил предложила следующую мизансцену: Пеппард сидит у нее на коленях. Интересная инициатива, с учетом специфики характера Пола. Пеппард был просто в шоке от этой идеи, заявив что он так никогда бы не сделал. Ну, да, парировала Нил, а Пол сделал бы?
«Однажды был случай, когда Блэйк и Джордж едва не подрались, - вспоминает Патриция Нил. - Мы готовились снимать очередной эпизод, и Джордж надумал поменять все режиссерские установки. При этом он так разошелся, что Блэйк едва не ударил его. Мне пришлось вмешаться и, по-моему, Джордж все же ухитрился настоять на своем. С этих пор я его просто возненавидела». На самом деле Эдвардсу было не так уж сложно разобраться с Пеппардом, хотя у съемочной группы на этот счет могло сложиться иное мнение. «Джордж мне нравился, - рассуждал Эдвардс. - Он ведь, в сущности, плохой актер и, кстати, очень ранимый. Он бывший морской пехотинец, и все такое, а я над ним безжалостно подтрунивал. Он пытался отвечать мне тем же, но ему не хватало остроумия. Словом, я всегда считал, что он тот еще актер...»
Объединенные общей борьбой, Патриция Нил и Блэйк Эдвардс образовали гармоничный творческий союз. «Блэйк мне нравился, - вспоминала актриса. - Мы замечательно ладили. У него было потрясающее чувство юмора. Однажды его не устроила моя игра, он начал меня донимать, требуя переделать сцену еще, еще и еще, но у него это так забавно получалось, что я, собственно, даже и не осознавала, что он меня донимает. Славный человек, яркая личность. Он приглашал меня к себе домой на ужин с детьми и женой, и мы чудесно проводили время. Не передать словами, как с ним было весело и легко, с этим великолепным режиссером».
Дружеский союз Патриции Нил, ее мужа, актера Роальда Даля и четы Эдвардс еще дальше отодвигал Джорджа Пеппарда на задний план. По мнению Патриции Нил, «проблема Джорджа заключалась в том, что он вообразил, будто вся съемочная группа находит его потрясающим. Вскоре, однако, стало очевидно, насколько он сложный в общении человек и к тому же не слишком усердный в творческом отношении. Роальда он тоже разочаровал». Каким-то таинственным образом сведения об отчужденности Пеппарда стали достоянием средств массовой информации. Прозвучали обвинения в необоснованном упрямстве, игнорировании назначенных встреч, забвении старых друзей. Вот как актер прокомментировал создавшееся положение корреспонденту «Скрин Сториз»: «Мой мир рассыпался в одночасье. Во-первых, семейная пара, которая вела хозяйство в нашем доме в течение нескольких лет, вдруг объявила о своем разводе; они покинули наш дом. Далее, мой шестилетний сын заболел корью, и из-за карантина я не мог попасть домой в Чула-Виста. Мне не нравится жить в Голливуде, гостиничная атмосфера сильно действует на нервы, это не для меня».