"не бойся: не хочу, прельщенный мыслью ложной, цензуру поносить хулой неосторожной..."
Случайно прочла исходную редакцию "Двенадцати стульев" без цензуры, редактуры и купюр.
Что касается цензуры, то её было на удивление мало. Так парадоксально получилось, что во время выхода романа - с весны по осень 1928 года, в период гонений на Троцкого - иронические пассажи по поводу советской фразеологии были свидетельством лояльности, а «шпионские страсти», разглагольствования о «мировой революции», «левизна» в искусстве и авангардизм, наоборот, всемерно вышучивались как проявления троцкизма. Поэтому то, что мы считали смелой критикой, в тот момент было вполне конформистским и даже конъюнктурным, и цензуре не подлежало. Удачно совпало, что авторам не пришлось для этого идти на сделку с совестью: антитроцкистскую направленность многие интеллектуалы воспринимали тогда в качестве признаков изменения к лучшему, возможности «большевизма с человеческим лицом». Участвуя в полемике, Ильф и Петров защищали, помимо прочего, НЭП и стабильность, противопоставленные «военному коммунизму».
Мне попалось только три сто́ящих куска, выкинутых цензурой (отличия - курсивом):
- Ни в жизнь на вас тень я не брошу!
- Бросай, милый, большую широколиственную тень брось!
Старуха Шапокляк в школьной форме, вынырнувшая вот тут:
- Вот это ваш мальчик? - спросил завхоз подозрительно.
- Мальчик, - сказал Остап, - разве плох? Типичный мальчик. Кто скажет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень!
И вот такой пересчёт вагонов, в котором один - вагон! - описан как "пролетарии всех стран, соединяйтесь":
"Внезапно грохот усилился. Поезд вкатился в коридор между порожними составами и, щелкая, как турникет, стал пересчитывать вагоны:
- Белый изотермический, Ташкентская, срочный возврат, годен для рыбы и мяса, оборудован крючьями.
- Темный дуб, палубная обшивка, мягкие рессоры, спальный вагон прямого сообщения.
- Дюжина товарных Рязано-Уральской дороги. Измараны меловыми знаками.
- Срочный возврат в Баку, нефтяные цистерны.
- Пролетарии всех стран, соединяйтесь. Вагон-клуб Дорпрофсожа М-Казанской дороги.
- Раз, два, три… Восемь… Десять… Платформы, груженные лесом.
И вдруг, в стороне, забытый ветеран - обтрепанный вагон-микст с надписью: «Деникинский фронт».
Пути вздваивались."
Что касается цензуры, то её было на удивление мало. Так парадоксально получилось, что во время выхода романа - с весны по осень 1928 года, в период гонений на Троцкого - иронические пассажи по поводу советской фразеологии были свидетельством лояльности, а «шпионские страсти», разглагольствования о «мировой революции», «левизна» в искусстве и авангардизм, наоборот, всемерно вышучивались как проявления троцкизма. Поэтому то, что мы считали смелой критикой, в тот момент было вполне конформистским и даже конъюнктурным, и цензуре не подлежало. Удачно совпало, что авторам не пришлось для этого идти на сделку с совестью: антитроцкистскую направленность многие интеллектуалы воспринимали тогда в качестве признаков изменения к лучшему, возможности «большевизма с человеческим лицом». Участвуя в полемике, Ильф и Петров защищали, помимо прочего, НЭП и стабильность, противопоставленные «военному коммунизму».
Мне попалось только три сто́ящих куска, выкинутых цензурой (отличия - курсивом):
- "Посадка в бесплацкартный поезд носила обычный кровопролитный характер" (это, про кровопролитный характер посадки в автобус-поезд, ещё из Стейнбека в русском переводе выкинули),
- "Война - дело решённое." - "Мне один видный коммунист уже об этом говорил. Говорил, что будто бы СТО уже решительно повернуло в сторону войны."
- "- Англичане ж сволочи, - ответил Ипполит Матвеевич. - Так им и надо. Они всегда Россию продавали." Леопольд Григорьевич сочувственно пожал плечами, как бы говоря - «Кто Россию не продавал»..."
- Ни в жизнь на вас тень я не брошу!
- Бросай, милый, большую широколиственную тень брось!
Старуха Шапокляк в школьной форме, вынырнувшая вот тут:
- Вот это ваш мальчик? - спросил завхоз подозрительно.
- Мальчик, - сказал Остап, - разве плох? Типичный мальчик. Кто скажет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень!
И вот такой пересчёт вагонов, в котором один - вагон! - описан как "пролетарии всех стран, соединяйтесь":
"Внезапно грохот усилился. Поезд вкатился в коридор между порожними составами и, щелкая, как турникет, стал пересчитывать вагоны:
- Белый изотермический, Ташкентская, срочный возврат, годен для рыбы и мяса, оборудован крючьями.
- Темный дуб, палубная обшивка, мягкие рессоры, спальный вагон прямого сообщения.
- Дюжина товарных Рязано-Уральской дороги. Измараны меловыми знаками.
- Срочный возврат в Баку, нефтяные цистерны.
- Пролетарии всех стран, соединяйтесь. Вагон-клуб Дорпрофсожа М-Казанской дороги.
- Раз, два, три… Восемь… Десять… Платформы, груженные лесом.
И вдруг, в стороне, забытый ветеран - обтрепанный вагон-микст с надписью: «Деникинский фронт».
Пути вздваивались."