Страшный суд (рассказ из недалёкого будущего)
Этот рассказ не имеет цели оскорбить добросовестных служителей Фемиды или добросовестных служителей церкви - в существовании которых автор не сомневается.
- Вы мне всю карьеру испортите, - жаловался предоставленный мне государством молодой адвокат, пока мы шли по длинному коридору Дворца Правосудия. - Я только окончил юридический колледж, это моё первое дело - и мне подсовывают вас!
- Сочувствую, - сказал я.
- В самом деле!? - он остановился, и, наклонившись ко мне, интимно прошипел: - Лучше бы я защищал какого-нибудь убийцу-маньяка. Или садиста-педофила. Но не вас.
Мы было двинулись дальше, но к нам уже шёл какой-то служащий. Наверно, он был здесь кем-то вроде распорядителя.
- Вашу повестку, пожалуйста, - он протянул раскрытую ладонь.
Я отдал ему документы.
- Нам назначено на десять, - сказал я. - Но, как видите, мы пришли раньше. Может, у вас есть в данный момент какой-нибудь свободный судья? Хочется поскорее покончить со всем этим.
- Свободный судья? - усмехнулся распорядитель. - Вы бы еще спросили про прошлогодний снег! Господин адвокат, - обратился он к моему спутнику, - мне кажется, ваш клиент не совсем понимает, где он находится. Потрудитесь разъяснить!
- В самом деле, - сказал адвокат, - не будьте ребёнком. Состав суда уже назначен. Самое большее, что вы можете - это потребовать отвода судьи. Но дело это гиблое.
- Какой отвод, - говорю, - если я даже не знаю, кто он?
- Ну вот и ознакомьтесь! - распорядитель подал мне какую-то официальную бумагу. - Вот состав суда.
На бумаге значилось:
Судья: Гугнюк Капитолина Аделаидовна.
Обвинитель: Оболгайло Модест Насракович.
- У вас есть претензии к составу суда? - спросил распорядитель.
- У нас есть претензии к составу суда? - спросил я адвоката.
- Есть, - буркнул он, - только кого они интересуют?
- Ну вот и славно! - пропел распорядитель. - Тогда черканите тут и... вот тут...
Я расписался где он показал, и мы прошли, наконец, в зал суда.
Основной свет ещё не включали.
В зале царил полумрак.
Постепенно глаза привыкли, и я осмотрелся. Обстановка настраивала, так сказать, на торжественный лад. Как говорится, "Оставь надежду всяк сюда входящий". В углу стояла статуя Фемиды в человеческий рост. Традиционно полагающейся повязки на глазах у неё не было; взор устремлён на весы, которые она держала в левой руке. Одна чаша весов была заполнена золотыми монетами, другая - уголовными делами. Правой рукой вторая супруга Зевса держала почему-то не меч, как раньше, а бензопилу. "Молниеносная кара" - догадался я.
В разных местах зала стояли жуткие приспособления из арсенала средневековой инквизиции. Проследив за моим взглядом, адвокат сказал:
- Не бойтесь. Это муляжи. Для красоты.
- Очень мило, - согласился я.
Над возвышением, где должен заседать собственно суд, висели три гигантских иконы.
Та, что висела слева, называлась "Владимир, птицам путь указующий". Икона справа называлась "Димитрий, скандинавов щедро одаряющий". Средняя, самая большая, именовалась "Чудо Патриаршее" и изображала, как патриарх перед беснующейся толпой нечестивцев и фарисеев явил чудо: заставил исчезнуть часы, оставив только их отражение.
- Зачем столько икон? - спросил я адвоката. - Ведь суд - учреждение светское?
- Поймите, - ответил он, - ваше дело - и вообще все подобные дела - рассматриваются особыми судами и в особом порядке.
- И что это значит?
- Для вас - ничего хорошего. - И, подумав, добавил: - Как и для меня.
- Что, карьерка накрывается? - не выдержал я.
- Вы идиот.Вы даже не понимаете, во что вы вляпались. Лет пять вам светит абсолютно точно, - а если б не я - так и все семь. Вы не представляете себе, что такое эта Гугнюк. А вместе с Оболгайло они и мокрого места от вас не оставят! Они специализируются по таким делам и - можете мне поверить - ещё ни разу не вынесли оправдательного приговора! Знаете, - он перешёл на шёпот, - я очень долго не мог сдать экзамен по "Праву"... Экзамен принимала Капитолина Аделаидовна... Мы договорились об определённой сумме. И так получилось, что я обсчитался на десять долларов. Недоложил, так сказать. Вроде бы пустяк - по сравнению с остальной суммой - но этими десятью баксами она гнобила меня оставшиеся три курса! - В отчаянии он закрыл лицо руками.
- Поймите, - сказал он вдруг, - я очень боюсь её.
- Ничего, - ответил я, потрясённый всем услышанным. - Прорвёмся.
Тем временем зажёгся, наконец, свет, и усиленный динамиками голос проорал:
- Встать! Суд идёт!
В зал вошли судья, обвинитель и представитель судебной экспертизы. Мы встали.
Те - воссели. Как раз под иконами.
Теперь я мог воочию познакомиться с вершителями моей судьбы. И как-то сразу захотелось потребовать отвода судьи.
Капитолина Аделаидовна фигурой была из тех женщин, которых хочется спросить: "Давно ли вы завязали с метанием ядра?" Эдакая крепко сбитая медведеподобная мегабабища. В нашу сторону она бросила короткий, но веский взгляд. Веский настолько, что я прочёл в нём, в этом взгляде, свою судьбу на ближайшие лет пять.
Адвокатишко мой, кажется, даже тихонько пискнул.
Фраза судьи "Приступим, помолясь" упала в зал глыбой льда.
- Конечно, конечно, Капитолина Аделаидовна. Чего тут тянуть, понимаешь, кота за хвост! - засуетилось обвинение. Его (обвинения) лицо как-то всё оплывало книзу складками, отчего головой Модест Насракович напоминал стеклянную шишку, какой раньше украшали новогоднюю ёлку.
Представитель экспертизы имел худую длинную шею при полном отсутствии подбородка. Про себя я назвал его "кеглей". Настоящее же имя его так и осталось загадкой.
- Можете сесть, - сказала судья. Весьма двусмысленная фраза, учитывая мою ситуацию.
Мы сели; судья раскрыла моё дело.
- Та-а-ак... Что у нас тут... Оскорбление чувств верующих... Намеренно, с особым цинизмом - ого! - она посмотрела на меня. - Ну и натворили вы дел, молодой человек! А, кстати, - обратилась она к обвинителю, - где потерпевший? Где этот, как его... - Капитолина заглянула в дело, - отец Катавасий?
- Здесь я! Здесь! - услышали мы густой бас, и в дверях показался одетый в рясу высокий бородач. К басу и бороде прилагалось также гигантское пузо, на котором, под углом сорок пять градусов к горизонту, лежало распятие.
- Прошу прощения, - сказал о. Катавасий, - я парковался. Не развернёшься тут у вас...
- Вы бы ещё на танке приехали! - съязвила судья.
- Негоже, негоже служителю церкви в авто стеснение испытывать.
- Садитесь на своё место, потерпевший, - Капитолина Аделаидовна ударила молоточком по столу. - Начнём. Прошу вас, Модест Насракович.
Обвинитель встал.
- Итак, - начал он, - такого-то числа такого-то месяца подсудимый имярек, проезжая на велосипеде мимо храма Божия, плюнул в его сторону. Отягчяющим вину обстаятельством является тот факт, что подсудимый сделал это умышленно, чем оскорбил чувства верующих и конкретно вот присутствующего здесь в качестве пострадавшего о. Катавасия.
- Подсудимый! - Возгласила судья. - Вам понятно, в чём вас обвиняют?
- Да, Ваша Честь, - сказал я.
Ответ оказался неверным и был сопровождён ударом молоточка по столу:
- Что за старосветский тон! Не "Ваша Честь" а "Ваша Лояльность"!
- Да, Ваша Лояльность.
- Ну вот то-то же. И вы, конечно, признаёте свою вину?
- Нет.
- Ап! - Модест Насракович радостно потёр руки. - Ещё годик-полтора!
- Грешная душа, заблудшая, - перекрестился о. Катавасий.
- Идиот, - зашипел адвокат, - не усугубляйте. Говорить буду я.
Он встал, прокашлялся и начал:
- Э-э, Ваша Лояльность! Защита считает необходимым внести некоторые поправки. Дело в том...
- Эт-т ещё кто? - презрительно спросил о. Катавасий.
- Адвокат, - сказала судья.
- А можно как-то обойтись... без него?
- К сожалению, нет. Продолжайте, адвокат.
- Так вот! Защита предлагает переквалифицировать статью с "умышленного оскорбления" на "неумышленное".
- Это с какой стати? - нахмурился обвинитель.
- Дело в том, - торжествующе произнёс адвокат, - что мой подзащитный не плевал в сторону храма. Он высморкался.
- Час от часу не легче! - о. Катавасий погладил бороду. - Какая, нафиг, разница!?
- Разница в том, что если плевок можно рассматривать как оскорбление, то сморкание - суть удаление из организма естественных выделений слизистой оболочки носа...
О. Катавасий вскочил:
- Естественные выделения!? Он бы ещё кучу навалил возле храма! Нет, Капитолина Аделаидовна, давайте-ка обойдёмся без этого адвоката. И так всё ясно. Зачем адвокат?
Тут и я не выдержал:
- У католиков даже дьяволу положен адвокат!
- Мы тут, славбог, не католики! - взревел реактивным лайнером о. Катавасий, - Мы тут, славбог, можем и безо всяких адвокатов!
- ПАПРАШУВСЕХМАЛЧАТЬ!!! - Капитолина профессионально обрушила молоточек на слоге "ЧАТЬ". Все умолкли.
- Модест Насракович, - обратилась она к обвинителю. - У вас есть свидетели?
- Бог свидетель! - торжественно провозгласил о. Катавасий.
- Но мы же не можем выслать повестку самому Господу, - нахмурилась Капитолина Аделаидовна.
- Правильно, - согласился Модест Насракович. - Поэтому от лица Всевышнего будет свидетельствовать о. Катавасий. Он, так сказать, представитель Господа нашего, вот пусть...
- Протестую! - сказал адвокат. - Это юридический нонсенс!
Тут Капитолина Аделаидовна взглянула на него одним из своих особенных взглядов. И медленно изрекла:
- Цена вашему протесту - ДЕСЯТЬ БАКСОВ в базарный день.
Я понял, что защищать меня теперь некому. То, что осталось от моего адвоката - вряд ли могло исполнять его обязанности.
- И потом, - продолжила судья, - защита тоже не представила свидетелей со своей стороны. Так что слово за экспертами. Господин эксперт, - обратилась она к "кегле". - Вам предлагается ответить на два основных вопроса: был ли факт оскорбления и является ли деяние умышленным. Прошу.
"Кегля" встал, раскрыл свою папку и начал:
- Ну что же, обнаруженный на месте преступления биологический материал представляет собой естественные выделения слизистой оболочки носа. По всем биохимическим параметрам он соответствует подсудимому. Далее. На футболке подсудимого, в которую, по его же словам, он был одет в тот день - следов подобных выделений не обнаружено. Но если бы подсудимый сморкался, глядя вперёд, то футболка под действием встречного воздуха (а нам известно, что в этот момент подсудимый ехал на велосипеде), несомненно, была бы испачкана. Следовательно, он сморкался в сторону, повернув голову; а значит, не мог не видеть храм. Совершенно ясно, что деяние - умышленное. У меня всё.
Он сел.
- Браво! - Капитолина Аделаидовна захлопала в ладоши. - Всё ясно! Отец Катавасий! Вы, конечно, уже предали подсудимого анафеме?
- Тут же! - махнул рукой о. Катавасий. - Тут же! Но это ведь не отменяет светского наказания?
- Нет, конечно, - Капитолина встала. - И оно не заставит себя ждать! Я думаю, - повернулась она к обвинителю, - мы даже не будем удаляться на совещание?
- Конечно, конечно, - кивнул Модест Насракович. - Незачем. Я думаю, пять.
- Многовато, Модест Насракович. Пусть - три.
- Не маловато ли, Капитолина Аделаидовна? Вину не признал... Кричал с места...
- Ну ладно, учту. - Капитолина посмотрела на меня. - Три года строгого режима в самом захудалом монастыре с ежедневным покаянием! Взять под стражу в зале суда!
...И тут я проснулся... >
- Вы мне всю карьеру испортите, - жаловался предоставленный мне государством молодой адвокат, пока мы шли по длинному коридору Дворца Правосудия. - Я только окончил юридический колледж, это моё первое дело - и мне подсовывают вас!
- Сочувствую, - сказал я.
- В самом деле!? - он остановился, и, наклонившись ко мне, интимно прошипел: - Лучше бы я защищал какого-нибудь убийцу-маньяка. Или садиста-педофила. Но не вас.
Мы было двинулись дальше, но к нам уже шёл какой-то служащий. Наверно, он был здесь кем-то вроде распорядителя.
- Вашу повестку, пожалуйста, - он протянул раскрытую ладонь.
Я отдал ему документы.
- Нам назначено на десять, - сказал я. - Но, как видите, мы пришли раньше. Может, у вас есть в данный момент какой-нибудь свободный судья? Хочется поскорее покончить со всем этим.
- Свободный судья? - усмехнулся распорядитель. - Вы бы еще спросили про прошлогодний снег! Господин адвокат, - обратился он к моему спутнику, - мне кажется, ваш клиент не совсем понимает, где он находится. Потрудитесь разъяснить!
- В самом деле, - сказал адвокат, - не будьте ребёнком. Состав суда уже назначен. Самое большее, что вы можете - это потребовать отвода судьи. Но дело это гиблое.
- Какой отвод, - говорю, - если я даже не знаю, кто он?
- Ну вот и ознакомьтесь! - распорядитель подал мне какую-то официальную бумагу. - Вот состав суда.
На бумаге значилось:
Судья: Гугнюк Капитолина Аделаидовна.
Обвинитель: Оболгайло Модест Насракович.
- У вас есть претензии к составу суда? - спросил распорядитель.
- У нас есть претензии к составу суда? - спросил я адвоката.
- Есть, - буркнул он, - только кого они интересуют?
- Ну вот и славно! - пропел распорядитель. - Тогда черканите тут и... вот тут...
Я расписался где он показал, и мы прошли, наконец, в зал суда.
Основной свет ещё не включали.
В зале царил полумрак.
Постепенно глаза привыкли, и я осмотрелся. Обстановка настраивала, так сказать, на торжественный лад. Как говорится, "Оставь надежду всяк сюда входящий". В углу стояла статуя Фемиды в человеческий рост. Традиционно полагающейся повязки на глазах у неё не было; взор устремлён на весы, которые она держала в левой руке. Одна чаша весов была заполнена золотыми монетами, другая - уголовными делами. Правой рукой вторая супруга Зевса держала почему-то не меч, как раньше, а бензопилу. "Молниеносная кара" - догадался я.
В разных местах зала стояли жуткие приспособления из арсенала средневековой инквизиции. Проследив за моим взглядом, адвокат сказал:
- Не бойтесь. Это муляжи. Для красоты.
- Очень мило, - согласился я.
Над возвышением, где должен заседать собственно суд, висели три гигантских иконы.
Та, что висела слева, называлась "Владимир, птицам путь указующий". Икона справа называлась "Димитрий, скандинавов щедро одаряющий". Средняя, самая большая, именовалась "Чудо Патриаршее" и изображала, как патриарх перед беснующейся толпой нечестивцев и фарисеев явил чудо: заставил исчезнуть часы, оставив только их отражение.
- Зачем столько икон? - спросил я адвоката. - Ведь суд - учреждение светское?
- Поймите, - ответил он, - ваше дело - и вообще все подобные дела - рассматриваются особыми судами и в особом порядке.
- И что это значит?
- Для вас - ничего хорошего. - И, подумав, добавил: - Как и для меня.
- Что, карьерка накрывается? - не выдержал я.
- Вы идиот.Вы даже не понимаете, во что вы вляпались. Лет пять вам светит абсолютно точно, - а если б не я - так и все семь. Вы не представляете себе, что такое эта Гугнюк. А вместе с Оболгайло они и мокрого места от вас не оставят! Они специализируются по таким делам и - можете мне поверить - ещё ни разу не вынесли оправдательного приговора! Знаете, - он перешёл на шёпот, - я очень долго не мог сдать экзамен по "Праву"... Экзамен принимала Капитолина Аделаидовна... Мы договорились об определённой сумме. И так получилось, что я обсчитался на десять долларов. Недоложил, так сказать. Вроде бы пустяк - по сравнению с остальной суммой - но этими десятью баксами она гнобила меня оставшиеся три курса! - В отчаянии он закрыл лицо руками.
- Поймите, - сказал он вдруг, - я очень боюсь её.
- Ничего, - ответил я, потрясённый всем услышанным. - Прорвёмся.
Тем временем зажёгся, наконец, свет, и усиленный динамиками голос проорал:
- Встать! Суд идёт!
В зал вошли судья, обвинитель и представитель судебной экспертизы. Мы встали.
Те - воссели. Как раз под иконами.
Теперь я мог воочию познакомиться с вершителями моей судьбы. И как-то сразу захотелось потребовать отвода судьи.
Капитолина Аделаидовна фигурой была из тех женщин, которых хочется спросить: "Давно ли вы завязали с метанием ядра?" Эдакая крепко сбитая медведеподобная мегабабища. В нашу сторону она бросила короткий, но веский взгляд. Веский настолько, что я прочёл в нём, в этом взгляде, свою судьбу на ближайшие лет пять.
Адвокатишко мой, кажется, даже тихонько пискнул.
Фраза судьи "Приступим, помолясь" упала в зал глыбой льда.
- Конечно, конечно, Капитолина Аделаидовна. Чего тут тянуть, понимаешь, кота за хвост! - засуетилось обвинение. Его (обвинения) лицо как-то всё оплывало книзу складками, отчего головой Модест Насракович напоминал стеклянную шишку, какой раньше украшали новогоднюю ёлку.
Представитель экспертизы имел худую длинную шею при полном отсутствии подбородка. Про себя я назвал его "кеглей". Настоящее же имя его так и осталось загадкой.
- Можете сесть, - сказала судья. Весьма двусмысленная фраза, учитывая мою ситуацию.
Мы сели; судья раскрыла моё дело.
- Та-а-ак... Что у нас тут... Оскорбление чувств верующих... Намеренно, с особым цинизмом - ого! - она посмотрела на меня. - Ну и натворили вы дел, молодой человек! А, кстати, - обратилась она к обвинителю, - где потерпевший? Где этот, как его... - Капитолина заглянула в дело, - отец Катавасий?
- Здесь я! Здесь! - услышали мы густой бас, и в дверях показался одетый в рясу высокий бородач. К басу и бороде прилагалось также гигантское пузо, на котором, под углом сорок пять градусов к горизонту, лежало распятие.
- Прошу прощения, - сказал о. Катавасий, - я парковался. Не развернёшься тут у вас...
- Вы бы ещё на танке приехали! - съязвила судья.
- Негоже, негоже служителю церкви в авто стеснение испытывать.
- Садитесь на своё место, потерпевший, - Капитолина Аделаидовна ударила молоточком по столу. - Начнём. Прошу вас, Модест Насракович.
Обвинитель встал.
- Итак, - начал он, - такого-то числа такого-то месяца подсудимый имярек, проезжая на велосипеде мимо храма Божия, плюнул в его сторону. Отягчяющим вину обстаятельством является тот факт, что подсудимый сделал это умышленно, чем оскорбил чувства верующих и конкретно вот присутствующего здесь в качестве пострадавшего о. Катавасия.
- Подсудимый! - Возгласила судья. - Вам понятно, в чём вас обвиняют?
- Да, Ваша Честь, - сказал я.
Ответ оказался неверным и был сопровождён ударом молоточка по столу:
- Что за старосветский тон! Не "Ваша Честь" а "Ваша Лояльность"!
- Да, Ваша Лояльность.
- Ну вот то-то же. И вы, конечно, признаёте свою вину?
- Нет.
- Ап! - Модест Насракович радостно потёр руки. - Ещё годик-полтора!
- Грешная душа, заблудшая, - перекрестился о. Катавасий.
- Идиот, - зашипел адвокат, - не усугубляйте. Говорить буду я.
Он встал, прокашлялся и начал:
- Э-э, Ваша Лояльность! Защита считает необходимым внести некоторые поправки. Дело в том...
- Эт-т ещё кто? - презрительно спросил о. Катавасий.
- Адвокат, - сказала судья.
- А можно как-то обойтись... без него?
- К сожалению, нет. Продолжайте, адвокат.
- Так вот! Защита предлагает переквалифицировать статью с "умышленного оскорбления" на "неумышленное".
- Это с какой стати? - нахмурился обвинитель.
- Дело в том, - торжествующе произнёс адвокат, - что мой подзащитный не плевал в сторону храма. Он высморкался.
- Час от часу не легче! - о. Катавасий погладил бороду. - Какая, нафиг, разница!?
- Разница в том, что если плевок можно рассматривать как оскорбление, то сморкание - суть удаление из организма естественных выделений слизистой оболочки носа...
О. Катавасий вскочил:
- Естественные выделения!? Он бы ещё кучу навалил возле храма! Нет, Капитолина Аделаидовна, давайте-ка обойдёмся без этого адвоката. И так всё ясно. Зачем адвокат?
Тут и я не выдержал:
- У католиков даже дьяволу положен адвокат!
- Мы тут, славбог, не католики! - взревел реактивным лайнером о. Катавасий, - Мы тут, славбог, можем и безо всяких адвокатов!
- ПАПРАШУВСЕХМАЛЧАТЬ!!! - Капитолина профессионально обрушила молоточек на слоге "ЧАТЬ". Все умолкли.
- Модест Насракович, - обратилась она к обвинителю. - У вас есть свидетели?
- Бог свидетель! - торжественно провозгласил о. Катавасий.
- Но мы же не можем выслать повестку самому Господу, - нахмурилась Капитолина Аделаидовна.
- Правильно, - согласился Модест Насракович. - Поэтому от лица Всевышнего будет свидетельствовать о. Катавасий. Он, так сказать, представитель Господа нашего, вот пусть...
- Протестую! - сказал адвокат. - Это юридический нонсенс!
Тут Капитолина Аделаидовна взглянула на него одним из своих особенных взглядов. И медленно изрекла:
- Цена вашему протесту - ДЕСЯТЬ БАКСОВ в базарный день.
Я понял, что защищать меня теперь некому. То, что осталось от моего адвоката - вряд ли могло исполнять его обязанности.
- И потом, - продолжила судья, - защита тоже не представила свидетелей со своей стороны. Так что слово за экспертами. Господин эксперт, - обратилась она к "кегле". - Вам предлагается ответить на два основных вопроса: был ли факт оскорбления и является ли деяние умышленным. Прошу.
"Кегля" встал, раскрыл свою папку и начал:
- Ну что же, обнаруженный на месте преступления биологический материал представляет собой естественные выделения слизистой оболочки носа. По всем биохимическим параметрам он соответствует подсудимому. Далее. На футболке подсудимого, в которую, по его же словам, он был одет в тот день - следов подобных выделений не обнаружено. Но если бы подсудимый сморкался, глядя вперёд, то футболка под действием встречного воздуха (а нам известно, что в этот момент подсудимый ехал на велосипеде), несомненно, была бы испачкана. Следовательно, он сморкался в сторону, повернув голову; а значит, не мог не видеть храм. Совершенно ясно, что деяние - умышленное. У меня всё.
Он сел.
- Браво! - Капитолина Аделаидовна захлопала в ладоши. - Всё ясно! Отец Катавасий! Вы, конечно, уже предали подсудимого анафеме?
- Тут же! - махнул рукой о. Катавасий. - Тут же! Но это ведь не отменяет светского наказания?
- Нет, конечно, - Капитолина встала. - И оно не заставит себя ждать! Я думаю, - повернулась она к обвинителю, - мы даже не будем удаляться на совещание?
- Конечно, конечно, - кивнул Модест Насракович. - Незачем. Я думаю, пять.
- Многовато, Модест Насракович. Пусть - три.
- Не маловато ли, Капитолина Аделаидовна? Вину не признал... Кричал с места...
- Ну ладно, учту. - Капитолина посмотрела на меня. - Три года строгого режима в самом захудалом монастыре с ежедневным покаянием! Взять под стражу в зале суда!
...И тут я проснулся... >