Красный след в белом поле. Глава 13
Глава 13.
Возопил двигатель. Лихо крутнулись назад колёса, взбивая жидкую грязь под собой в петушиный шлейф фонтана, но просевший в размякший торф грузовик не тронулся с места.
Почему-то именно на полковом строю норовит распуститься обмотка. Когда на рассвете занимается колхозная ферма, непременно переломится шток пожарной помпы. А если поджимает время, если в скорости единственный шанс, то ждёт бегуна на повороте огуречная кожура, а водителя - предательская лужа.
- Твою мать! Ну, давай же! Давай! - умолял машину Полонский и, пытаясь выдернуть её из цепких лап торфяника, усиленно и ритмично давил и давил на газ. А швырявшиеся лепёшками земли и травяными мочалками ведущие колёса лишь зарывались глубже и глубже.
- Стой! - нетерпеливо ёрзавший рядом с водителем Кожевников выскочил из кабины, глянул назад и, будто недотёпа-канатоходец, балансируя на скользкой обочине, хлопнул ладонью по забрызганному борту:
- Все к машине! Бегом!!
Красноармейцы спешно выгрузились и по команде сержанта "Навали-ись!", облепив, как исполинские муравьи, грузовик, начали раскачивать его.
- И-и-и р-р-раз! И-и-и р-р-раз! И-и-и р-р-раз!
Полонский в такт подгазовывал.
- В чём дело?! - примчался в хвост колонны так и не дождавшийся начала движения Коврижин.
- Сели, мать её за ногу! - раздражённо сплюнул Кожевников.
Комбат оценил, насколько глубоко застряла машина, и спросил с досадой:
- Гранаты ещё есть?
- Так точно. В лагере запаслись... - сержант вообразил, что комбат по склонности своей иные узлы скорее разрубать, чем распутывать, предпочтёт сейчас рассадить бойцов по другим машинам, а увязнувший грузовик взорвать к чертям свинячьим. И, похоже, не угадал.
- Распорядись готовить связки и с командирами отделений ко мне! Из новеньких посмотри, кто старше по званию, и тоже веди.
- Есть!
Коврижин вернулся к дамбе и прислушался. "Командиры отделений, к комбату!" - выкрикнул где-то в середине красноармейской колонны Кожевников. Всполошенно шумела у опустошённого лагеря колонна гитлеровская. Друг за другом подбежали Переступ, Уланов, Костуница. Приковылял, припадая на простреленную в икре навылет левую ногу, Зозуля. Притопал Липкин.
Коврижин выбрался на дорогу и медленно двинулся в сторону лагеря, тщательно ощупывая глазами местность, расплывчато прорисовывавшуюся в то появлявшемся, то терявшемся за тучами лунном свете. Бойцы шли за комбатом.
Прибежал Кожевников с двумя командирами из бывших пленных: пехотным и с голубыми петлицами лётчика.
- Майор Зарецкий! - представился лётчик, элегантно коснувшись кончиками пальцев завитка золотого чубчика.
- Лейтенант Сиваев! Сто двадцать... - вскинул руку к пилотке пехотинец.
- Подробности позже, лейтенант, - оборвал Павел. - Капитан Коврижин. Из вновь прибывших формируем отдельную, вторую роту. Назначаю вас её командиром - всё-таки вы этих людей знаете лучше. Взводных и отделённых назначите сами и доложите.
- Есть!
- А вы, - комбат обратился к лётчику, - назначаетесь заместителем командира второй роты.
- Товарищ капитан, я - пилот, - с сомнением произнёс Зарецкий, - и не очень...
- Пилоты летают в небе, - голос Коврижина сделался вкрадчив и почти мягок. - Мы же с вами сейчас стоим на земле нашей матушке. Значит, топать нам с вами по ней пёхом и сражаться придётся как пехотинцам. Так-то вот. А пехотинец из вас, товарищ майор, получится отменный, я уверен!
На фоне потрёпанного, с рваным ухом и разодранной щекой, Сиваева майор выглядел особенным щёголем. Талия лётчика была туго перехвачена немецким ремнём с офицерской круглой пряжкой (надпись на которой утверждала, что честью для её обладателя называется верность); на голове - эсэсовская же фуражка с оторванными орлом и кокардой; гимнастёрка и галифе практически не испачканы, даже помяты как-то аккуратно. Белёсая щетина почти не различима. За голенищем мало изношенных сапог - клинковый широкий штык-нож. Под взором комбата Зарецкий принял вид ещё более молодцеватый и даже чуть выкатил грудь.
- Итак, к делу! - Коврижин вновь сменил тон. - Немцы, скорей всего, уже в лагере. Сообразят они, что к чему, быстро и бросятся по нашим следам. Но вот засады они ждать не будут.
Со стороны лагеря донеслись несколько винтовочных выстрелов и - послышалось Коврижину - нанизанный на них как будто собачий визг.
- В запасе у нас, думаю, не больше двадцати минут, - комбат сверился с часами. - Отсюда, из-за поворота, зимника не видно - здесь и расположимся. Сиваев, займёте правый фланг. Кожевников - слева.
- Товарищ капитан, разрешите? - воспользовался паузой в речи комбата Сиваев.
- Слушаю.
- Надо бы первым делом поджечь танки, запереть колонну и бить её уже неподвижную, - предложил лейтенант.
- Правильно... У вас будет много безоружных, гранаты раздайте им. Липкин, - капитан высмотрел молчуна шофёра, - водителям оставаться у машин. Подготовьте пока всё, чтобы бегом вытащить севший грузовик. Как только услышите бой, вытаскивайте его и будьте готовы немедленно начать движение.
Липкин боднул коротко воздух и, не дожидаясь разрешения, шагнул в ночь.
- Я в центре, - закончил Коврижин. - Огонь открывать по взрывам гранат.
Бои, бои, бои, вырывающие сердце ночные переходы и снова бои, выстрелы, разрывы, беспокойный, неверный и краткий сон, затем опять свист, визг, скулёж железа, человеческий вопль. Доведись тогда Коврижину вспоминать, он, пожалуй, не выбрал из последних недель хотя бы суток, в которых он не был в бою. И он привык. Он даже томился без боя. Тишина лишала капитана покоя. Он мог затаиться, но выбирал драку. Он боялся не дойти и нападал первым. Бросался в сражение с безоглядной отвагой отчаянного труса и не признавал и не стыдился того, раз всякая его атака отправляла к праотцам ещё нескольких гансов. Он точно магнитом притягивал стычки, не гадая порой, есть ли в них практический смысл и значение, нужна ли батальону очередная схватка, оправданна ли она, поможет ли, приблизит ли ускользающую за линию восхода цель. Не гадая, поскольку однажды и навсегда постановил считать каждый свежий труп врага очередным шагом к этой цели. Он гнал себя и своих людей, не оставляя ни минуты времени задуматься, что уже много дней не слышен впереди фронт. Потому что фронт был. Не мог не быть. Да, не здесь. Пусть... даже не в Шепетовке. Не в Новограде-Волынском, и уж если не в Коростене, то Киевский укрепрайон задержит немцев надолго. А то - навсегда. Взять КиУР им не хватит именно тех хмурых воинов, кто катит сейчас к нему по драконьему гребню ночной неприветливой дамбы. Кого он, капитан Коврижин, никуда дальше не пустит.
Немцы двигались не быстро. Словно на цыпочках. Опасаясь спугнуть добычу или сбиться с взятого у лагеря следа.
Порядок движения в колонне изменился: точно два неторопливых жука, и шевеливший усиками пулемётов Панцер-Один, и младший его родственник - "долгоносик" Т-II, освещая фарами дорогу, оба ползли впереди.
Коврижин выругался сквозь зубы, но поправить что-то уже было не в его силах.
Осмотрительно переступая траками, танки прокрались в сторону Сиваева... В поле видимости появились огни замыкающего грузовика.
Куст жара взметнулся под носом машины, отрывая ей колесо, подбрасывая капот, испепеляя сидевших в кабине, и вышибая из кузова тех, кто придрёмывал там на широких скамьях вдоль борта. Автомобиль загорелся целиком и сразу.
Багряным закатным светом озарилась дамба.
Сей же час один за другим три свирепых взрыва прогремели и в голове колонны. Замер, потеряв гусеницу, ведущий танк. Второй укутался ватными клубами бархатно-чёрного дыма, в котором замелькали беличьи хвосты огня.
Всё слилось в единый хор боя. Фронтом метров в двести выводили свои зазубренные ариозо автоматы, перебрасывались фразами винтовки, пулемёты работали аллегро чечётку. Бухали литавры гранат. И бледный слепой дирижёр в чёрной накидке задавала им темп и ритм полированной рукоятью отточенной косы.
От кузова горящего грузовика отлепился объятый пламенем человек и, живым факелом разгоняя черноту, бросился назад в лагерь.
Из центра строя скакнула резко вперёд машина, спешившая выйти из-под обстрела, но не удержалась на дороге и опрокинулась с насыпи, давя пассажиров.
Задняя часть неприятельской колонны, подавленная внезапным согласным и кучным огнём первой роты, значительного отпора оказать поначалу не сумела. Автомобили были избиты пулями. Ещё по двум из них забегали языки пламени. И всё же около десятка гитлеровцев, оставляя свесившихся с бортов мёртвых, корчившихся под колёсами раненых товарищей, сумели залечь на противоположном склоне насыпи и теперь отстреливались, вразброд, но весьма бойко.
Появились первые потери среди красноармейцев: сунулся лицом в кочку лежавший рядом с комбатом Зозуля, выпустив из уха чёрную струйку. Подбиравшийся с гранатой к дороге Чернобров завертелся юлой, держась за низ живота. Сделал два оборота и затих. Справа всё отчётливее подавал голос танковый МГ-34.
Дела у Сиваева складывались тяжело. Первый из грузовиков изловчился спрятаться за горящим танком, и ехавшие в нём фашисты моментально в полном составе оказались за дамбой и открыли ответную пальбу. К ним присоединилась значительная часть солдат из второй и третьей машин. Поливал противника из пулемёта, вертясь на одной гусенице, пришедший в себя головной танк. Отвыкшая сражаться, а то и вовсе не имевшая никакого боевого опыта, не успевшая до плена ни разу выстрелить вторая рота стушевалась, заробела, остановилась, замерла под вражеским огнём.
Ничего другого не придумал лейтенант Сиваев, да и не оставалось ему, верно, ничего другого, как выстрелить в последний раз по танку, подняться в полный рост и, размахивая сжатым в руке пистолетом, личным примером увлечь своих бойцов на решительный штурм.
- В атаку!!! За мной!!! Вперёд!!! Ура-а-а!!!
Ярким удлинённым пунктиром упёрлась в грудь лейтенанту пулемётная очередь.
Танк. Танк, будь от трижды распроклят... Майор Зарецкий осторожно вытянул из руки убитого красноармейца связку гранат и, толкая локтями Землю под дых, пополз к насыпи. Улучив момент, когда пулемёт отвернул своё смертоносное жерло в сторону, лётчик вскочил и, ухватив гранаты обеими руками, замахнулся. Выглядевшая безжизненной танковая пушка в это же мгновение плюнула в него. Зарецкий с дырой вместо груди рухнул. Связка упала подле.
Незатемнённые глаза пилота глядели на неё вполне, казалось, осмысленно и, должно быть, увидели напоследок горячий гром, что разверзнул тело майора, разметал по кусочкам и унёс душу в столь любимое ею при жизни небо.
Оставшись без командиров, слабо вооружённая и совершенно неорганизованная вторая рота начала отползать в лес. Вслед ей танк посылал снаряд за снарядом, расставляя среди деревьев поминальные букеты взрывов.
Германская пехота показалась на дороге, перебежками, прикрываясь громоздящейся техникой, переходя в контратаку.
Обстановка на правом фланге всё сильнее тревожила Коврижина. На его собственном участке сопротивление противника можно было считать подавленным, и в промежутках между короткими прицельными очередями комбат напряжённо вслушивался и пристально всматривался в начало колонны, стараясь уяснить, что происходит у Сиваева.
- Талгихов! - неосмотрительно приподнял капитан голову, и несколько остерегающих пуль не замедлили воткнуться рядом.
Коврижин дал в ответ очередь подлиннее, остужая ретивого стрелка и предоставляя возможность приблизиться Беслану.
- Давай к Кожевникову: пусть кончает с этими и заходит в тыл танкам! Я с Переступом и Костуницей к Сиваеву!
Приняв резкое "Есть!", капитан скомандовал вправо и влево: "Переступ, Костуница, за мной!" и отполз в сторону леса.
- Отделение, за мной! - два десятка бойцов, повинуясь эхом отданному Переступом приказу, последовали за командиром.
Горлова и Брагина самая востребованная в последние секунды установка "За мной!" увлёкла за предварительно сменившим выпотрошенный магазин Кожевниковым вдоль насыпи влево, в обход разгромленной колонны.
Один Беслан Талгихов, последовал путём прямым, выскользнув на дорогу вьющейся между мёртвых тел гюрзой.
Лютой ненавистью горевшие глаза вцепились в красноармейца, когда он полз мимо фашиста с перебитым позвоночником. Мордатый оберефрейтор охотно пнул бы носком кованого сапога в ублюдочную рожу этого азиатского выродка, впился бы в жилистое славянское горло сосисочными железными пальцами, которые так складно и туго набивали дома, в любезном Дахау, хрустящие колбасы, но руки и ноги не были ему более подвластны. В его, каких-то пять минут назад столь сильном теле только глаза и были ныне живы.
Талгихова они не впечатлили. Без особой задержки Беслан вытянул из-за пояса кинжал, простым и быстрым движением дорезал немца, после чего подобрался к тлеющему грузовику и, прикрываясь задними колёсами, приготовил гранату.
В отдалении, едва показавшись в слабом отсвете пожаров, перебежали через насыпь Кожевников, Горлов и Брагин.
Германская длинноногая М-24, брошенная верной рукой Беслана, полетела в гущу отстреливавшихся с обочины немцев и, незамеченная ими, упала между ног одного. "Двадцать один. Двадцать два."
Беслан припал к земле.
"Двадцать три. Двадцать четыре. Двадцать пять. Двадцать шесть..." Туго лопнувший взрыв покрыл обочину.
Талгихов приподнялся.
И был расплющен о дорогу низвергнувшейся на плечи в облаке пылающей плазмы кувалдой разорвавшегося бензобака...
Почти в упор три автомата ударили сбоку по остававшимся на краю дамбы гитлеровцам. Кожевников и его разведчики не жалели патронов; стреляли, пока последние двое выживших немецких солдат - один очевидно серьёзно раненый - не исчезли за кустами.
Взрывы снарядов расшвыривали болотную слякоть, корёжили деревья. Осколки и пули сбивали ветки, рвали кору, обнажая белую сочную плоть, подшибали листья со мха.
- Чего расселись?!! - проорал Коврижин, наткнувшись на прятавшихся в полузатопленной воронке троих затравленных новичков. - Дать им всем по гранате!
Первым выбрался из ямы пожилой красноармеец с глубокими расщелинами морщин на сизых щеках и обхватил узловатыми пальцами сунутую ему в тяжёлую крестьянскую ладонь гранату.
- Вперёд!!! - погнал всех назад к дороге Коврижин.
Один за другим попадались комбату бегущие бойцы несостоявшейся второй роты лейтенанта Сиваева, и каждого словом ли, тычками ли, пинками или угрозой оружия солдаты Переступа и Костуницы возвращали в бой.
- Вперёд! В атаку!! Ура!!!
Громогласный решительный клич докатился и до зимника, где под аккомпанемент близкого сражения суетились, откидывая лопатами грязь, подкладывая брёвна, и сучья, и ветки под колёса застрявшего грузовика, руководимые Липкиным водители.
Танк вздрогнул, выдохнув снаряд, пушка сбросила на пол звенящую гильзу. В смотровую щель командир видел, как удачно его стрелок прижимает к земле немногочисленных оставшихся в полосе отвода русских. Вдруг в лесной глуби, в самой чаще что-то смутно зашевелилось, заворочалось косматым зверем, и неведомое чудовище стремительной рысью помчалось к опушке.
- Ура!!!
Разогнавшись в лесу, десятки красноармейцев, увлекаемые комбатом, с ходу, лавиной, уже одним своим движением поднимая залёгших товарищей, проскочили сектор обстрела и оказались в мёртвой для танка зоне, потеряв всего двух человек: на опушке срубило очередью Переступа, и под левую ключицу тюкнула крупнокалиберная пуля пожилого красноармейца с гранатой в мозолистой руке.
- Schuβ! [1] - приник к визиру командир.
Снаряд свистнул над головами русских и разорвался среди деревьев, не причинив неприятелю ни малейшего вреда. Пулемёт тоже бил значительно выше цели.
- Nach rechts, Otto, rechts fahren! [2] - полыхали белки глаз на чумазом лице.
Механик-водитель потянул за рычаги, но сзади громыхнуло, и, перебив рычание двигателя, в танк вползло шипение огня. Машина заполнилась едким дымом.
- Aussteigen! [3] - экипаж потянулся к люкам, а в щели ворвалось пламя, подбросило танк на дыбы и накрыло сознание командира ворсистой простынёй.
- Ура!!!
Многоголосый рёв штыком и пулей смёл с дороги яростно отбивавшихся гитлеровцев. Большáя их часть была убита или серьёзно ранена. Немногим под огнём наступавших с двух сторон красноармейцев удалось скрыться среди деревьев. Да два хитреца забились под разбрасывавший снопы искр танк и затаились там. Бой, чихнув напоследок несколькими выстрелами в лесу, умолк. Лишь пламя трещало и щёлкало, пожирая убитую технику и трупы людей.
- Подобрать раненых и к машинам! - приказал Коврижин, напряжённо что-то высматривая. - Костуница!
Ефрейтор показался из-за разбитого на противоположной обочине автомобиля.
- Кожевникова не видел?
Ковылявший, для равновесия размахивая руками и подволакивая изуродованный правый ботинок, из которого обильно сочилась кровь, Костуница отрицательно мотнул головой.
- За танком они, - обогнул комбата направившийся в сторону зимника Рябинин, на ходу перекидывая через голову ремень винтовки.
Кожевников сидел на траве, поджав под себя одну ногу. Вокруг него хлопотал Ярославцев, крепко приматывал наскоро забинтованную в локте левую руку сержанта к туловищу. А рядом лежали два трупа: Горлов с вывалившимися на дорогу из распоротого живота внутренностями; и Брагин с вскрытой осколком головой.
Бумажно-белый даже в красных отсветах пламени Кожевников, поглядел на комбата и дожидаться расспросов не стал:
- Своими же гранатами... Всех... Когда этого... - голова разведчика обморочно качнулась в сторону танка.
- Шишкин! - остановил Коврижин пробегавшего мимо бойца. - С Ярославцевым помогите сержанту дойти до машины.
- Я сам! - Кожевников попытался встать, но не смог даже приподняться, и горько, совсем на него не похоже, ухмыльнулся:
- Не везёт мне последнее время...
Пять тентованных автомобилей, заключив в центр строя открытый грузовик с ранеными, стояли на дороге, ожидая, когда взберётся на насыпь задним ходом и займёт место во главе колонны последний грузовик.
Ставя колёса прямо, Липкин вывернул руль и, включив первую передачу, был готов уже тронуться, когда впереди, со стороны шоссе, взмыли над забором леса в тёмное небо две зелёные ракеты. Водитель вопросительно посмотрел на комбата. В кислотном свете ракет командир был похож на расстроенного водяного.
- Приехали... - заветная дверца захлопнулась перед самым носом. - Сворачивай обратно. Попробуем пробраться зимником.
Неуклюже раскачиваясь, грузовики друг за другом сползли с дамбы и, хлюпая скатами по сочащейся водой моховой шубе, углубились в лес.
[1] Выстрел! (нем.)
[2] Вправо, Отто, направо! (нем.)
[3] Покинуть машину! (нем.)