(no subject)
Мирами правит жалость -
сказано в поздних стихах Пастернака. Это похоже на русскую версию дантовского финала:
L’amor che muove ‘l sol e le altre stelle.
(Та любовь, которая движет солнце и другие светила).
Жалость на народном языке, милость на церковном - решительное, свободное милосердие - вот чем восполнена “только человеческая” воля (в сущности, воля нищего) в антропологии Соловьева. Это ни в коем случае не жалость к ничтожному, мучение которого случайно и необъяснимо: это солидарность с прекрасным, которое бесконечно мучимо именно потому, что оно прекрасно - и, как ни странно, потому что оно всесильно. Потому что мир его невозможно нарушить никакой провокацией отпора или ненависти с его стороны. Глядя на красоту, мы понимаем, что по-настоящему, до конца мирное - это неизбежно жертвенное.
сказано в поздних стихах Пастернака. Это похоже на русскую версию дантовского финала:
L’amor che muove ‘l sol e le altre stelle.
(Та любовь, которая движет солнце и другие светила).
Жалость на народном языке, милость на церковном - решительное, свободное милосердие - вот чем восполнена “только человеческая” воля (в сущности, воля нищего) в антропологии Соловьева. Это ни в коем случае не жалость к ничтожному, мучение которого случайно и необъяснимо: это солидарность с прекрасным, которое бесконечно мучимо именно потому, что оно прекрасно - и, как ни странно, потому что оно всесильно. Потому что мир его невозможно нарушить никакой провокацией отпора или ненависти с его стороны. Глядя на красоту, мы понимаем, что по-настоящему, до конца мирное - это неизбежно жертвенное.