«Когда я был маленьким мальчиком»
Сегодня публикуем программную статью одного из отцов-основателей современного промдизайна.
Когда я был маленьким мальчиком, когда мне было пять или шесть лет, меня сложно было назвать одаренным ребенком, однако я любил рисовать разные картинки. На них были дома, вазы с цветами, цыганские караваны, карусели и кладбища (возможно, из-за того что первая мировая тогда только-только закончилась). Потом, когда я стал чуть постарше, я мастерил чудесные, остроносые игрушечные яхты. Я вырезал их перочинным ножиком из нежной древесины сосен, росших на горе Бондон. Вместе с Джорджио и Пало Графферами мы строили фуникулеры, которые тянулись порой больше чем на двести метров, соединяя дома на реке Адидже с вершиной холма Досс Трент, мотки лески мы нашли тогда в подвале у Графферов, должно быть там она осталась от отступающих австрийских войск. А еще позже, когда мне исполнилось девять, я делал барометры и деревянные телескопы в плотницкой мастерской моего дяди Макса, но ни барометры ни телескопы естественно не работали, несмотря на все те детальные чертежи, которые я тогда рисовал сам для этих устройств. Для меня всегда казалось самым естественным занятием на свете, это мое стремление рисовать и конструировать различные штуки.
Мне кажется, что я никогда не замечал разницу в процессах рисования устройства, создания его или использования, или даже в том делал ли я что-либо сам или в компании других ребят. Если мне хотелось сделать кораблик, я и рисовал и строил его сам, и я же становился тем капитаном, что отважно вел его в просторы Тихого океана, защищал его от смертельных атоллов, проводил его вдоль кораловых пляжей; так же когда мы собирались вместе, и нам хотелось построить фуникулер, мы же его и рисовали, мастерили и мы же были его «пассажирами». А когда мы делали все эти штуки, нам и в голову не приходило кому-нибудь показывать модели наших проектов, в нас не было этого тщеславия, чувства власти, которую мы получали от осознания тех вещей, на которые мы в принципе были бы способны. Ни я ни мы не ощущали себя ни дизайнерами, ни художникам, ни инженерами перед лицом публики. Мы не обращали внимания на интересы потребителя или стороннего наблюдателя, и не искали согласия или несогласия или чего либо еще, чего не было только в нас самих.
Смысл всего что мы делали заключался в поглощении этим самым занятием, в желании заниматься этим делом, и все что мы в итоге сделали оставалось в итоге внутри это одной необыкновенной жизненной сферы. Дизайн и был самой жизнью, дизайн творился целыми днями от заката до рассвета, он заключался и в ночном ожидании следующего дня, и в интересе к тому миру что окружал нас, в материалах и огнях, расстояниях и весах, сопротивлении, хрупкости, пользе и потреблении, рождении и смерти...
Теперь, когда я стар, мне дают проектировать электронные машины и машины из стали, с мерцающими фосфоресцентными огоньками и звуками, и кто знает чего в этом больше - цинизма или иронии: теперь мне позволяется проектировать лишь ту мебель что можно продать, мебель, которую, как говорят, полезна для общества, а так же другие вещи которые продаются «по низким ценам», и проектировать их так, чтобы можно было продать эти вещи как можно в больших количествах. Теперь мне платят за этот дизайн. Немного, но все же платят. Теперь они ищут меня и ждут от меня новых моделей, идей и решений, которые найдут себе место бог знает где.
Теперь все поменялось. Вещи, что делаю я (сам или с помощью коллег), как-то преобразились, и способ, которым они исполнены тоже изменился, потому что в определенный момент все мы попрощались с этой зеленой планетой, звонкими временами года, с камнями, пылью, листвой, прудами и стрекозами, простились со знойными солнечными днями, мертвыми собаками на краю дороги, тенями в лесу, подобными доисторическим драконам. И сейчас я чувствую, что творю сидя в бункере наполненном приглушенным искусственным светом и кондиционированным воздухом, за ламинированным белым столом, устроившись на серебрянном пластиковом кресле, капитан космического корабля, летящего со скоростью тысячи миль в час, распластанный на своем сиденье - летящий, но не способный пошевелиться.
Теперь я вынужден думать о вещах в искуственном пространстве, вещах которые не существуют ни в определенном месте, ни во времени; они в пространстве состоящем лишь из слов, телефонных звонков, встреч, расписаний, политики, ожиданиях, неудач. Теперь я - профессиональный акробат, актер и канатоходец, я выступаю перед публикой, которую сам выдумал и описал для себя. Эта отстраненная публика и у меня нет с ней контакта, до меня доносится лишь эхо их разговоров, аплодисментов и криков неодобрения. Публика, чьи войны, катастрофы, недостатки в пище, самоубийства, побеги, нищета или беспокойный отдых посреди многолюдных пляжей или прокуренных стадионов, стали абстрактными вещами, о которых я узнаю из газет. Как же мне понять этих людей, понять что они ожидают получить от меня?
И хотел бы я вырваться из этого странного механизма, в который сам же себя и загнал. Хотел бы разрушить его для себя и для других, для себя и с помощью этих других людей. Хотел бы я перестать играть эту роль художника, которую приходится играть лишь только из-за того что за это платят. И хотел бы я пожелать, чтобы никому не приходилось быть этим оплаченным творцом. Я бы хотел чтобы либо все стали, либо никто бы из нас не стал художниками, подобными тем кем мы были, когда рисовали картинки, мастерили лодочки и ветряные мельницы, фуникулеры и телескопы. Мне хотелось бы думать, что то счастливое время, которое я знал в детстве можно было бы вернуть. То счастливое время, когда «дизайн» или искусство, так называемое искусство, и было жизнью, а жизнь - искусством. Когда творчество и было тем ощущением принадлежности к самой нашей планете и пульсирующей историей людей, что живут бок о бок с нами.
Я бы хотел попробовать творить вещи, но не таким образом, как это делают ремесленники или рабочие, и даже не как художники, а так как люди это делают со своими руками, ногами, ладонями, стопами, волосами, занимаясь сексом, источая слюну, действуя глазами и дыханием, и творить эти вещи не из побуждения ими обладать, и не для того чтобы кому-то их отдать, а просто чтобы ощутить каково это - делать вещи, просто из желания делать их, пытаясь отыскать может ли каждый творить те или иные вещи, руками или с помощью машин - или как бы то ни было, и так далее, и так далее. Могу ли я попробовать сделать это?
И мои друзья отвечают мне, что это возможно.
Этторе Зотсаас, вероятно, наиболее известный, как создатель культовой красной пластиковой пишущей машинки Оливетти, родился в Инсбруке, Австрия и вырос в Милане. Итальянский архитектор и дизайнер времен второй половины двадцатого века, он был видной фигурой Мемфийской Группы, осуществившей революцию в промышленном дизайне в 1980х годах.
Этторе Зотсаас умер 31 декабря 2007 года.
«Когда я был маленьким мальчиком» было написано Этторе в 1973 году, а опубликовано в 5 номере Terrazzo, осенью 1990 года.