Атеистам о Религии - Ален Де Боттон, 2012 - конспект в цитатах - часть II
"Хорошее искусство есть чувственная передача тех идей, что наиболее важны для исправной работы наших душ."
TendernessНежность
They [atheists] may label as childish particular needs which should really be honoured as more generally human, for there is in truth no maturity without an adequate negotiation with the infantile and no such thing as a grown-up who does not regularly yearn to be comforted like a child. Атеисты могут назвать детскими многие потребности, которые следовало бы признать скорее общечеловеческими. Ведь на самом деле нет зрелости без полноценного сообщения с детским, и нет такого взрослого, который время от времени не желал бы, что его утешили как ребенка.
PessimismПессимизм
We may derive some benefit from the availability of hot baths and computer chips, but our lives are no less subject to accident, frustrated ambition, heartbreak, jealousy, anxiety or death than were those of our medieval forbears. But at least our ancestors had the advantage of living in a religious era which never made the mistake of promising its population that happiness could ever make a permanent home for itself on earth. Наша жизнь конечно же лучше благодаря доступности горячих ванн и электроники, но от того не менее подвержена несчастному случаю, обманутым ожиданиям, горю, зависти, тревоге и смерти, чем жизнь наших средневековых предков. Но у них было преимущество жить в век религии, которая не бралась обещать людям что счастье когда-нибудь навсегда поселится на земле.
We should cease to view the pessimism of religions as belonging to them alone, or as indelibly dependent on hopes for salvation. We should strive to adopt the acute perspective of those who believe in paradise, even as we live out our own lives abiding by the fundamental atheistic precept that this is the one world we will ever know. Нам следовало бы перестать рассматривать пессимизм в религиях как свойственный лишь им одним, или как неизменно сопутствующий надеждам на спасение. Нам бы попытаться привить себе тот острый взгляд на вещи, свойственный верящим в рай, пусть даже живем мы в согласии с основопологающей атеистической предпосылкой, что это единственный доступный нам мир.
It is telling that the secular world is not well versed in the art of gratitude: we no longer offer up thanks for harvests, meals, bees or clement weather. On a superficial level, we might suppose that this is because there is no one to say 'Thank you' to. But at base it seems more a matter of ambition and expectation. Many of those blessings for which our pious and pessimistic ancestors offered thanks, we now pride ourselves on having worked hard enough to take for granted. Is there really any need, we wonder, to carve out a moment of gratitude in honour of a sunset or an apricot? Are there not loftier goals towards which we might be aiming? Красноречиво и то, что светский мир не очень сведущ в искусстве быть благодарным: мы более не возносим благодарность за урожай, за трапезу, за мед, за хорошую погоду. При поверхностном взгляде думается, будто бы все потому что и благодарить-то некого. Но в глубине это похоже на вопросы честолюбия и ожиданий. Многие блага, за которые наши верующие и пессимистичные предки благодарили, мы, гордые нашим тяжелым трудом, принимаем как должное. А есть ли нужда, удивляемся мы, выискивать мгновения для благодарности - за красивый закат, за сладкий фрукт? Нет ли более величественных целей, нас занимающих?
PerspectiveПерспектива
The signal danger of life in a godless society is that it lacks reminders of the transcendent and therefore leaves us unprepared for disappointment and eventual annihilation. Характерная опасность жизни в безбожном обществе - что в ней недостает напоминания о необыкновенном, и посему мы оказываемся не готовы к разочарованиям и, в конечном счете, к смерти.
It would of course be ideal if we could - faithful and faithless alike - view things sub specie aeternitatis at all times, but we are almost certain to fall out of the habit unless we are firmly and consistently reminded to do so. Было бы здорово, если бы мы, верующие и неверующие едино, могли бы всегда смотреть на вещи "с точки зрения вечности". Но мы наверняка не усвоим такую привычку, если нам не будут мягко и последовательно напоминать это делать.
ArtИскусство
As a result, we tend to enter galleries with grave, though by necessity discreet, doubts about what we are meant to do in them. В результате мы заходим в художественные галереи с серьезным, хотя и осмотрительным, непониманием - что же нам полагается делать?
In many countries museums were explicitly founded as new, secular environments in which religious art could (in contravention of the wishes of its makers) be seen stripped of its theological context. Во многих странах музеи специально задуманы как новая, чистая среда в которой произведения религиозного искусства могли бы (против воли своих создателей) быть увидены в отдельности от их теологического контекста.
We might modify Hegel's definition to bring it more fully into line with Christianity's insights: good art is the sensuous presentation of those ideas which matter most to the proper functioning of our souls - and yet which we are most inclined to forget, even though they are the basis for our capacity for contentment and virtue. Можно даже подправить данное Гегелем определение, для большего следованиях христианскому опыту: "хорошее искусство есть чувственная передача тех идей, что наиболее важны для исправной работы наших душ - и при этом тех, что мы наиболее склонны забыть, даже при том, что на них основываются наши способности к радости и лучшим проявлениям".
Christianity hints that if our bodies were immune to pain or decay, we would be monsters. Христианство намекает, что если бы наши тела не были подвережны боли и распаду, мы были бы чудовищами.
Naturally, Christian art does not treat all of the themes that we should bear in mind for the health of our souls. There is no shortage if topics it ignores: the role of self-discipline, the need for playfulness, the importance of honouring the fragility of the natural world... But Completeness isn't the point. For our purposes, Christianity is more interested in defining and overarching mission for art: to depict virtues and vices and remind us of what is important though prone to be forgotten. Конечно же, христианское искусство не касается всех тем, которые нам хорошо бы не забывать ради душевного здоровья. Многие вещи оно игнорирует: важность самодисциплины, необходимость озорства, почтение к хрупкости живого мира... Но дело не в полноте. В нашем же случае, христианство куда более заинтересовано в определении задачи искусства: изображать благодетели и пороки и напоминать нам о том, что важно но легко забывается.
Intriguingly, Christianity never expected its artists to decide what their works would be about; it was left to theologians and doctors of divinity to formulate the important themes, which were only then passed to painters and sculptors and turned into convincing aesthetic phenomena. The Church implicitly wondered why a mastery of the technical aspects of art - a talent for making a dab of paint look like an elbow, or a patch of stone like hair - should be thought to be compatible with the ability to work out the meaning of life. The religion did not, on top of everything else, expect that Titian could be a gifted philosopher. It may be that we are asking too much of our own secular artists, requiring them not only to impress our senses but also to be the originators of profound psychological and moral insights. Our artistic scene might benefit from greater collaborations between thinkers and makers of images, a marriage of the best ideas with their highest expressions. Занятно, что христианство никогда не ожидало от художников решений, о чем будут их работы - это было задачей теологов и знатоков божественного - формулировать важные темы, лишь после этого передаваемые живописцам и скульпторам, чтобы быть превращенными в убедительные художественные образы. Церковь оставляла под молчаливым сомнением - обязательно ли мастерству в технических аспектах художественной работы, умению придать пятну краски свойства выглядеть локтем, или куску камня быть похожим на волосы - совмещаться со способностью прикасаться к смыслу жизни. Религия, помимо всего прочего, вовсе не ожидала, что Тициан должен быть еще и одаренным философом. Возможно мы требуем слишком многого от наших художников: не только впечатлять нас чувственно, но также и делиться глубоким психологическим или моральным опытом. Наша художественная сцена могла бы стать лучше от большего сотрудничества мыслителей и творцов образов, от союза прекрасных идей с их лучшими выражениями.
What separates the work of a contemporary abstract artist like Richard Long from the tradition of Buddhist mandala is that Long's piece carries no liturgy, it does not tell us what we might think about as we look at it, and hence, regardless of its great formal beauty, it risks provoking reactions of bewilderment or tedium. Despite the powerful elite prejudice against guidance, works of art are not diminished by being accompanied by instruction manuals. Что отделяет работу художника-абстракциониста, например Ричарда Лонга, от тредиции буддийской мандалы - так это что произведения Лонга не содержат литургии, они не указывают нам, о чем можно было бы подумать, глядя на них - и потому, вопреки большой красоте их формы, они рискуют вызвать недоумение или скуку. И вопреки глубокому элитарному предубеждению против наставлений, шедевры искусства нечего не теряют, если сопровождаются руководствами пользователя.
ArchitectureАрхитектура
It is one of the unexpected disasters of the modern age that our new unparalleled access to information has come at the price of our capacity to concentrate on anything much. The deep, immersive thinking which produced many of civilization's most important achievements has come under unprecedented assault. We are almost never far from a machine that guarantees us a mesmerizing and libidinous escape from reality. The feelings and thoughts which we have omitted to experience while looking at our screens are left to find their revenge in involuntary twitches and our ever-decreasing ability to fall asleep when we should. Одним из неожиданных несчастий нашего времени стало то, что нынешняя беспримерная легкость доступа к информации достается нам ценой способности концентрироваться на чем-либо всерьез. Способность погружаться в глубокие размышления, которой обязаны многие важнейшие достижения нашей цивилизации, оказалась под небывалой атакой. Мы почти всегда рядом с машиной, которая обеспечивает нам увлекательное и желанное бегство от реальности. А мысли и чувства, которые мы так и не испытали, пока глядели в экраны, находят свой реванш лишь в непроизвольных судорогах и в нашей все уменьшающейся способности засыпать, когда следует.
Because we are drawn in architecture to styles which seem to possess some of the qualities we lack in ourselves, it is little wonder that we should be readily seduced by spaces that are purified and free of distraction, and in which stimuli have been reduced to a minimum - places, perhaps, where the view has been carefully framed to take in few rocks, or the branches of a tree, or a patch of sky, where the walls are solid, the materials are enduring and the only sound to be heard is that of wind or flowing water. Поскольку нас притягивают архитектурные стили, демонстрирующие качества, которых недостает нам самим, неудивительно, что мы легко пленяемы пространствами очищенными и свободными от отвлекающих внимание деталей, и в которых все раздражители сведены к минимуму. Это, к примеру, места, где вид аккуратно выстроен, чтобы включать в себя несколько камней, или ветви дерева, или лоскут неба. Где стены основательны, материалы долговечны и единственный слышимый звук - это звук ветра или водяного потока.
InstitutionsИнституты
If people's inner lives remain even today more likely to be influenced by the biblical prophets than by secular thinkers, it us due in large part to the fact that the latter have been consistently unwilling to create institutional structures through which their soul-related ideas might be successfully disseminated to a wider audience. Those with an interest in addressing the needs of the secular soul have typically lacked scale, stable conditions of employment and the capacity to transmit their views though the mass media. Instead, volatile individual practitioners run what are in effect cottage industries, while organized religions infiltrate our consciousness with all the might and sophistication available to institutional power. Если и сегодня на внутреннюю жизнь людей легче повлиять билейским пророкам, нежели светским мыслителям, этому во многом обязан тот факт, что последние последовательно отказывались от создания общественных институтов через которые их идеи о душе могли бы быть донесены до широкой аудитории.
Тем, кто желал обратиться к душевным нуждам и чаяньям вне религиозного контекста, обычно недоставало масштаба усилий, стабильных условий работы и возможности распространять свои взгляды через СМИ. Вместо этого, легкие на подъем отдельные энтузиасты занимались, по сути, кустарным производством, в то время как организованные религии внедрялись в наше сознание со всей институционализованной мощью и искушенностью.
Sole authorship cannot be a logical long-term response to solving the complexities of significant issues. We should ask why in matters of the soul we continue to believe in cloistered, companionless methods of assembly that we long ago disavowed in relation to the manufacture of pharmaceuticals or aircraft. Одно лишь писательство не может быть разумным и долгосрочным ответом там, где речь идет о важных и сложных проблемах. Стоило бы спросить, почему в делах душевных мы по-прежнему верим в уединенный и одинокий стиль работы, от которого мы давно отказались в отношении, к примеру, производства лекарств или самолетов?
Scale has a similar impact on recruitment. Wealthy institutions can attract the best members of a generation, rather than just the blindly devoted or the irrationally committed. They can appeal to the large and psychologically healthy pool of candidates who care as much about garnering esteem and material comfort as they do about bettering the lot of mankind. Масштаб влияет и на возможности набора кадров. Богатые организации могут привлекать лучших представителей поколения, а не только лишь слепо или иррационально приверженных идее. Они могут обращаться к большому и психологически здоровому резерву кандидатов, которые заинтересованы в собственном престиже и материальном комфорте не меньше, чем в улучшении жизни человечества.
Because we are embodied creatures - sensory animals as well as rational beings - we stand to be lastingly influenced by concepts only when they come at us through a variety of channels. As religions seem alone in properly understanding, we cannot be adequately marked by ideas unless, in addition to being delivered though books, lectures and newspapers, they are also echoed in what we wear, eat, sing, decorate our houses with and bathe in. Поскольку мы - существа воплощенные - разумные, и при этом чувствующие животные - на нас имеют долгое влиение лишь те представления, которые мы получаем через различные каналы. Похоже, религии - единственные, кто вполне понимает, что никакая идея не отметит нашу жизнь, если будет лишь донесена до нас через книги, лекции или газеты - а не отзовется эхом в нашей одежде, пище, песнях, украшениях наших домов и ванных комнат.
Religions bring scale, consistency and outer-directed force to what might otherwise always remain small, random, private moments. They give substance to our inner dimensions - precisely those parts of us which Romanticism prefers to leave unregulated, for fear of hampering our chances of authenticity. Религии привносят размах, последовательность и направленную вовне силу - в то, что иначе всегда остается неуловимым, случайным, личным. Они дают наполнение нашим внутренним измерениям - той части нас, которую романтизм предпочитает оставить неприкосновеннной - из страха помешать нам быть неповторимыми самими собой.
The secular, Romantic world sees in commodification only loss, of diversity, quality and spontaneity. But at its finest the process enables fragile, rare but important aspects of existence to be more easily identified and more dependably shared. Those of us who hold no religious or supernatural beliefs still require regular, ritualized encounters with concepts such as friendship, community, gratitude and transcendence. Светский, романтический мир видет за таким "превращением в товар" одни лишь потери - многообразия, качества, спонтанности. Но, при должной точности и бережности, этот процесс позволяет легче распознать и надежнее поделиться теми хрупкими, редкими но важными аспектами нашего существования. Те из нас, кто не верит в религии или сверхъестественное, также нуждаются в ритуализованных встречах с понятиями вроде дружбы, сообщества, благодарности, необыкновенного.
[Auguste] Comte's ideas proceeded from a characteristically blunt observation that in the modern world, thanks to the discoveries of science, it would no longer be possible for anyone intelligent to believe in God. Faith would henceforth be limited to the uneducated, the fanatical, children and those suffering the final stages of incurable diseases. At the same time, Comte recognized, as many of his contemporaries did not, that a secular society devoted solely to the accumulation of wealth, scientific discovery, popular entertainment and romantic love - a society lacking in any sources of ethical instruction, consolation, transcendent awe or solidarity - would fall prey to untenable social maladies. Идеи Огюста Конта, происходили из, в общем-то тривиального наблюдения, что в современном мире, благодаря научным открытиям, умному человеку верить в бога становится более невозможно. Вера, таким образом, останется уделом необразованных, детей, фанатичных, и умирающих от неизлечымых болезней. И в тоже время Конт увидел, в отличии от многих своих современников, что светское общество, нацеленное исключительно на накопление богатств, научный поиск, популярные развлечения и романтическую любовь - общество, лишенное источников этического наставления, утешения, ожидания чуда или солидарности - станет жертвой расстройств, сделающих его непригодным для жизни.
ConclusionЗаключение
Whereas we are for the most part well disposed to embrace the new in technology, when it comes to social practices, we are as deeply devoted to sticking with what we know. We are reassured by traditional ways of handling education, relationships, leisure time, ceremonies and manners. We are especially resistant to innovations which can be pegged to the thought of one person alone. To have the best chance of being taken up, ideas should seem like the product of common sense or collective wisdom rather than innovation put forward by any single individual. What would likely be seen as a bold innovation in software can too easily, in the social sphere, come across as a cult of personality. Хотя мы, большей частью, и расположены принимать новое в технологиях, когда речь заходит о социальных практиках, мы крепко держимся за то, что уже знаем. Нам спокойнее традиционными способами управляться с учебой, отношениями, свободным временем, церемониями и этикой. Мы особенно критичны к тем новшествам, которые могут быть отнесены к мысли лишь одного человека. Чтобы иметь наилучший шанс быть принятой, идея должна казаться продуктом здравого смысла или народной мудростью, нежели чьей-то личной инновацией. То, что выглядело бы смелым новшеством в программном обеспечении, в общественной сфере уж слишком легко станет походить на культ личности.
Religions are intermittently too useful, effective and intelligent to be abandoned to the religious alone. Религии все еще слишком полезны, эффективны и разумны, чтобы их можно было оставить одним лишь верующим.
TendernessНежность
They [atheists] may label as childish particular needs which should really be honoured as more generally human, for there is in truth no maturity without an adequate negotiation with the infantile and no such thing as a grown-up who does not regularly yearn to be comforted like a child. Атеисты могут назвать детскими многие потребности, которые следовало бы признать скорее общечеловеческими. Ведь на самом деле нет зрелости без полноценного сообщения с детским, и нет такого взрослого, который время от времени не желал бы, что его утешили как ребенка.
PessimismПессимизм
We may derive some benefit from the availability of hot baths and computer chips, but our lives are no less subject to accident, frustrated ambition, heartbreak, jealousy, anxiety or death than were those of our medieval forbears. But at least our ancestors had the advantage of living in a religious era which never made the mistake of promising its population that happiness could ever make a permanent home for itself on earth. Наша жизнь конечно же лучше благодаря доступности горячих ванн и электроники, но от того не менее подвержена несчастному случаю, обманутым ожиданиям, горю, зависти, тревоге и смерти, чем жизнь наших средневековых предков. Но у них было преимущество жить в век религии, которая не бралась обещать людям что счастье когда-нибудь навсегда поселится на земле.
We should cease to view the pessimism of religions as belonging to them alone, or as indelibly dependent on hopes for salvation. We should strive to adopt the acute perspective of those who believe in paradise, even as we live out our own lives abiding by the fundamental atheistic precept that this is the one world we will ever know. Нам следовало бы перестать рассматривать пессимизм в религиях как свойственный лишь им одним, или как неизменно сопутствующий надеждам на спасение. Нам бы попытаться привить себе тот острый взгляд на вещи, свойственный верящим в рай, пусть даже живем мы в согласии с основопологающей атеистической предпосылкой, что это единственный доступный нам мир.
It is telling that the secular world is not well versed in the art of gratitude: we no longer offer up thanks for harvests, meals, bees or clement weather. On a superficial level, we might suppose that this is because there is no one to say 'Thank you' to. But at base it seems more a matter of ambition and expectation. Many of those blessings for which our pious and pessimistic ancestors offered thanks, we now pride ourselves on having worked hard enough to take for granted. Is there really any need, we wonder, to carve out a moment of gratitude in honour of a sunset or an apricot? Are there not loftier goals towards which we might be aiming? Красноречиво и то, что светский мир не очень сведущ в искусстве быть благодарным: мы более не возносим благодарность за урожай, за трапезу, за мед, за хорошую погоду. При поверхностном взгляде думается, будто бы все потому что и благодарить-то некого. Но в глубине это похоже на вопросы честолюбия и ожиданий. Многие блага, за которые наши верующие и пессимистичные предки благодарили, мы, гордые нашим тяжелым трудом, принимаем как должное. А есть ли нужда, удивляемся мы, выискивать мгновения для благодарности - за красивый закат, за сладкий фрукт? Нет ли более величественных целей, нас занимающих?
PerspectiveПерспектива
The signal danger of life in a godless society is that it lacks reminders of the transcendent and therefore leaves us unprepared for disappointment and eventual annihilation. Характерная опасность жизни в безбожном обществе - что в ней недостает напоминания о необыкновенном, и посему мы оказываемся не готовы к разочарованиям и, в конечном счете, к смерти.
It would of course be ideal if we could - faithful and faithless alike - view things sub specie aeternitatis at all times, but we are almost certain to fall out of the habit unless we are firmly and consistently reminded to do so. Было бы здорово, если бы мы, верующие и неверующие едино, могли бы всегда смотреть на вещи "с точки зрения вечности". Но мы наверняка не усвоим такую привычку, если нам не будут мягко и последовательно напоминать это делать.
ArtИскусство
As a result, we tend to enter galleries with grave, though by necessity discreet, doubts about what we are meant to do in them. В результате мы заходим в художественные галереи с серьезным, хотя и осмотрительным, непониманием - что же нам полагается делать?
In many countries museums were explicitly founded as new, secular environments in which religious art could (in contravention of the wishes of its makers) be seen stripped of its theological context. Во многих странах музеи специально задуманы как новая, чистая среда в которой произведения религиозного искусства могли бы (против воли своих создателей) быть увидены в отдельности от их теологического контекста.
We might modify Hegel's definition to bring it more fully into line with Christianity's insights: good art is the sensuous presentation of those ideas which matter most to the proper functioning of our souls - and yet which we are most inclined to forget, even though they are the basis for our capacity for contentment and virtue. Можно даже подправить данное Гегелем определение, для большего следованиях христианскому опыту: "хорошее искусство есть чувственная передача тех идей, что наиболее важны для исправной работы наших душ - и при этом тех, что мы наиболее склонны забыть, даже при том, что на них основываются наши способности к радости и лучшим проявлениям".
Christianity hints that if our bodies were immune to pain or decay, we would be monsters. Христианство намекает, что если бы наши тела не были подвережны боли и распаду, мы были бы чудовищами.
Naturally, Christian art does not treat all of the themes that we should bear in mind for the health of our souls. There is no shortage if topics it ignores: the role of self-discipline, the need for playfulness, the importance of honouring the fragility of the natural world... But Completeness isn't the point. For our purposes, Christianity is more interested in defining and overarching mission for art: to depict virtues and vices and remind us of what is important though prone to be forgotten. Конечно же, христианское искусство не касается всех тем, которые нам хорошо бы не забывать ради душевного здоровья. Многие вещи оно игнорирует: важность самодисциплины, необходимость озорства, почтение к хрупкости живого мира... Но дело не в полноте. В нашем же случае, христианство куда более заинтересовано в определении задачи искусства: изображать благодетели и пороки и напоминать нам о том, что важно но легко забывается.
Intriguingly, Christianity never expected its artists to decide what their works would be about; it was left to theologians and doctors of divinity to formulate the important themes, which were only then passed to painters and sculptors and turned into convincing aesthetic phenomena. The Church implicitly wondered why a mastery of the technical aspects of art - a talent for making a dab of paint look like an elbow, or a patch of stone like hair - should be thought to be compatible with the ability to work out the meaning of life. The religion did not, on top of everything else, expect that Titian could be a gifted philosopher. It may be that we are asking too much of our own secular artists, requiring them not only to impress our senses but also to be the originators of profound psychological and moral insights. Our artistic scene might benefit from greater collaborations between thinkers and makers of images, a marriage of the best ideas with their highest expressions. Занятно, что христианство никогда не ожидало от художников решений, о чем будут их работы - это было задачей теологов и знатоков божественного - формулировать важные темы, лишь после этого передаваемые живописцам и скульпторам, чтобы быть превращенными в убедительные художественные образы. Церковь оставляла под молчаливым сомнением - обязательно ли мастерству в технических аспектах художественной работы, умению придать пятну краски свойства выглядеть локтем, или куску камня быть похожим на волосы - совмещаться со способностью прикасаться к смыслу жизни. Религия, помимо всего прочего, вовсе не ожидала, что Тициан должен быть еще и одаренным философом. Возможно мы требуем слишком многого от наших художников: не только впечатлять нас чувственно, но также и делиться глубоким психологическим или моральным опытом. Наша художественная сцена могла бы стать лучше от большего сотрудничества мыслителей и творцов образов, от союза прекрасных идей с их лучшими выражениями.
What separates the work of a contemporary abstract artist like Richard Long from the tradition of Buddhist mandala is that Long's piece carries no liturgy, it does not tell us what we might think about as we look at it, and hence, regardless of its great formal beauty, it risks provoking reactions of bewilderment or tedium. Despite the powerful elite prejudice against guidance, works of art are not diminished by being accompanied by instruction manuals. Что отделяет работу художника-абстракциониста, например Ричарда Лонга, от тредиции буддийской мандалы - так это что произведения Лонга не содержат литургии, они не указывают нам, о чем можно было бы подумать, глядя на них - и потому, вопреки большой красоте их формы, они рискуют вызвать недоумение или скуку. И вопреки глубокому элитарному предубеждению против наставлений, шедевры искусства нечего не теряют, если сопровождаются руководствами пользователя.
ArchitectureАрхитектура
It is one of the unexpected disasters of the modern age that our new unparalleled access to information has come at the price of our capacity to concentrate on anything much. The deep, immersive thinking which produced many of civilization's most important achievements has come under unprecedented assault. We are almost never far from a machine that guarantees us a mesmerizing and libidinous escape from reality. The feelings and thoughts which we have omitted to experience while looking at our screens are left to find their revenge in involuntary twitches and our ever-decreasing ability to fall asleep when we should. Одним из неожиданных несчастий нашего времени стало то, что нынешняя беспримерная легкость доступа к информации достается нам ценой способности концентрироваться на чем-либо всерьез. Способность погружаться в глубокие размышления, которой обязаны многие важнейшие достижения нашей цивилизации, оказалась под небывалой атакой. Мы почти всегда рядом с машиной, которая обеспечивает нам увлекательное и желанное бегство от реальности. А мысли и чувства, которые мы так и не испытали, пока глядели в экраны, находят свой реванш лишь в непроизвольных судорогах и в нашей все уменьшающейся способности засыпать, когда следует.
Because we are drawn in architecture to styles which seem to possess some of the qualities we lack in ourselves, it is little wonder that we should be readily seduced by spaces that are purified and free of distraction, and in which stimuli have been reduced to a minimum - places, perhaps, where the view has been carefully framed to take in few rocks, or the branches of a tree, or a patch of sky, where the walls are solid, the materials are enduring and the only sound to be heard is that of wind or flowing water. Поскольку нас притягивают архитектурные стили, демонстрирующие качества, которых недостает нам самим, неудивительно, что мы легко пленяемы пространствами очищенными и свободными от отвлекающих внимание деталей, и в которых все раздражители сведены к минимуму. Это, к примеру, места, где вид аккуратно выстроен, чтобы включать в себя несколько камней, или ветви дерева, или лоскут неба. Где стены основательны, материалы долговечны и единственный слышимый звук - это звук ветра или водяного потока.
InstitutionsИнституты
If people's inner lives remain even today more likely to be influenced by the biblical prophets than by secular thinkers, it us due in large part to the fact that the latter have been consistently unwilling to create institutional structures through which their soul-related ideas might be successfully disseminated to a wider audience. Those with an interest in addressing the needs of the secular soul have typically lacked scale, stable conditions of employment and the capacity to transmit their views though the mass media. Instead, volatile individual practitioners run what are in effect cottage industries, while organized religions infiltrate our consciousness with all the might and sophistication available to institutional power. Если и сегодня на внутреннюю жизнь людей легче повлиять билейским пророкам, нежели светским мыслителям, этому во многом обязан тот факт, что последние последовательно отказывались от создания общественных институтов через которые их идеи о душе могли бы быть донесены до широкой аудитории.
Тем, кто желал обратиться к душевным нуждам и чаяньям вне религиозного контекста, обычно недоставало масштаба усилий, стабильных условий работы и возможности распространять свои взгляды через СМИ. Вместо этого, легкие на подъем отдельные энтузиасты занимались, по сути, кустарным производством, в то время как организованные религии внедрялись в наше сознание со всей институционализованной мощью и искушенностью.
Sole authorship cannot be a logical long-term response to solving the complexities of significant issues. We should ask why in matters of the soul we continue to believe in cloistered, companionless methods of assembly that we long ago disavowed in relation to the manufacture of pharmaceuticals or aircraft. Одно лишь писательство не может быть разумным и долгосрочным ответом там, где речь идет о важных и сложных проблемах. Стоило бы спросить, почему в делах душевных мы по-прежнему верим в уединенный и одинокий стиль работы, от которого мы давно отказались в отношении, к примеру, производства лекарств или самолетов?
Scale has a similar impact on recruitment. Wealthy institutions can attract the best members of a generation, rather than just the blindly devoted or the irrationally committed. They can appeal to the large and psychologically healthy pool of candidates who care as much about garnering esteem and material comfort as they do about bettering the lot of mankind. Масштаб влияет и на возможности набора кадров. Богатые организации могут привлекать лучших представителей поколения, а не только лишь слепо или иррационально приверженных идее. Они могут обращаться к большому и психологически здоровому резерву кандидатов, которые заинтересованы в собственном престиже и материальном комфорте не меньше, чем в улучшении жизни человечества.
Because we are embodied creatures - sensory animals as well as rational beings - we stand to be lastingly influenced by concepts only when they come at us through a variety of channels. As religions seem alone in properly understanding, we cannot be adequately marked by ideas unless, in addition to being delivered though books, lectures and newspapers, they are also echoed in what we wear, eat, sing, decorate our houses with and bathe in. Поскольку мы - существа воплощенные - разумные, и при этом чувствующие животные - на нас имеют долгое влиение лишь те представления, которые мы получаем через различные каналы. Похоже, религии - единственные, кто вполне понимает, что никакая идея не отметит нашу жизнь, если будет лишь донесена до нас через книги, лекции или газеты - а не отзовется эхом в нашей одежде, пище, песнях, украшениях наших домов и ванных комнат.
Religions bring scale, consistency and outer-directed force to what might otherwise always remain small, random, private moments. They give substance to our inner dimensions - precisely those parts of us which Romanticism prefers to leave unregulated, for fear of hampering our chances of authenticity. Религии привносят размах, последовательность и направленную вовне силу - в то, что иначе всегда остается неуловимым, случайным, личным. Они дают наполнение нашим внутренним измерениям - той части нас, которую романтизм предпочитает оставить неприкосновеннной - из страха помешать нам быть неповторимыми самими собой.
The secular, Romantic world sees in commodification only loss, of diversity, quality and spontaneity. But at its finest the process enables fragile, rare but important aspects of existence to be more easily identified and more dependably shared. Those of us who hold no religious or supernatural beliefs still require regular, ritualized encounters with concepts such as friendship, community, gratitude and transcendence. Светский, романтический мир видет за таким "превращением в товар" одни лишь потери - многообразия, качества, спонтанности. Но, при должной точности и бережности, этот процесс позволяет легче распознать и надежнее поделиться теми хрупкими, редкими но важными аспектами нашего существования. Те из нас, кто не верит в религии или сверхъестественное, также нуждаются в ритуализованных встречах с понятиями вроде дружбы, сообщества, благодарности, необыкновенного.
[Auguste] Comte's ideas proceeded from a characteristically blunt observation that in the modern world, thanks to the discoveries of science, it would no longer be possible for anyone intelligent to believe in God. Faith would henceforth be limited to the uneducated, the fanatical, children and those suffering the final stages of incurable diseases. At the same time, Comte recognized, as many of his contemporaries did not, that a secular society devoted solely to the accumulation of wealth, scientific discovery, popular entertainment and romantic love - a society lacking in any sources of ethical instruction, consolation, transcendent awe or solidarity - would fall prey to untenable social maladies. Идеи Огюста Конта, происходили из, в общем-то тривиального наблюдения, что в современном мире, благодаря научным открытиям, умному человеку верить в бога становится более невозможно. Вера, таким образом, останется уделом необразованных, детей, фанатичных, и умирающих от неизлечымых болезней. И в тоже время Конт увидел, в отличии от многих своих современников, что светское общество, нацеленное исключительно на накопление богатств, научный поиск, популярные развлечения и романтическую любовь - общество, лишенное источников этического наставления, утешения, ожидания чуда или солидарности - станет жертвой расстройств, сделающих его непригодным для жизни.
ConclusionЗаключение
Whereas we are for the most part well disposed to embrace the new in technology, when it comes to social practices, we are as deeply devoted to sticking with what we know. We are reassured by traditional ways of handling education, relationships, leisure time, ceremonies and manners. We are especially resistant to innovations which can be pegged to the thought of one person alone. To have the best chance of being taken up, ideas should seem like the product of common sense or collective wisdom rather than innovation put forward by any single individual. What would likely be seen as a bold innovation in software can too easily, in the social sphere, come across as a cult of personality. Хотя мы, большей частью, и расположены принимать новое в технологиях, когда речь заходит о социальных практиках, мы крепко держимся за то, что уже знаем. Нам спокойнее традиционными способами управляться с учебой, отношениями, свободным временем, церемониями и этикой. Мы особенно критичны к тем новшествам, которые могут быть отнесены к мысли лишь одного человека. Чтобы иметь наилучший шанс быть принятой, идея должна казаться продуктом здравого смысла или народной мудростью, нежели чьей-то личной инновацией. То, что выглядело бы смелым новшеством в программном обеспечении, в общественной сфере уж слишком легко станет походить на культ личности.
Religions are intermittently too useful, effective and intelligent to be abandoned to the religious alone. Религии все еще слишком полезны, эффективны и разумны, чтобы их можно было оставить одним лишь верующим.