II. Елена Николаевна (1898-1990)
Елена Николаевна, средняя из трёх сестёр моего дедушки, жила в Ленинграде, часто приезжала в Москву, гостила у родственников, то у нас, то у Снитовских в Красково, то ещё у кого-то. Её жалели, о ней заботились. Была она, как и все её братья и сестры невысокой и полной, с серьёзного лица на собеседника смотрели круглые очки с сильными диоптриями, уголки губ были скорбно опущены.
Елена Николаевна.
Бабушка, смеясь рассказывала, как три сестры, собравшись, бывало, вместе, рассыпали по полу спички, и, беседуя, кружа по комнате, их собирали - худели. Голос у Елены Николаевны был неприятный, высокий и какой-то скрипучий, говорила отрывисто, судила категорично. Но в раннем детстве я, конечно, ничего этого не замечала, она была просто очередной тётушкой-бабушкой. Смешила меня, когда из-за частичного отсутствия зубов немного шепеляво рассказывала: "Жили-были три японца - Як, Як-Цидрак, Як-Цидрак-Цидрак-Цидрони; жили-были три японки - Цыпа, Цыпа-Дрипа, Цыпа-Дрипа-Лимпомпони..." Вот запомнила.
Как-то я, двенадцатилетняя, сидела, разглядывала в альбоме репродукцию картины П.А. Федотова "Портрет Н. П. Жданович за фортепьяно". Елена Николаевна, проходя мимо, бросила: "это наша форма, смолянок". Ждать пояснений мне пришлось целый год. Летом 1971 года она приехала погостить у нас на съемной даче в Мичуринце. Было ей 73 года, но казалась, что больше, выглядела она при всей своей ершистости какой-то беззащитной и неприкаянной. Родители работали, мы с ней днём бывали одни. Я стала приставать с детскими вопросами, ожидала каких-то занимательных историй о Смольном институте, а она рассказывала про будни обучения, про большие холодные дортуары, плохих и хороших учителей, детскую дружбу и ссоры, постоянное желание вернуться в семью. С моей точки зрения - ничего интересного. Но вот хорошее образование и спартанская институтская закалка помогли ей в будущем. Запомнила смешное с записочками: у них там ходило поверье - если хочешь исполнения желаний, напиши их на клочке бумаги, спрячь и забудь где, тогда непременно исполнится.
Видя мой интерес к прошлому, в один прекрасный день Елена Николаевна пригласила меня на прогулку в переделкинский лес для серьёзного, по её словам, разговора. Напомню - мне было тринадцать лет. Конечно, я не могу воспроизвести всё дословно. Передам главное, дополнив услышанное тем, что узнала позже. Начала она как-то на тот мой взгляд странно - утверждением, что я уже большая и мне нужно правильно во всём разобраться, что я буду в будущем слышать много разного, но должна четко увериться в том, что социализм - это хорошо. Дальше последовал рассказ о её жизни.
Смольный институт она окончила в 1915 году, через год вышла замуж за Варенцова Николая Николаевича. Он был, как и все в её семье, военным. Как забавно, чему женщины, рассказывая о своей жизни, уделяют внимание, а девочки запоминают. Картинка: ей восемнадцать, уже взрослая, замужем, счастлива, будущее представляется прекрасным, она едет в трамвае, снимает перчатку, поднимает руку, держась за стойку, чтобы все вокруг увидели на ее руке обручальное кольцо. Но шла война. Её молодой муж едет на фронт и в 1917 г. пропадает без вести. Я нашла в Именных списках потерь в ПМВ Варенцова Николая Николаевича, но там датой события указано 30.07.1916, а в письме ко мне, отправленном в 1985 г. Елена Николаевна пишет о 1917 г., так что, может, это и не он. В 1917 г. с составлением списков, думаю, дело обстояло плохо.
Ну а дальше жизнь изменилась у всех. В 1919 г. Елена Николаевна выходит замуж вторично, за Цвибака С.М. [Цвибак Самуил Моисеевич, 1894 г. р., уроженец г. Севастополь, еврей, член ВКП(б) в 1914-1937 гг.; управляющий Ленинградской конторой Экспортлеса, проживал: г. Ленинград, ул. Чехова, д. 5, кв. 16. Арестован 8 июля 1937 г. Комиссией НКВД и Прокуратуры СССР 3 ноября 1937 г. приговорен по ст. ст. 58-1а-7-10-11 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в г. Ленинград 10 ноября 1937 г.]
В 1919 он был чекистом. Тётушки-бабушки рассказывали, что Елена Николаевна познакомилась с ним, чуть ли не когда он проводил обыск у них дома. Не знаю, правда ли, может, злословили, поскольку вся семья, естественно, была против не только брака, но и её знакомства с ним. По правде говоря, его выбор тоже кажется странным для того времени. Как всё было на самом деле, уже не узнать. Елена Николаевна про него ничего не говорила и не писала мне, только про сам факт брака и про арест.
В 1924 г. у неё роди лся сын - Владимир. Я не знаю, под какой фамилией он был зарегистрирован.
Историю ареста она тогда в моем детстве поведала следующим образом. В 1937 г. в Ленинград был переведён некий ответственный сотрудник НКВД по фамилии Антонов. Именно он написал донос на Цвибака, на основании которого того вместе с женой арестовали. После Антонов поселился в их квартире (его, кстати, по её словам, впоследствии тоже расстреляли) . Елена Николаевна в процессе реабилитации видела в деле только один обвиняющий документ - его донос. Время было такое, что к любому повороту событий готовились заранее. Она наказывала своему сыну: если арестуют родителей, ни в коем случае не обращайся к родственникам, иди в детский дом. Не знаю, сколько времени провела Елена Николаевна в тюрьме. Условия содержания были ужасными, камера переполнена до такой степени, что находится можно было только в сидячем положении и кругом было красно от клопов. О судьбе мужа она ничего не знала. После тюрьмы с сыном отправилась в ссылку в Талды-Курганский район Алма-Атинского округа, где пробыла до конца 1953 г., работая бухгалтером. У сына была близорукость почти граничащая со слепотой, но он, ЧСИР (член семьи изменника родины), рвался на фронт и чуть ли не ушёл по чужому паспорту. Погиб в боях в 1944 г. где-то на Севере. Сведений в интернете не нашла, смотрела на все возможные фамилии.
После реабилитации ей дали однокомнатную квартиру в Ленинграде, сказав, что прежнюю вернуть нельзя. На это она ответила, что никогда в жизни она больше не пройдёт по улице, на которой жила. Не могла слышать имя Сталина, но очень ценила Хрущёва и продолжала верить в светлое будущее. Однажды сказала: "Я видела всё - от балов с Его Императорским Величеством до ужасов сталинской тюрьмы".
Вот, что я услышала в тринадцать лет и восприняла как приключенческий роман. Пересказала сейчас всё коротко, опустив много подробностей из её рассказа. Разве такой рассказ забудешь?
Так она и жила одна, изредка приезжая к родственникам в Москву. Я была у неё в Ленинграде в 1976 году, поразилась аскетичности обстановки квартиры, удивила большая картина в раме над железной кроватью - портрет стоящей лошади в профиль. Оказалось, на ней изображена любимая скаковая лошадь её отца, моего прадеда, он, кавалерист, участвовал в скачках на военных ипподромах. Как картина у неё оказалась после всех событий?..
В письме от сентября 1985 г. (ей 87 лет, но она была в трезвом уме и твёрдой памяти) рассказывала, что всем интересуется, много читает, что сама себя обслуживает, с хозяйством немного помогает соседка по лестничной клетке, а также племянница Лена, тоже живущая в Ленинграде.
Елена Николаевна (справа) с сестрой брата Анфисой Ивановной.
Дожила она до 1990 г. т.е. до 92 лет. Последние годы провела в доме престарелых для старых большевиков. Лена рассказывала, что в самые последние дни Елена Николаевна, оглядывая пациентов вокруг, сказала: "Это не мой круг"...
Та, которая присутствовала, слушала и запоминала (я): https://nz141.livejournal.com/1587…
Наша свадьба: https://nz141.livejournal.com/2401…
Свадьба родителей: https://nz141.livejournal.com/2461…
I. Снитовские https://nz141.livejournal.com/248952.html