Jan 24, 2016 13:34
В жаркий летний день своего последнего дошкольного лета я полезла дома закрывать форточку - и сломала позвоночник, сверзившись с табуретки. Наверное, все-таки не до конца - я даже смогла позвонить папе на работу,- а дальше просто валялась на полу и дышала как рыба - мне не дышалось. Ну и плакала, конечно, бессильными слезами. Моя собака, которая тоже тогда была крохой, от ужаса забилась между унитазом и стенкой и тонко выла.
Примчался папа. Поехали в больницу. Рентген. Формулировка врача была чеканной - "Перелом позвоночника. В гипс на три месяца". Я рыдала, как могла, но, помницца, меня больше угнетало, как расстроился папа, а он здорово расстроился, что не слишком удивительно, и поэтому говорил всякие веселые вещи о будушем, которые убивали меня совсем уж окончательно.
А выписали меня через два дня! Странное дело! Спросили - домой хочешь? Я прошептала "да.." Но на самом деле мне ни фига домой не хотелось.
Мои больничные впечатления сохранились - будучи уже тогда страшно писучей, я успела за два дня написать два письма родителям. Первое же начиналось восторженным воплем - "Здесь обед из трех блюд!!!" Дома такого у нас не водилось, дома была всегда одна Еда - и достаточно для интеллигентных людей. Суп, загадочное "второе" и компот покорили мое сердце, но это была так себе любовь по сравнению с любовью к девочке Наташе, возлежащей на соседней койке. Наташа была очень взрослой, сейчас ей, наверное, лет шестьдесят. Какой еще она была, я не помню, кажется, очень тихой.
Но главное - у нее был песенник. Назывался песенник "Пессеник", и первой пессней там была "Коричневая пуговка", записанная круглым почерком в тонкой зеленой тетрадке.
Я была потрясена. Передо мной открылись невиданные перспективы. Пессеник даже перекрыл обед из трех блюд! В письме домой я затребовала немедленно пишущие принадлежности и тонкую зеленую тетрадку.
Родители закупили воз канцелярии, но было поздно - меня выписали!
Прибыв домой, окруженная почестями заботой и даже обедом - ну, конечно, не из трех, но уже из двух блюд, - я лежала на диване и, подложив под зеленую тетрадку том Ревалда, выводила круглым почерком "ПЕССЕНИК".
Тот песенник, как его не называй, прожил долгую-долгую жизнь, жив и сейчас. Я лет шесть вкладывала в него все свои представления о прекрасном, я утолстила его раз в десять и обернула целлофаном, я вклеивала туда фотки Дин Рида из "Кругозора" и девичьи гаданья, оформленные как "секрет" треугольного формата, и всё в этом песеннике было битком набито всякими "Люби цветы, люби их дух, люби мальчишек, но не двух" и "Не вместе с тобою родились, не вместе с тобою росли, но дружбу в пятнадцатой школе вместе с тобою нашли!"
Без всякой скромности я бы назвала этот фолиант хрестоматией девичьей жизни того времени. Страницы его пронумерованы, а сзади на обложке стоит цена "150 жвачек" - я тяготела к книгоизданию, и сейчас тяготею, поэтому когда-нибудь этот пессеник-песенник увидит большой свет - с комментариями, со всем, чем положено.
Ну и обед из трех блюд не пропал даром, я начала знать, что он есть, а чтобы его есть, надо попасть в больничку.
Согласитесь - для двухдневного перелома позвоночника - вполне достойный улов духовного и материального. А что там было с диагнозом - не знаю, тогда не было принято углубляться, выписали и выписали, и ура.:)
творчество,
больничка,
детство