я могу сравнить деревни: сибирскую, уральскую, белорусскую, татарскую… Красивее деревни украинской ничего не видел!
---------------------------------------------------
Генрик Ибсен, как утверждают мемуаристы, смотрел свои пьесы на сцене крайне неохотно. По крайней мере, в зрелом возрасте, достигши мировой славы, он прекратил посещение театров.
Он говорил: «Я написал как хотел, а они, актеры, играют как могут».
--------------
Гейне рассказывает в очерке «Женщины и девушки Шекспира», что, когда он смотрел «Венецианского купца» в Англии, какая-то дама из публики в сцене посрамления Шейлока горько расплакалась и воскликнула:
- Как несправедливо поступили с этим человеком!
-----------------
Камерная музыка… Искусство, родившееся в паркетных гостиных князей Лихновских и Эстергази, развивавшееся в салонах Вены и Парижа, впервые в дни нашей эры стало достоянием народа. Драгоценные инструменты Страдивариуса, Амати и
Вильома извлекались из музейных фондов, их вручали достойным виртуозам, и так формировались камерные ансамбли высокого качества! Я помню первый камерный концерт в цехах - перед тысячной рабочей аудиторией после вступительного слова А. В. Луначарского
квартет имени Страдивариуса в первом своем составе - скрипач Даниил Карпиловский,
виолончелист
Кубацкий, Василий Пакельман и альтист Владимир Романович Бакалейников - играл Бородина, Шуберта, Чайковского и Моцарта…
Роль А. В. Луначарского в процессе становления советского театра неоспорима и незабываема. Он чаровал артистов своей высокой культурой, своим тактом и выдержкой, он умел найти общий язык с самыми «непримиримыми» олимпийцами академических театров, при этом, как казалось, не оказывая на них никакого внешнего давления.
-------------
В радиограмме, адресованной в 1921 году в Париж группе французских деятелей, значилось: "Квартет им. Страдивариуса состоит из лучших музыкантов Москвы - Могилевского, Бакалейникова, Кубацкого и Пакельмана. Квартет снабжен инструментами исключительной ценности, вышедшими непосредственно из рук Страдивариуса. Эти инструменты принадлежат Государственной коллекции старинных и редких музыкальных инструментов, составленной посредством национализации частных коллекций. В настоящее время это несомненно лучшая из коллекций такого рода в Европе".
--------------
Еврейские эскизы, 1-я тетрадь, ч. 2-я,
муз. Крейна, исп. 1-й Этнографическ.
струнный квартет в сост.:
Блюм А., Березовский Л.,
Вельтман Б. и Пакельман В.
----------------------------------------------
Еврейские эскизы, 1-я тетрадь, ч. 3-я,муз. Крейна, исп. 1-й Этнографическ.
струнный квартет в сост.:
Блюм А., Березовский Л.,
Вельтман Б. и Пакельман В.
---------------------
Как величайший мастер искусства, Шаляпин стоял на эстраде ансамблем своего имени - то был ансамбль дивного голоса, царственной осанки, четкой дикции и глубокого вскрытия смысла каждого произносимого слова! Меня потрясало чувство стиля, разнообразие подачи…
К каждому автору, к каждому романсу свой ключ, свой подход, свое разрешение. Он пел «Ночной смотр» Глинки на слова перевода Жуковского - и за его спиной развевались знамена, цокали копыта, гремели трубы, и трещали барабаны, и органная стена Большого зала консерватории расцветала палитрой Делакруа.
Он пел старинный романс Лишина на слова Гейне «Она хохотала!». Горькая повесть о бедняге, который пошел на преступление ради женщины.
Он в пять поутру был казнен,А в шесть во рву похоронен…А ночь пришла, она плясала -Пила вино и хохотала!
«и хохотала, и хохотала!» Это была мелодрама, наивная, примитивная, полная большой страсти… Ведь Верлен оказал, что банальность - это роскошь, которую себе позволяют только большие таланты.
Шаляпин пел в тот вечер «Так жизнь молодая проходит бесследно» - и это был городской «жестокий» романс, пел народную песню на слова Некрасова про Кудеяра «Жили двенадцать разбойников» - и на глазах у нас преображался в древнего старообрядца, керженского самосожженца, а фрак на нем казался обманом зрения.
Заключительным номером на последний бис пел Шаляпин шубертовского «Мельника».
Этот концерт, на котором я присутствовал, был последним выступлением Шаляпина на родине.
В порядке известной договоренности с организациями Шаляпин дал несколько концертов в пользу голодающих Поволжья и получил разрешение на гастрольную поездку за границу. Этим концертом Шаляпин распрощался с Россией и с русским зрителем навсегда, после чего началась его роскошно-бесприютная гастрольная жизнь безродного космополита.
Вот почему на этот раз в исполнение шубертовского «Мельника» Шаляпин вложил особый смысл «применительно к моменту». Последнюю строфу:
Прощай, хозяин дорогой,И я иду вслед за водой -Далеко, далеко! -
Шаляпин адресовал непосредственно к зрителю, жестом прощального привета он помахал рукой, покивал головой - и, так же махая и кивая, стал пятиться назад лицом к залу. Шаляпин прощался с концертным залом, с публикой, с Москвой, с родиной… Таким он и запомнился мне.
Больше в этот вечер он не биссировал, больше он не пел в России никогда.
-------------------
этапом Федора Комиссаржевского было основание в помещении опереточного театра
Зон (там, где впоследствии находился Театр Мейерхольда, а ныне помещается концертный зал имени П. И. Чайковского) некоего синтетического театра
-------------------------------
Самым запоминающимся и в то же время самым ирреальным, вневременным из всех маленьких студийных театров первых дней нашей эры
нужно признать еврейский театр «Габима». Тут было все «рассудку вопреки, наперекор стихиям». На мертвом, древнееврейском языке (все равно, что на языке Гомера или Тита Ливия) играли мистическую пьесу молодые еврейские актеры в постановке не знавшего этого языка Евгения Вахтангова. Из всех таких минусов, помноженных на минусы, создавался громадный плюс - превосходный спектакль о горестях еврейской бедноты, звучавший библейским пафосом.
Театр «Габима» существовал как советское учреждение, был включен в сеть предприятий, получал дотацию, имел все права советского гражданства. По тем временам националистическую узость можно было легко принять за национальное возрождение, а болезненную местечковую мистику выдать за здоровую народную фантастику.
Для того чтобы реализовать такую затею, недостаточно одного энтузиазма коллектива. «Габима» состояла из личностей, одержимых идеей возрождения языка, культуры, народного театра.
Ничего, кроме одержимости!
Голодные пайки тех времен, полуподвальное помещение - и Станиславский этим энтузиастам преподает свою сценическую систему, а Вахтангов ставит их первую постановку - «Гадибук».
Натан Альтман, художник спектакля, как никто другой сумел выразить противоречие между пошлой и безвкусной роскошью богатых евреев и трагической нищетой местечковой бедноты.
По колориту, по типажу и построению сцены все было остро, гротескно; небывальщина Гойи была смешана с бытовой, обыденной чертовщиной Босха ван Акена, визионерские фантазии Марка Шагала выражались в крепкой реалистической манере. Это были рембрандтовские иллюстрации к рассказам Шолом Алейхема.
-------------------------------
Маяковский, в лихо заломленном картузе, красный шарф на шее, зычным голосом распевал:
Ешь ананасы, рябчиков жуй -День твой последний приходит, буржуй.
Это в августе семнадцатого, когда Октябрь не для каждого вырисовывался во мгле!
Я в Москву приехал в мае семнадцатого года и, должно быть, не позже, чем через месяц, впервые посмотрел на Маяковского влюбленными глазами в Большой аудитории Политехнического музея.
Он читал свеженаписанную поэму «Война и мир», а на афише его выступления было большими буквами начертано «Большевики Искусства»!
Это в июле семнадцатого года!
Попробуем перевернуть несколько страниц в истории литературы.
Лет через десять или пятнадцать после этих косноязычно-шаманских опытов Хлебникова Владимиром Маяковским были написаны «Стихи о советском паспорте», которые, что говорить, стали хрестоматийными, вошли в золотой фонд нашей литературы. Но разве нельзя допустить мысль, что перед тем как написать строку про «мою краснокожую паспортину», Маяковский выписал на бумаге или мысленно перебрал все производные от слова «паспорт» - именно в таком же духе: «Паспорт, паспортуля, паспортище, паспортеныш, паспортенок, паспортина… Вот! То, что нужно».
Это-то и нужно понять. Маяковский писал для миллионов, а Хлебников писал для Маяковского.
Хлебникова сначала никак не принимали и наконец стали принимать с трудом и напряжением, Маяковского принимали сначала с трудом и напряжением, а впоследствии с любовью и благодарностью.
-------------------
в 1923 году, в аудитории МГУ, на литературном вечере Андрей Белый прочел известное стихотворение свое, кончавшееся словами:
Туда, где смертей и болезнейЛихая прошла колея -Исчезни в пространство, исчезни,Россия, Россия моя! -
-----------------------
Осип Мандельштам, выдающийся русский лирик, человек маленького роста, невзрачной внешности (его в шутку называли «мраморная муха»), читал свои произведения необычно торжественно, напевно, священнодейственно, и несоответствие между внешностью автора и его исполнительской манерой приводило порой к досадным итогам.
Он читал распевно, торжественно богослужебно-великолепные свои пятистопные ямбы:
Я опоздал на празднество Расина,Я не увижу знаменитой Федры… -
и ни одна строфа, ни одна строка не доходили до аудитории. Публика сначала недоумевала, потом начинала улыбаться, и на пятой - седьмой минуте пробегал смешок, нередко переходивший в неудержимый хохот, ибо смех в зрительном зале эпидемически заразителен.
------------------------------
Милая и благородная традиция досоветской Москвы - ежегодный концерт В. И. Качалова в пользу студентов Виленского землячества. Будучи родом из Вильно, Качалов считал непременным долгом помогать бедным студентам-землякам своим и составлял для такого концерта программу из лучших образцов своего репертуара. Популярность его среди молодежи была велика, в этом смысле он не уступал признанному «королю студентов» Л. В. Собинову - вечера такого рода проходили с громадным успехом и являлись большим материальным подспорьем для студенческих столовок, касс взаимопомощи и т. д.
В 1918 году я побывал на таком концерте - очевидно, это был последний; студенчество становилось уже другое, и филантропические мероприятия не соответствовали духу времени.
https://www.rulit.me/books/svoimi-glazami-kniga-vospominanij-read-510159-55.html---------------------------
чтение Качаловым старого, хрестоматийного
стихотворения Кольцова «Лес».
Что, дремучий лес,Призадумался,Грустью темноюЗатуманился?
Стихотворение, помеченное 1837 годом, посвященное памяти только что погибшего Пушкина, было полно трагических раздумий, безысходной скорби, и эта тональность соответствовала общему настроению. Слушая стихи Кольцова в чтении Качалова осенью 1918 года, нельзя было не думать о гибели старой России, о трагическом бездорожье интеллигенции, которой становилось ясно, что пути назад для нее нет, а вперед идти еще боязно…
-------------------
- Ревенонс а нос мутонс. (Revenons a nos moutons.)
«Вернемся к нашим баранам» - классическая фраза из старинного французского фарса «
Об адвокате Пантелене». Речь идет об украденных баранах, и дурак судья все время повторяет эту фразу при запутанном разбирательстве.