Черт, вот это так прекрасно, что я хочу оставить это здесь. Такое прозрачное и живое, и лучшее, может быть, что может сделать одинокий человек, проживая потерю.
Она не говорит, кстати, о Виллеме - единственном из них из всех - как он дошел до жизни такой :), как выбрал себе дорогу, как это вообще получилось, что деревенский парнишка, сын конюха - вырос в актера. Но вот тут это, пожалуй, видно.
Под катом - спойлер, не главный, но все же довольно существенный, об одном из героев, так что если вдруг кто-то не хочет вовсе ничего знать наперед - то лучше туда не ходить. Хотя "Маленькая жизнь" и не та книга, прелесть которой заключается в том, что ты не знаешь сюжета. Половину сюжетных поворотом автор милосердно спойлит сама - задолго до того, как они случились. А один весьма глобальный спойлер я словила не из рецензий даже - из однострочных характеристик этой книги, от всех, кто сподобился охарактеризовать ее как [Spoiler (click to open)]гей-роман. Хотя это, конечно, совершенная неправда.
Виллем здесь на втором курсе колледжа, и он теряет брата - человека, которого любил больше всех.
А потом, через неделю, утренний звонок от матери - Хемминг умер. Он не смог ничего сказать. Не смог спросить, почему она не сообщила ему, что дела обстоят так плохо, потому что в глубине души всегда знал: она не сообщит. Не смог пожалеть о том, что его с ними не было, потому что знал: на это она ничего не ответит. Не смог спросить, как она, потому что ни один ее ответ его не устроит. Ему хотелось наорать на родителей, ударить их, вытрясти из них хоть что-то - чтоб горе хоть немного сломило их, чтоб они хоть ненадолго утратили самообладание, чтобы хоть как угодно, но признали, что случилось нечто огромное, что со смертью Хемминга они потеряли что-то важное и нужное в жизни. И ему было наплевать, прочувствуют они это на самом деле или нет, ему нужно было, чтобы они это сказали, нужно было ощутить, что под их непроницаемым спокойствием есть хоть что-нибудь, что у них где-нибудь внутри все-таки бежит тоненький, быстрый, прохладный ручеек, полный хрупких жизней, мелкой рыбешки, травы и крохотных белых цветов, таких нежных, ломких, уязвимых, что на них нельзя взглянуть без боли.
Тогда он не сказал друзьям о Хемминге. Они поехали к Малкольму - дом стоял в красивом месте, ничего красивее Виллем и не видел никогда и уж тем более ни разу в таком месте не жил, - и по ночам, когда все засыпали в отдельных кроватях, в отдельных комнатах с отдельными ванными (такой это был большой дом), он тихонько выбирался наружу и часами бродил по дорожкам, которые паутиной окружали дом, и луна была такой огромной и яркой, словно ее сделали из какой-то замерзшей жидкости. Во время этих прогулок он изо всех сил старался ни о чем не думать. Вместо этого он сосредоточивался на том, что видел, подмечая ночью все, что ускользало от него днем: какая мягкая тут земля, почти как песок, как она вспархивает у него из-под ног крохотными струйками, как в кустах, мимо которых он проходит, бесшумно, тоненькими ленточками, мелькают корично-коричневые змеи. Он доходил до океана, и луна над ним исчезала, скрывалась в лохмотьях облаков, и несколько мгновений он не видел воды, только слышал ее, и небо от влаги делалось плотным и теплым, как будто сам воздух здесь был гуще, существеннее.
Может быть, так оно и бывает, когда умрешь, подумал он и понял, что, кажется, это не так уж и плохо, и ему стало полегче.