Подростком я умудрилась прочитать пятнадцать томов Бальзака, школьная библиотекарша безмерно меня обожала и уважала. В блеске и нищете светской жизни я ориентировалась лучше самого автора, как известно, вырезавшего из бумаги своих героев, чтоб не запутаться, и швыряющего в урну того, кто по ходу дела умирал.
Люди, не занимающиеся ничем, кроме насыщеннейшей личной жизни, были мне всегда понятны и близки, а драмы и трагедии старого Парижа я легко переносила к себе аки белочка орешки, мучая мальчиков гадскими вывертами, достойными самых циничных куртизанок.
Кое-что у Бальзака мне особенно нравилось - его баронессы и герцогини принимали близких гостей в пеньюарах. Ого! Я представляла себе эти пенные кружева, чуть прикрывающие грудь, атласные туфельки, выглядывающие из под батистовых воланов, на конце картинки болтался некто коленопреклоненный во фраке, а за окном била копытами пара лошадей, а вокруг прыгал грум... но главным был пеньюар.
И вот в наш универмаг "Гаванский", неизвестно почему имевшем репутацию роскошного и передового, куда я постоянно забегала и выбегала хотя бы с атласной ленточкой ядерного цвета, завезли, Боже мой, реальные пеньюары производства ГДР.
Кто там что решил в верхнем торговом эшелоне? Зачем Бомбею столько напильников, зачем пеньюары в Гаванском?
Я сразу поняла, что это - оно, то самое, с легким экипажем во дворе и грумом в ливрее!
Пеньюары с этикеткой "комплект домашний" были - АХ! - голубого цвета, кроме собственно пеньюара в комплект домашний входила, помните, такое - "комбинация", вся в кружевах и тоже голубая.
Вытряхнув все деньги из бутылки, полазав дома по карманам (полагаю, не только по своим), потная, в мокрых сапогах и с разметавшимися космами, я ворвалась в "Гаванский", где - вот странность! - не было никакого ажиотажа, видимо не все осилили Бальзака, и обменяла груду мелочи на невесомый голубой сверточек в, как бы сейчас сказали, крафтовой бумаге.
Немедленное облачение в красоту меня удручило. Все было немножко не так, все чуть не по-бальзаковски. Вроде и голубой был пеньюар, но какого-то чуть туалетного оттенка, вроде и ниспадал... вот это было главным конфузом - комплект домашний трещал как электрический скат, облипал меня в самых неприличных местах, а при дотрагивании до него рукой хотелось чесаться. Кружевная часть кололась и цеплялась за пеньюарную, волосы мои тоже трещали и прилипали к ткани, все это вместе никак не тянуло на роскошь парижского будуара. Ну как небрежно выйти к внезапному поклоннику, если весь пеньюар собрался у тебя между ног и оттуда весело потрескивает?
Пеньюар был забанен, но Бальзак в душе остался. Следующей попыткой соответствия стало китайское платье, найденное опять-таки в Гаванском - может, он и впрямь был роскошным и передовым?
Я уже училась в институте и мыслила творчески, поэтому купила платье размеров на десять больше - и стало оно моим пеньюаром, моим китайским неглиже. Размер сделал декольте радикальным, длину - старинной, а уж ниспадал китайский хлопок как надо. Перехватив его в талии черной кружевной косынкой, заколотой золотой булавкой, я встречала гостей под цыганские песни нон-стоп на проигрывателе, и чувствовала себя героиней уже не Бальзака, а оперы "Пуччини" и рассказов молодого Горького.
К следующей попытке пеньюара я подошла серьезно ибо выходила замуж. Мне захотелось немецкой сентиментальности и всего того, что ненавидел Чехов. Заказав пеньюар в ателье, по собственному рисунку, я получила тяжеленный сверток, материала ушла тонна, и не всякой там немецкой синтетики, а нашей, натуральнейшей, скажем, бязи - воспетый в мировой литературе батист найти не удалось.
Теперь в зеркале отражался не голубой электрический скат, не начинающая бандерша с Привоза, а превосходная, реклама Ивановской ткацкой фабрики. Ткань снова облепляла меня и душила, мильен воланчиков торчали во все стороны, от синих цветочков по белому полю зрителя начинало мутить, и больше всего я была похожа на декоративную подушку, на две декоративные подушки.
Один раз мне удалось его надеть и выйти к остолбеневшим гостям, один из которых немедленно пролил на мои воланы стаканчик красного, пеньюар был послан в стирку вместе с джинсами юного мужа, ну, продолжение вы знаете - нежно-грязный голубой цвет окрасил и этот пеньюар, сделав его неотличимым от того, первого, правда, этот не трещал.
На этом круг пеньюаров завершился, хотя может ли завершиться круг? И вместе с Перестройкой ко мне пришли шелковые халаты, серебряные домашние тапочки и прочая эстетическая невообразимость, за которой стояли уже не коленопреклоненные графы, не породистые лошади, не ложа в Опере, а роскошь дальних колоний, золотая лихорадка и капитаны из Марселя. За Бальзаком пришли Джек Лондон, Моэм и Аркаша Северный.