Левин, "Себя-ненависть среди евреев", ч. 3

[oboguev]

(часть 2)

Примечания добавлены переводчиком.

[1] Упомянутый сборник Левина (“Resolving Social Conflicts. Selected Papers on Group Dynamics”) включает также пионерскую статью содержащую социологический и психологический анализ процесса разрушения еврейского национального протогосударства (гетто) и еврейской общины. Эта статья, как и настоящая, по своей методологии непосредственно приложима к анализу процессов разрушения национальной структуры, происходящих в русском обществе ныне и происходивших в его образованных слоях в 1860-1910-х гг. Процессы эти чрезвычайно напоминают распад гетто как структурно, так иногда и до комичных подробностей (скажем, еврейская молодежь, под полой проносившая в гетто “Просвещенческую” литературу и тайком передававшая ее из рук в руки, как две капли воды похожа на интеллигентов-разночинцев с их “кружками самообразования”, “книжным делом” и поклонением тем же идеалам и схемам мироустройства). Ввиду ограничений налагаемых печатной площадью мы не вступаем в обсуждение положительного еврейского опыта по выходу из положения, в котором очутился еврейский народ после разрушения в XIX ст. среды его национального обитания (в частности, воссозданию гетто в виде нынешнего Израиля), однако очевидно, что для русского общества было бы небесполезным осмыслить как сущностное содержание сионистского движения (многие из суждений его основателей об отношениях “европейцы”-“евреи” применимы и к отношениям “европейцы”-“русские”: неудивительно, что спор между сионистами и ассимиляционистами близко напоминает конфликт “почвенников” с “русскими европейцами”), так и содержание задействованных этим движением методов направленных на преодоление расплывания национальной идентичности (в т.ч. определенную диссимиляцию из романогерманской этнокультурной системы и отграничение от неё) и на прикрытие, защиту и восстановление внутриэтнической структуры, включая реконсолидацию национального ядра и удаление отмерших ветвей (“deadwood”) на периферию национальной жизни. В некоторой связи с этим вопросом стоит статья Константина Крылова “Россияне и Русские”.

[2] Как российская действительность рубежа столетий, так и современная интенсивно насыщены примерами проявлений этнической себя-ненависти в кругу интеллигенции. Как чаще всего и случается, лишь иногда такая ненависть проявляется в совершенно немаскированной форме (как, например, в откровениях известной бесноватой дамы чекистского происхождения), чаще выражаясь в более косвенных, слегка прикрытых нападках на то или иное русское наследие или составляющие русской традиции. В качестве примера можно указать на горе-экономиста, намеревающегося выстроить светлое будущее, в котором, по его же собственному мнению, не смогут существовать 75% нынешнего населения; или на его же турне по окраинным городам - колонизационным центрам, с немалым трудом выстроенными русскими - с проповедью необходимости вымирания этих городов; или на (было померкшее одно время) светило “либерализма”, свободно осциллирующее от забот о строительстве монументов гитлеровцам до борьбы с христианством посредством иудеизированного “богословия Освенцима”, а в промежутках сражающееся с русским империализмом и попутно еще чем попадется русским. Примеры у всех во множестве перед глазами и отчасти каталогизированы (см. напр. Вл. Максимов, “Самоистребление”, М. 1995) или само-каталогизированы (мемуары Новодворской, “Государство и эволюция” Е. Гайдара и т.п.), давая первосортный клинический материал. Ценность этих резко-патологических случаев в том, что они бросают свет на подводную часть айсберга, которую было бы труднее анализировать на основании менее интенсивных проявлений. Нельзя не заметить, что в последнее время реакция яростного отторжения русской традиции со стороны описываемого слоя переходит в реакцию ее более спокойного невосприятия. Так, гораздо легче представить, что открыв хотя бы то же “Самоистребление” Максимова, человек рассматриваемого склада отложит эту книгу как нечто совершенно чужеродное, нежели воспылает эмоциями. Это указывает, что болезненные процессы растождествления себя с русской национальной (культурной, исторической, этнической) традицией миновали климакс, процесс формирования идентичности “русского европейца” в основном завершился, пуповина связи с русской традицией обрезана и новая идентичность находится на стадии утряски и затвердевания. Рассмотрение этой завершающей стадии, в которой отпочковавшуюся группу целесообразно рассматривать как конвиксию заканчивающую перерастание в отдельный этнос, как раз и составляет предмет статьи К. Крылова “Россияне и Русские”. [Комментарии были написаны в 1990-х гг. Процесс перерастания, как известно, оказался абортированным крахом проекта “средний класс” ельцинистской эпохи.]

[3] Каноническим является описываемый в ряде дальнейших статей случай Карла Маркса.

[4] В работах самого Фрейда нет развитого понятия об идентичности, только неразвернутые замечания об идентификации индивидуума с кем-либо или с группой (при наличии общего эго-идеала).

[5] Ин. Павлов, “Истоки русского бреда” // “Независимая газета” за 31 августа 1996 (цит. по статье В. Осипова в кн. “Национальные интересы русского народа...”, М. 1997, стр. 247).

[6] Лессинг был знаком с проблемой себя-ненависти не понаслышке и даже не только по наблюдениям над другими евреями. Он сам первую половину жизни был себя-ненавидящим евреем, немецким сверх-патриотом, стремившимся (с самого детства) как можно дальше отстраниться от евреев, автором едко издевавшихся над еврейством статей. Уже в первом своем романе (“Kömodie”) Лессинг выводит в качестве отрицательных характеров еврейских владельцев фабрики (Кана, Кона и Гольдштукера), безжалостно эксплуатирующих рабочих; при этом роману предпосылается поэма, в которой автор изъясняется в любви к Германии. Евреи в его публицистике предстают аморальными, лицемерными, лживыми, отталкивающе грязными и вороватыми. Лессингу противны самые их черты и манеры (характерно, что эти антисемитские статьи появлялись в еврейской газете Allgemeine Zeitung des Jüdentums, а уже оттуда перепечатывались немецкими изданиями). С раннего детства Лессинг “по-детски усвоил все национальные и религиозные предрассудки школы, а поскольку дома им ничего не противостояло, я стал убежден, что быть евреем - дурно”. Позднее Лессинг вспоминал: “Я чувствовал себя отпрыском самого отвратительного торгашеского брака. Я ненавидел своих родителей и могилы своих предков. <...> Я научился выживать после всех нападок и унижений, каждый раз наказывая себя суровее и презирая себя больше, чем мог кто-либо посторонний.” Во второй половине жизни Лессинг обратился к сионизму, который он рассматривал в качестве противоядия против еврейской себя-ненависти, стал громогласным еврейским националистом и за критику нацизма был в 1933 году выслежен и убит в Чехословакии гитлеровскими агентами.

(Подр. см. напр. статью “Theodor Lessing: Between Jewish Self-Hatred and Zionism” в Leo Baeck Institute Year Book XXVI, London-Jerusalem-NY, 1981).

[7] “Этическая культура” - псевдоуниверсалистское движение, основанное в Нью-Йорке в 1876 г. Феликсом Адлером (сыном раввина Самуила Адлера из храма Эмману-Эл). Структурно это секулярно-гуманистическое движение было выстроено по образцу протестантской церкви, с общинами, воскресными школами, миссионерством среди взрослых и с пасторами (они назывались “leaders”), которые выполняли положенные пасторам функции: нравственные собеседования, наречение имён младенцам (не крещение), сочетание браком, воскресные службы и т.д. Это не была, однако, ни иудаистская и ни христианская церковь - учение общества “этической культуры” подчеркивало “верховную роль этики во всех областях человеческой жизни”, вне зависимости от каких-либо религиозных (богословских и метафизических) верований. Теоретически движение было открыто для людей всех исповеданий, но на практике большинство его членов составляли евреи, желавшие растворить и обесцветить в нем свою идентичность и рассматривавшие его как суррогатный заместитель (и вытеснитель) иудаизма, как средство для национального обезличивания.

[8] Christian Science - одна из протестантских групп.

[9] В период написания Левиным статьи иудаизм являлся одним из важнейших центров еврейской самоидентификации (позднее, с ходом секуляризации, часть его символических функций была переложена на религию холокоста и иных форм представления об еврейской этнической исключительности). Отношение евреев к иудаизму коррелировало со знаком их отношения к собственной этничности гораздо более тесно, чем отношение к религии увязывалось с национализмом у западно-европейских народов. Будучи гораздо более этничен, чем христианские исповедания, и являясь не только религиозной, но и этнической традицией, иудаизм наряду с чисто религиозными разграничениями предписывал также резкие секулярно-этнические границы и задавал нормы внутри- и внешне-этнического поведения. Охватывая собой этнические сферы, иудаизм оставалял не так уж много места для того, что могло бы быть “еврейским”, не будучи одновременно “иудаистским”.

[10] Видный гебраист Рафаэль Патай в одной из своих этноисторических монографий [Raphael Patai, “The Jewish Mind”, NY, 1977, стр. 462] подчеркивает, что ключевое значение имеет не просто статус престижности или непрестижности группы меньшинства в глазах большинства, но приятие этой иногрупповой оценки самими членами меньшинства:

“Еврейский народ являл яркое исключение к закону Левина о неизбежном развитии отрицательных представлений о себе [отрицательного себя-стереотипа] и даже себя-ненависти среди членов низкостатусных групп. На протяжении длинной еврейской истории до самого Просвещения в Европе не было другой группы в такой степени лишенной прав, подвергающейся таким преследованиям и настолько ограниченной в личной свободе, как евреи. И тем не менее себя-ненависть не пустила, не смогла пустить среди них корни, ибо они твердо верили - если выразить это простейшим образом и словами, которые употребили бы сами евреи - что они лучше, чем гои. Из-за этого убеждения среди них просто не существовало желания покинуть собственную группу и быть принятыми в члены большинства - желания, которое Левин рассматривает как первый этап психологического процесса, ведущего к себя-ненависти. Поэтому закон Левина гласящий, что в группах низкостатусных меньшинств развивается себя-ненависть из-за фрустрированности их стремления обрести уважение и преимущества, связываемые с членством в высокостатусной группе, должен быть дополнен замечанием, что весь этот механизм включается только если сами члены низкостатусной группы признают и принимают в качестве факта, что они и в самом деле низкостатусная группа, в сравнении с большинством. Евреи - до эмансипации и подрыва еврейской культуры - этого никогда не признавали, и потому среди них не могла развиться себя-ненависть. Так оставалось вплоть до самого Просвещения. Наиболее разрушительным последствием еврейского Просвещения, последствием, которого его сторонники не могли предвидеть, было то, что оно убедило евреев, что их собственная культура - неполноценная, что европейская культура ее превосходит и что они должны, для собственного же блага, усвоить европейскую культуру.”

“Стоило этой идее проникнуть в сознание евреев, как психологические процессы, ведущие к отрицательному себя-стереотипу и себя-ненависти, оказались запущенными. Усвоение европейской культуры начало считаться ключом к современному миру, который стал теперь привлекательным. Столкнувшись с отказом от полного (или даже частичного) приятия в европейское общество, несмотря на их приобретенную столь тяжкими усилиями европейскую культуру, еврейские просвещенцы испытали фрустрацию, и вступил в действие закон Левина: фрустрация вела к агрессии, агрессии не против романогерманского [Gentile] большинства, чьи ценности по-прежнему ценились и были желанными, но против собственной группы и себя самих. Таков, вкратце, генезис нового постпросвещенческого явления еврейской себя-ненависти.”

С лёгкостью отмечая черты полного структурного сходства еврейской ситуации с русской в период начатый петровскими реформами (и отчасти - еще в их преддверии) и, особенно в текущий период, читатель заключит из цитированного замечания, что важным средством преодоления себя-ненависти является психологическая эмансипация от оценок, мерил и ценностей романогерманской культуры и романогерманской этнокультурной группы и оценка (как положительная, так и критическая) свойств русской группы относительно мерок ядра её собственной культурной системы, в первую очередь ценности группового самоутверждения.

Показательно в этом отношении, что Ю.В. Готье, В.В. Розанов, С.Ф. Шарапов и иные консервативные русские авторы, находившие для критики русской действительности и отрицательных черт русского народа исключительной резкости слова, тем не менее не воспринимаются в качестве русофобов - и действительно ими не были, ибо их критика, исходившая из ядра русской традиции, была направлена на поднятие русской действительности народа до идеалов русского же ядра, на стягивание русских вокруг собственного цивилизационного ядра; в противоположность “либеральной” критике, направленной на то, чтобы это ядро выхолостить и разрушить.

[11] В терминологии Фрейда, часть инстинкта разрушения посылается вовне в виде импульса агрессивности, но когда эта часть встречается со слишком большими, непреодолимыми препятствиями, она перенаправляется вовнутрь индивидуума и проявляется как вторичный мазохизм. Подробнее см. в анализе Гордона Олпорта и об идентификации с агрессором у Анны Фрейд.

[12] По некоторым данным, в конце XIX-начале XX вв. психические заболевания среди евреев встречались в странах зап. Европы примерно в 3-4 раза чаще, чем среди остального населения. В целом эта картина сохранялась по крайней мере до середины XX в. Так, одно из исследований психического состояния только что прибывших (в 1954 г.) в Израиль иммигрантов сообщает, что 40% были психически нездоровы (нейроз, ненормальное поведение или сильное психическое расстройство), у 30% наблюдались невротические черты или резко повышенная чувствительность и только 30% были удовлетворительного психического здоровья (A. Weinberg, “Migration and Belonging”, The Hague, 1961). Обзор данных о распространенности некоторых психологических расстройств среди евреев содержится в монографии Рафаэля Патая [Raphael Patai, “The Jewish Mind”, NY, 1977, стр. 413-432]. В обзоре указывается, что распространенность неврозов среди евреев нескольки-кратно превосходит их частоту среди других групп населения. Также мужская истерия оказалась, по выражению врача М. Фишберга, опубликовавшего данные по эпидемиологии психических расстройств среди евреев, “особенной привилегией детей Израиля”. В 1968 г. психолог Луи Берман выделял патогенную семейную и бытийственную неустойчивость как источники напряженности в жизни евреев и доказывал, что невротическое поведение евреев характеризуется гиперчувствительностью, гиперактивностью, моторной блокировкой, невротической агрессивностью, параноидальной настроенностью, моральным мазохизмом и некоторыми навязчивыми маниями [Louis A. Berman, “Jews and Intermarriage”, New York: T. Yoseloff, 1968, стр. 469-76].

Д-р Израиль Вехлер, обсуждая природу свойственной евреям внутрипсихической напряженности, в числе других причин указывал на резкий конфликт между еврейским индивидуализмом и свойственной евреям общительностью, стремлением к социализации (Вехлер буквально употребил слово “стадностью”) [Israel S. Wechler, “Nervousness and the Jew” // “Menorach Journal”, April 1924, стр. 121-3, 130; тж. цит. Patai, стр. 419]. В связи с этим нельзя не предположить, что такой резкий конфликт отчасти вызывается гиперразвитием индивидуализма, обуславливаемым отвержением со стороны еврея чуждой ему нееврейской социальности, ибо она основывается на инокультурных основаниях, не соответствующих удовлетворительно психологической структуре еврея, при этом возможность фундаментальной (а не поверхностной) ассоциации с этой социальностью табуируется радикально-этноцентричной еврейской традицией. С одной стороны, еврей испытывает влечение к окружающей его социальности, но с другой стороны - остаточный этноцентризм еврейской традиции блокирует ему возможность экзистенциального отождествления с этой социальностью, в результате еврей вынужден вести психологически раздвоенное и напряженное существование.

На сходный фактор указывает статья английского исследователя, обсуждающая, что депрессия среди евреев может быть связана с психическим стрессом, обусловливаемым состоянием этнокултьтурной и этносоциальной маргинальности [S.J. Fernando, “A cross-cultural study of some familial and social factors in depressive illness” // “British Journal of Psychiatry”, 1975, № 127, cтр. 45-53]. Подробнее обсуждение этого вопроса см. в [Patai, стр. 431-2], а также в наших примечаниях к исследованию Стоунквиста “Маргинал”.

[13] Наряду с темой “рабства”, тема “паразитизма” и неспособности к созидательной деятельности - одна из характерных тем психике себя-неневидящего (автонегативного) индивидуума. В монографии “Еврейское сознание” Рафаэля Патая первый раздел главы, трактующей об этнической себя-неневисти среди евреев, так и озаглавлен - “Паразитизм” - и повествует о распространенном у себя-неневидящих евреев представлении, что евреям вообще свойственен паразитизм, что они фундаментально бесполезные люди.

Подобным же образом, эти настроения оказались распространены и среди современных русских “либералов”, из уст которых нередко можно слышать, что русские “не умеют работать” или “не хотят работать”, что “русский народ ленив и вороват” (Е. Гайдар), что русские - “это паразиты, неспособные работать, чтобы себя прокормить” (Панинтер, № 1, 1996); эти умонастроения кладутся в основу принятия политических решений и экономической политики (“Если этот народ не ограбить, он не будет как следует работать” - заседание правительства Российской Федерации).