О недоговоренности («руками, как дерево, песнь охватив»)
Бродский, обсуждая с Волковым Роберта Фроста и трудности перевода с английского на русский, сказал, что главная проблема - принятая в англоязычной литературе сжатость. Он имел в виду даже не общеизвестное грамматическое различие (русские слова длиннее английских, да ещё придаточные предложения, деепричастные обороты «и прочие грамматические обиняки»). Дело в том, что в английской литературе есть «традиция сдержанности, глуховатой иронии», того, что Бродский назвал «недоговоренностью». Эту недоговоренность можно воспроизвести в переводе, но - «русский читатель не в состоянии оценить её по достоинству. По одной простой причине - он не воспитан в культуре недоговоренности». Вся русская литература с её «слагаются стихи навзрыд» - это пространные объяснения, рефлексия и гениальное пережёвывание того, что кто-то сказал или подумал - «всё лучше перед кем-нибудь словами облегчить мне грудь...»: «..он чувствовал, что она все более становилась в зависимость от него, и чем больше он это чувствовал, тем ему было приятнее и его чувство к ней становилось нежнее».
О сжатости другого языка - иврита - как основном препятствии к пониманию русским читателем, пишет Нудельман в предисловии к «Русскому роману» Меира Шалева: «Иврит - очень «плотный язык». Он не знает гласных, он их пропускает. Он пишет «гбн» - и это может быть «гибен», т.е. «горбун», или «габан», т.е. «сыровар». Прочтение слова предполагает предшествующее знание, оно требует догадки и работы мысли. Библия - очень «плотная» книга. Её художественная мощь - в её высшей сдержанности, в пропуске деталей. Она говорит: «И служил Иаков за Рахиль семь лет, и они показались ему за несколько дней, потому что он любил её» - и предоставляет нам заполнить эти долгие, мучительные годы своим воображением, своим знанием жизни. Такое заполнение потребовало от Томаса Манна двух томов...». «Русский роман» Шалева написан в такой библейской манере; он «последовательно опускает многие психологические мотивировки. Но он их предполагает...». Этим «Русский роман» напоминает латиноамериканскую литературу, Маркеса, например - сжатая в несколько строк монументальная история.
Тем не менее, «недосказанность» в английской и ивритской литературе - разная. По-английски умалчивают о том, о чём оба - и автор, и читатель - знают; эти недомолвки - своего рода understatement, на котором построен и английский юмор, и «Винни-Пух», и киплинговское «то есть удивительно, до чего иные не понимают своей собственной выгоды», и «восточный ветер» мистера Джарндиса, и «а bird of my tongue is better than a beast of yours» у Шекспира. Это создаёт ощущение уюта, как когда двое друзей намекают на известную обоим историю.
Гомер был уверен: не попрекнут
За это при встрече возле корчмы,
А разве что дружески подмигнут,
И он подмигнет - ну так же, как мы.
А в иврите недосказанность оставляет место воображению; каждый дописывает огласовки и заполняет годы на своё усмотрение. Того же достигает и запрет на реалистичное изображение человека в еврейском искусстве - приходится самому восполнять пробел между абстрактным и реальным; везде - тот же Шагаловский полёт воображения.
