Кстати, о птичках...
Весна 1977-го .
В конце 1976 года я перешёл в радиохимический отдел. Под моё заведование определили радиометрию. Получил я в своё распоряжение два помещения. Одно для хранения и обслуживания приборов и занятий с документами. Второе - пересчётный зал, как мы называли в отделе радиационной безопасости. В нём распологались с десяток радиометрических установок, предназначенных для измерения радиоактивности образцов по альфа -, бета- и гамма- излучениям в различной геометрии. В подчинении у меня оказался Валера Горбачёв и кто-то из женщин. Если память не изменяет, Раиса Павловна Ульянкина. Женщина в лаборатории - это удача. Это аккуратность в проведении измерений, точность расчётов, содержание рабочих мест в образцовом порядке. А вот с капитаном Горбачёвым мне не повезло. До нашего отдела его пытались использовать во многих подразделениях и везде не выдерживали его демонстративного приклонения перед зелёным змием и одержимость идеей разработать шестерёночный редуктор с коэффициентом полезного действия более единицы, что равносильно созданию вечного двигателя. АВ отделе он получил кликуху "Эпоха", за то, что в тех случаях, когда нормальный мужик выражает своё отношение к происходящему матом, Валеро выражался "Эпожа", а в особо впечатлительных ситуациях "Эпоха эпохальная!" О Валере нужно будет подробнее рассказать позднее.
Радиометрия для меня дело более чем привычное. Методиками владел в совершенстве, сам их разрабатывал и оформлял в НИУ 3. Привёл в порядок рабочие места. Избавился от удлинителей и спутанных проводов, умудрившись проложить кабели питания под полом не отрывая половых досок. Отгородившись в служебном помещении шкафами, сварганил себе уютный кабинет. Можно было заняться чем-либо интересным. Тем более первое испытание в новом году было запланировано только в конце марта.
Решил продолжить исследования радиоактивных инертных газов или радиоактивных благородных газов, как называли образованные при ядерном делении криптоны и ксеноны. Руку, что называется, я набил участвуя в исследованиях Анатолия Петровича Мартынова, диссертация которого была посвящена опасности облучения персонала РБГ при их выходе в атмосферу при подземных испытаниях ядерных взрывных устройств. Потом, уже в НИУ 3, я самостоятельно организовал исследования по РБГ при испытаниях тепловыделяющих сборок нового перспективного источника радиоактивного загрязнения - ядерного ракетного двигателя.
В радиохимическом отделе РБГ перестали заниматься с уходом с Полигона Рудольфа Владимировича Кульчихина. Набросились на шлаки, частицы и прочую твёрдую субстанцию, и узнав о моих намерениях, пытались отговорить, ссылаясь на трудоёмкость методологии и отсутствием перспективы. Насчёт методологии, правда за скептиками. А перспективу я видел в том, что инертные газы, в большинстве случаев находящие пути выхода из подземных полостей ядерного взрыва, содержат большой обьём информации о параметрах ядерного взрывного устройства и процессах развития котловой полости. К сожалению, завершить эти исследования мне не хватило времени, а моим последователям - известно по какой причине.Я считаю, что моя работа завершилась достойно. Меня, единственного представителя
Полигона, соисполнители из ВНИИЭФ включили в авторский коллектив разработчиков методики БРГ, предназначенной для
определения энерговыделения испытываемых ядерных зарядов.
Да, а причём птички? Птички, как и всё экзотическое на Полигоне, связано с Рудольфом Блиновым. Мой приход в отдел, он, как неформальный лидер коллектива, встретил настороженно. Пытался создать вокруг меня отчуждённость, но большинство сотрудников отдела знали меня гораздо больше и дольше, чем он. Вскоре его отчуждение мне удалось взломать и между нами стали складываться дружеские отношения. Этому способствовало то, что часто мы вдвоём оставались в корпусе в нерабочее время. Он завершал подготовку к защите кандидатской диссертации, я увлёкся аналитической проработкой выбранного направления исследований.
В один яркий мартовский выходной день Рудольф заглянул ко мне в кабинети попросил его сфотографировать. Я удивился этой просьбе, тем более, что неофициальная сёмка на территории части была запрещена. Мы вышли из корпуса. Рудольф протянул руку с семечками и на неё мгновенно стали слетаться синички. Садились на лодонь, хватали семечко, и отлетали на кусты его расклёвывать.Рудольф достал, что называется, из под полы фотоаппарат и попросил сфоткать его с птичками на лодоне. Потом предложил попробовать кормить с руки синиц и меня. Получилось. Вот этот момент и запечатлён на снимке.
Оказывается, Рудольф несколько дней прикармливал птичек. Сначала насыпал немного семечек на раму открытой оконной форточки, потом на подоконник, и в конце концов синицы стали кормиться у него на столе. После этого приручить к рукам не стоило труда.
В конце 1976 года я перешёл в радиохимический отдел. Под моё заведование определили радиометрию. Получил я в своё распоряжение два помещения. Одно для хранения и обслуживания приборов и занятий с документами. Второе - пересчётный зал, как мы называли в отделе радиационной безопасости. В нём распологались с десяток радиометрических установок, предназначенных для измерения радиоактивности образцов по альфа -, бета- и гамма- излучениям в различной геометрии. В подчинении у меня оказался Валера Горбачёв и кто-то из женщин. Если память не изменяет, Раиса Павловна Ульянкина. Женщина в лаборатории - это удача. Это аккуратность в проведении измерений, точность расчётов, содержание рабочих мест в образцовом порядке. А вот с капитаном Горбачёвым мне не повезло. До нашего отдела его пытались использовать во многих подразделениях и везде не выдерживали его демонстративного приклонения перед зелёным змием и одержимость идеей разработать шестерёночный редуктор с коэффициентом полезного действия более единицы, что равносильно созданию вечного двигателя. АВ отделе он получил кликуху "Эпоха", за то, что в тех случаях, когда нормальный мужик выражает своё отношение к происходящему матом, Валеро выражался "Эпожа", а в особо впечатлительных ситуациях "Эпоха эпохальная!" О Валере нужно будет подробнее рассказать позднее.
Радиометрия для меня дело более чем привычное. Методиками владел в совершенстве, сам их разрабатывал и оформлял в НИУ 3. Привёл в порядок рабочие места. Избавился от удлинителей и спутанных проводов, умудрившись проложить кабели питания под полом не отрывая половых досок. Отгородившись в служебном помещении шкафами, сварганил себе уютный кабинет. Можно было заняться чем-либо интересным. Тем более первое испытание в новом году было запланировано только в конце марта.
Решил продолжить исследования радиоактивных инертных газов или радиоактивных благородных газов, как называли образованные при ядерном делении криптоны и ксеноны. Руку, что называется, я набил участвуя в исследованиях Анатолия Петровича Мартынова, диссертация которого была посвящена опасности облучения персонала РБГ при их выходе в атмосферу при подземных испытаниях ядерных взрывных устройств. Потом, уже в НИУ 3, я самостоятельно организовал исследования по РБГ при испытаниях тепловыделяющих сборок нового перспективного источника радиоактивного загрязнения - ядерного ракетного двигателя.
В радиохимическом отделе РБГ перестали заниматься с уходом с Полигона Рудольфа Владимировича Кульчихина. Набросились на шлаки, частицы и прочую твёрдую субстанцию, и узнав о моих намерениях, пытались отговорить, ссылаясь на трудоёмкость методологии и отсутствием перспективы. Насчёт методологии, правда за скептиками. А перспективу я видел в том, что инертные газы, в большинстве случаев находящие пути выхода из подземных полостей ядерного взрыва, содержат большой обьём информации о параметрах ядерного взрывного устройства и процессах развития котловой полости. К сожалению, завершить эти исследования мне не хватило времени, а моим последователям - известно по какой причине.Я считаю, что моя работа завершилась достойно. Меня, единственного представителя
Полигона, соисполнители из ВНИИЭФ включили в авторский коллектив разработчиков методики БРГ, предназначенной для
определения энерговыделения испытываемых ядерных зарядов.
Да, а причём птички? Птички, как и всё экзотическое на Полигоне, связано с Рудольфом Блиновым. Мой приход в отдел, он, как неформальный лидер коллектива, встретил настороженно. Пытался создать вокруг меня отчуждённость, но большинство сотрудников отдела знали меня гораздо больше и дольше, чем он. Вскоре его отчуждение мне удалось взломать и между нами стали складываться дружеские отношения. Этому способствовало то, что часто мы вдвоём оставались в корпусе в нерабочее время. Он завершал подготовку к защите кандидатской диссертации, я увлёкся аналитической проработкой выбранного направления исследований.
В один яркий мартовский выходной день Рудольф заглянул ко мне в кабинети попросил его сфотографировать. Я удивился этой просьбе, тем более, что неофициальная сёмка на территории части была запрещена. Мы вышли из корпуса. Рудольф протянул руку с семечками и на неё мгновенно стали слетаться синички. Садились на лодонь, хватали семечко, и отлетали на кусты его расклёвывать.Рудольф достал, что называется, из под полы фотоаппарат и попросил сфоткать его с птичками на лодоне. Потом предложил попробовать кормить с руки синиц и меня. Получилось. Вот этот момент и запечатлён на снимке.
Оказывается, Рудольф несколько дней прикармливал птичек. Сначала насыпал немного семечек на раму открытой оконной форточки, потом на подоконник, и в конце концов синицы стали кормиться у него на столе. После этого приручить к рукам не стоило труда.