(no subject)
Еще один перевод от nmoshina
http://nmoshina.livejournal.com/434925.htm
Процесс Брейвика. 25 апреля.
Перевод с норвежского стенограммы вчерашнего заседания. За неоценимую помощь с норвежским огромадное спасибо хорошему человеку, который выразил желание быть представленным здесь просто как V. Само собой, текст идёт с сокращениями.
Брейвик лицом к лицу встречается с выжившим при взрыве, критикует выводы психиатров, признавших его невменяемым, рассказывает о "патологической самовлюблённости", своей косметической операции, о том, что он ел и о чём думал 22 июля, и о многом другом.
*****************
Заседание начинается со свидетельских показаний 26-летнего парня, выжившего при взрыве, получившего множество ранений. Затем зачитывают показания ещё двух выживших, которые не смогли присутствовать в суде по состоянию здоровья. Демонстрируются фотографии жертв и разрушений.
Затем свидетельское место занимает Брейвик.
(Прокурор: Что вы думаете о показаниях выживших при взрыве?) Это тяжело. Трудно слушать свидетелей и видеть улики, осознавать всё. Конечно, другим сложнее выдержать это, чем мне, однако и для меня это тяжело.
(Вы по-прежнему уверены, что необходимо было сделать то, что вы сделали?) Я уже говорил, что это было жестоко. Насилие является исключительным методом. Отнять чужую жизнь - самое последнее, что может сделать человек. Поэтому насилие следует использовать только в том случае, когда все остальные варианты были испробованы.
Однако основание для подобных действий существует, и, вероятно, в Европе всё это только начинается, к сожалению. В будущем стоит ждать гораздо более жестоких акций воинствующих националистов. Этого, наверное, можно было бы избежать, если бы правящая партия и власть имущие осознали свою ошибку, извинились перед своим народом и признали, что да, «мы ошиблись, и виноваты в том, что страну заполонили иммигранты, что идёт разрушение нашей культуры. Мы извлекли уроки из нашей ошибки и просим прощения за это». Однако вместо этого они будут продолжать в том же направлении. Таким образом, оснований для борьбы и сопротивления будет ещё больше, чем было до 22 июля. Они совершенно не желают менять политический курс, а норвежцы не готовы принять потерю своей страны и своего народа. И этого достаточно, чтобы говорить, что 22 июля является лишь началом. К сожалению.
Тенденция очевидна, если следить за новостями. Можно наблюдать рост подобных настроений. За последнее десятилетие все больше и больше людей осознают, что они вот-вот потеряют всё. И они понимают, что смысл жизни не в том, чтобы есть суши каждый день, и не в том, чтобы иметь плазменные экраны. Что существует нечто гораздо более важное - наша культура. Наша этническая принадлежность. И, безусловно, всё больше и больше людей приходят к пониманию, что именно это имеет первостепенное значение.
(Как же быть с помощью людям из других стран, которым живётся гораздо хуже, чем норвежцам?) Есть много способов, чтобы помочь другим. Не уверен, что мононациональные Японию и Южную Корею можно назвать бесчеловечными странами. Чтобы помогать другим, не обязательно использовать свою страну как свалку для иммигрантов из других частей света. Это не решение проблемы.
Я думаю, что, вероятно, большинство людей отрицательно относятся к массовой иммиграции, но при этом не против помогать другим странам.
О первой психиатрической экспертизе
Общаясь с Хусби и Сёрхейм (психиатры, проводившие первую экспертизу, и признавшие Брейвика невменяемым) я стремился быть максимально открытым, поэтому спокойно рассказывал им всё, как и полиции в ходе первых допросов. Они профессионалы, и я предполагал, что они качественно сделают свою работу. Надеялся, их собственная эмоциональная оценка терактов не повлияет на выводы. Но позже у меня возникло впечатление, что к заключению они пришли заранее, и в ходе бесед искали лишь подтверждения ему. Однако я продолжал надеяться, что профессиональный подход позволит им вынести объективную оценку, поэтому поначалу не слишком волновался. Я был уверен в них.
(Как вы отреагировали на заключение о невменяемости, вынесенное в ноябре?) Следствие не хотело, чтобы я знал об этом, но один заключенный при случайной встрече (Брейвик в тюрьме полностью изолирован от других) крикнул мне, что я признан невменяемым, и в ответ на мой вопрос следователи вынуждены были сообщить мне об этом. Тогда я понял, каков был итог работы первых психиатров.
Но это не было проблемой. Проблема была в том, что я не мог получить доступ к их докладу до середины декабря. Это 240 страниц, и потребовалось некоторое время, чтобы поработать с ним. Мои комментарии к этому докладу были отосланы в три норвежских средства массовой информации, однако они обнародовали их после весьма значительной цензуры.
Заключение первой психиатрической экспертизы лживо на 80%. Думаю, это было обусловлено тем, что психиатры приступили к экспертизе, заранее приняв решение о моей невменяемости, и свою экспертизу они подгоняли под уже сформулированный вывод. Об этом свидетельствует содержание их доклада, где множество вещей, о которых я говорил, просто вырваны из контекста. Это формирует ложное представление обо мне и помогает обосновать заранее сделанное заключение.
Всё это сделано не по недоразумению - подгонка экспертизы под заранее сформулированный вывод была предумышленной. Но, в любом случае, я внимательно прочитал их доклад. Если бы я не знал, что всё это написано обо мне, я был бы уверен, что речь идёт о законченном психе, которого следует немедленно отправить в сумасшедший дом и напичкать лекарствами. Человек, описанный в докладе, - это не я. Если бы я был таким, то, во-первых, не смог бы передвигаться без ходунков, а во-вторых, был бы совершенно безумным.
Я приведу несколько примеров, которые показывают, с каким тщанием изложенная мною информация была искажена, чтобы подтвердить заранее сформулированный вывод Хусби и Сёрхейм. Этих примеров так много, что сложно выбрать какой-то конкретный, но я постараюсь.
Объясняет разночтения в различных терминах типа «анархисты», «анархо-марксисты» и т.п.
На протяжении всего доклада в моей прямой речи опущено местоимение «я», чтобы казалось, будто я говорю о себе в третьем лице. Например, на страницах 95 и 96 моя прямая речь приводится в виде: «Был любим учителями и одноклассниками. Пользовался успехом, имел много приятелей». (Прокурор: Это всего лишь пропущенное местоимение, почему вы думаете, что это злонамеренно?) Это не единственный пример. И в сочетании с другими деталями всё это кажется подтверждением посылок о моей невменяемости, крайней наивности и отсталости.
В первой экспертизе мне приписывают бактериофобию, боязнь радиации, а также заявление о том, что я имею право решать, кому в Норвегии жить или умереть. Я никогда не говорил подобного. На вопрос, кто дал мне право убивать, я ответил, что на воинствующих националистов ведётся охота, и это даёт нам законные основания прибегать к насилию, как это делали Фидель Кастро, Че Гевара и другие революционеры. И мы сами даём себе разрешение на это, потому что мы хотим воевать.
И, наконец, комментарий из экспертизы насчёт «в одиночку спасти Европу». Страницы 10 и 57 в докладе психиатров. Там они отмечают, что якобы я утверждал, будто в одиночку намерен спасти Европу. Во-первых, я никогда не использовал слово «спасение». Я помню, Хусби говорил, что у него когда-то были два пациента, которые считали себя Иисусами. Мне показалось, он намекает, что я был третьим таким же. Но я никогда не употреблял слово «спасение», а говорил, что это просто моя борьба. Я сказал, что я всего лишь пехотинец, а не кто-то выдающийся.
Повторяю, что около 80% информации, изложенной в первой психиатрической экспертизе, являются вымыслом. Я не удивлён, потому что знаю, что карательная психиатрия практикуется в Норвегии. В период после 2-й мировой войны 15 человек были посажены в психушку за политические убеждения.
Долгий спор с прокурором о том, действительно ли кого-то в Норвегии отправляли в психбольницу после 2-й мировой войны за убеждения.
(Почему, по вашему мнению, первая экспертиза является сфабрикованной?) Думаю, всё дело в том, что экспертиза происходила вскоре после событий 22 июля, у психиатров возобладали эмоции, поэтому был сделан вывод, что «человек, который совершил это, должен быть сумасшедшим».
Они просто не понимают, что нормальный человек вполне себе может сделать подобное. Это говорит о том, что нашим психиатрам просто не хватает опыта, чтобы адекватно оценить политически мотивированное насилие - то, чем занимаются ИРА, ЭТА и Аль-Каида. В ходе экспертиз я спросил одного из психиатров, обследовал ли он ранее хоть одного человека, чьи насильственные действия были мотивированы политически? Нет, ответил он. Поэтому я думаю, что заключение первой экспертизы было обусловлено личным эмоциональным отношением психиатров к событиям 22 июля и недостатком опыта в общении с политическими экстремистами. Это привело к тому, что вывод обо мне они сформулировали заранее, и в дальнейшем подгоняли под него всю полученную информацию.
Диагноз был ожидаем, потому что человек, пытающийся взорвать правительственное здание, в любой стране был бы объявлен угрозой обществу. И невозможно избавиться от диагноза, если насильственные действия человека были политически мотивированы. Если вы объявляете войну истеблишменту, вас автоматически называют антисоциальным элементом. Это нормально, я не против. Однако я не согласен с некоторыми выводами обо мне в экспертизе.
Например, там отмечается моя якобы патологическая самовлюблённость. Я объяснял, что да, у меня развито самолюбие, но ни о каком патологическом нарциссизме говорить нельзя.
Человеком, который готов пожертвовать жизнью ради своего дела, движет не нарциссизм. Это же ясно. Акция 22 июля была самоубийственной. Самовлюбленный человек ставит себя превыше всего и не будет жертвовать собой ради чего-то. Я обсуждал это с психиатрами, но они не согласны со мной. Они считают, я сделал всё это, чтобы попиариться. Совершенно ненормальное объяснение. Я вообще не ожидал, что останусь в живых 22 июля.
Я уже говорил, что ясно понимал: если я выживу на Утойе, каждый следующий день будет для меня кошмаром. О каком пиаре может идти речь? Никто в мире не завидует моему положению. Да, обо мне много пишут, но я могу по пальцам пересчитать положительные высказывания. Ни один человек не захотел бы оказаться на моём месте.
(Прокурор: Все дни после 22 июля были настолько трудными?) Не могу сказать, что каждый день, но это тяжёлое бремя. Моё положение ясно показывает, что ожидает вас, если вы совершаете нечто подобное. Думаю, Мохаммед Мера в Тулузе осознавал, какие страдания ждут его после ареста. И он предпочёл смерть. Так же, как Уве Бонхардт и Уве Мундлос из «Национал-социалистического подполья». Они тоже понимали, что их ждёт, и решили не оставаться в живых.
Я не ожидаю снисхождения, потому что и сам был беспощаден. Я знал, что будет очень тяжело. Совершённое мной не имеет ничего общего с нарциссизмом, скорее уж наоборот.
После 22 июля от меня отвернулись все - семья, друзья. Каждый из нас стремится быть любимым, человеку важно чувствовать хорошее отношение к себе. Именно поэтому большинству трудно идти моим путём, ведь в этом случае вас безоговорочно демонизируют. Так что на подобные действия способны лишь самые радикальные люди.
Психиатры считают, что «Орден тамплиеров» был мною выдуман. Вероятно, говоря об Ордене на первых допросах, я употреблял слишком пафосные выражения. Вместо того, чтобы сказать, что речь лишь о нескольких людях в Европе, я описал Орден как общеевропейскую военизированную организацию. Это могло снизить доверие к моим словам и убедить психиатров в том, что я всё выдумал. Но нет - сеть реальна. Шесть человек, о которых я упоминал, действительно существуют. И с их стороны последуют теракты. Не хотел бы я оказаться на месте полиции, когда это произойдёт.
Далее долгая беседа прокурора и Брейвика о Бусидо. Прокурор расспрашивает, когда Брейвик начал следовать принципам Бусидо, действительно ли этот кодекс был наиболее эффективным средством психологической подготовки, и так далее.
Затем вопросы начинает задавать один из адвокатов Брейвика.
(Адвокат: В докладе психиатров написано о вас следующее: «Говорит, что имеет право решать, кто в Норвегии должен жить или умереть, и что после прихода его организации к власти в Европе он будет назначен правителем». На основе чего психиатры сделали такой вывод?) Я никогда не говорил, что хочу быть правителем или лидером, это чистый вымысел. Как я уже много раз объяснял, я не планировал выжить 22 июля. Все эти слова о «правителе» звучат абсолютно безумно, я и близко не говорил ничего подобного. У меня и мысли не было о политической карьере. Человек, который сделал нечто настолько ужасное, что сделал я, является прокажённым, с ним никто не захочет иметь дела.
(Адвокат спрашивает о косметической операции, ринопластике, сделанной Брейвиком, когда ему было 22 года. Брейвик улыбается) Я сделал это по двум причинам. Во-первых, до 25 лет я был очень тщеславным. Во-вторых, я подвергся нападению со стороны мусульман, они сломали мне нос. Теперь я думаю, что зря сделал это.
В 2005 году я решил измениться. Перестал страдать тщеславием. Я не купил себе ни одной новой вещи с 2005 года - вся одежда, которая на мне сегодня, куплена ранее 2005 года. (Адвокат: Покупали ли вы косметические средства, тратили деньги на солярии и т.д.?) Я вообще не делал никаких личных покупок с 2005 года.
(Вы цените юмор?) Юмор - это очень важно. Это центральная часть жизни, в моём понимании.
(Адвокат: Что вы думаете о словах специалистов, проводивших первую экспертизу, что вы были не в состоянии последние пять лет жить самостоятельно, обходиться без помощи по хозяйству, практически не общались с другими?) До переезда к матери я управлял собственным предприятием, где работало 7 человек, жил в отдельном доме. Единственная причина, почему я переселился к матери, была в том, что я решил тратить больше средств на создание Манифеста. Это не имеет ничего общего с неспособностью жить самостоятельно. На ферме я жил один, полностью себя обеспечивал и обслуживал: покупал продукты, готовил еду, убирал дом и территорию. Делал всё это сам и абсолютно без проблем.
Утверждения о моей несамостоятельности просто смешны. Человек, который осуществил то, что произошло 22 июля, своими действиями доказал совершенно обратное.
Я всегда был обеспеченным человеком, имел множество знакомых. Думаю, что малоимущим людям из бедных семей вряд ли удастся сделать то, что сделал я.
Не стоит ожидать, что на суде я сломаюсь. Я готовил себя к 22 июля много лет, рисовал в воображении самые страшные картины - даже более ужасные, чем те, что пришлось увидеть в действительности. В тюрьме я получил доступ к Интернету и решил, что обязан посмотреть все фотографии, сделанные после моего теракта. Это жуткие фото. Конечно, ключевым моментом являются чувства потерпевших и их родственников. Это неописуемо, я лишил их всего. Сделанное мной противоречит человеческой природе, и почти нет таких слов, которыми можно извиниться за страдания и боль, мною причинённые. Но если бы я позволил себе проникнуться этими чувствами, я бы не выстоял.
(Адвокат: Вы заявляли, что в будущем некоторые признают ваши действия правильными.) Всегда найдутся те, кому это видится правильным. Я страстно увлечён своей целью, но не рассматриваю себя как важную часть происходящего процесса. Важна битва. Важно, чтобы я не нанёс вред делу. Вот что вдохновляет меня.
Я понимаю, что люди не могут постичь, почему 22 июля произошло. Основная причина в том, что они плохо знают о воинствующем национализме. Мало кто в курсе, что после 2-й мировой войны в Норвегии было 40 терактов. У нас очень хорошо понимают бородатых исламистов, но не понимают воинствующих националистов.
Цель политически-мотивированного насилия - вызвать реакцию. Это не случайная агрессия. Акции предшествовали годы подготовки, и это показывает, что произошедшее - не действия неуравновешенного человека, которому просто хотелось изувечить кого-нибудь.
(Адвокат: Вы что-нибудь ели 22 июля?) Конечно. Утром я сделал себе бутерброды с ветчиной и сыром, приготовил ланч, который взял с собой. (Вы съели его позднее?) Нет, лишь выпил Red Bull перед тем, как отправился на Утойю.
(Адвокат: Можете ли вы рассказать подробнее, о чём думали в тот день?) Невозможно было размышлять, как обычно. Мозг был занят тысячью мелочей. Когда я припарковал фургон и вышел из него, то подумал, что сейчас ещё есть шанс всё отменить. Думал: «Я погибну через две минуты. Многие другие тоже погибнут». Размышлял, что почувствую, когда взрыв будет разрывать моё тело на части, будет ли больно…
(Адвокат: Прокомментируйте ваши слова о том, что акция была самоубийственной. Значит ли это, что вы склонны к самоубийству?) Ни в коем случае. Я никогда не был склонен к самоубийству, и никогда не буду.
(Психиатр Сёрхейм: Вы говорите, что самоубийство и мученическая смерть - это не одно и то же?) Описывать мученичество как самоубийство неправильно, это разные вещи. Однако у нас здесь не теологический диспут, иначе нам придётся пригласить богословов.
(Психиатр Хусби: Вы упоминали о своих пафосных словах во время первых допросов в полиции и наших бесед. Почему вы решили изъясняться именно в таком стиле?) Хороший вопрос. Одной из причин было то, что я хотел использовать судебно-психиатрической отчет в качестве орудия пропаганды своих идей. Я знал, что будет утечка. (Хусби: Вы хотели использовать наш отчёт как пропагандистский ресурс?) Я знал, что он станет доступен другим людям, поэтому был заинтересован в том, чтобы рассказать о Манифесте как можно больше. Это было стратегически верным с точки зрения продвижения Манифеста, моих идей - то есть, с точки зрения маркетинга, - но неправильным с других точек зрения. Сейчас я осознаю, что мог бы использовать менее пафосные слова при первых допросах в полиции и беседах с психиатрами. Вероятно, этим я облегчил им задачу, позволил легко вырвать некоторые вещи из контекста и преподнести их как звучащие иррационально. Признаю свою ошибку.
Худшее, что может случиться с политическим деятелем, - закончить свои дни в дурдоме, потому что это дискредитирует все его убеждения.
У меня только два пути: либо психушка, либо тюрьма. Я знал, что 22 июля моя жизнь будет кончена. Так что я готов. Я не особо волнуюсь насчёт сумасшедшего дома. Думаю, вся Норвегия уже поняла, что я вменяем.
http://nmoshina.livejournal.com/434925.htm
Процесс Брейвика. 25 апреля.
Перевод с норвежского стенограммы вчерашнего заседания. За неоценимую помощь с норвежским огромадное спасибо хорошему человеку, который выразил желание быть представленным здесь просто как V. Само собой, текст идёт с сокращениями.
Брейвик лицом к лицу встречается с выжившим при взрыве, критикует выводы психиатров, признавших его невменяемым, рассказывает о "патологической самовлюблённости", своей косметической операции, о том, что он ел и о чём думал 22 июля, и о многом другом.
*****************
Заседание начинается со свидетельских показаний 26-летнего парня, выжившего при взрыве, получившего множество ранений. Затем зачитывают показания ещё двух выживших, которые не смогли присутствовать в суде по состоянию здоровья. Демонстрируются фотографии жертв и разрушений.
Затем свидетельское место занимает Брейвик.
(Прокурор: Что вы думаете о показаниях выживших при взрыве?) Это тяжело. Трудно слушать свидетелей и видеть улики, осознавать всё. Конечно, другим сложнее выдержать это, чем мне, однако и для меня это тяжело.
(Вы по-прежнему уверены, что необходимо было сделать то, что вы сделали?) Я уже говорил, что это было жестоко. Насилие является исключительным методом. Отнять чужую жизнь - самое последнее, что может сделать человек. Поэтому насилие следует использовать только в том случае, когда все остальные варианты были испробованы.
Однако основание для подобных действий существует, и, вероятно, в Европе всё это только начинается, к сожалению. В будущем стоит ждать гораздо более жестоких акций воинствующих националистов. Этого, наверное, можно было бы избежать, если бы правящая партия и власть имущие осознали свою ошибку, извинились перед своим народом и признали, что да, «мы ошиблись, и виноваты в том, что страну заполонили иммигранты, что идёт разрушение нашей культуры. Мы извлекли уроки из нашей ошибки и просим прощения за это». Однако вместо этого они будут продолжать в том же направлении. Таким образом, оснований для борьбы и сопротивления будет ещё больше, чем было до 22 июля. Они совершенно не желают менять политический курс, а норвежцы не готовы принять потерю своей страны и своего народа. И этого достаточно, чтобы говорить, что 22 июля является лишь началом. К сожалению.
Тенденция очевидна, если следить за новостями. Можно наблюдать рост подобных настроений. За последнее десятилетие все больше и больше людей осознают, что они вот-вот потеряют всё. И они понимают, что смысл жизни не в том, чтобы есть суши каждый день, и не в том, чтобы иметь плазменные экраны. Что существует нечто гораздо более важное - наша культура. Наша этническая принадлежность. И, безусловно, всё больше и больше людей приходят к пониманию, что именно это имеет первостепенное значение.
(Как же быть с помощью людям из других стран, которым живётся гораздо хуже, чем норвежцам?) Есть много способов, чтобы помочь другим. Не уверен, что мононациональные Японию и Южную Корею можно назвать бесчеловечными странами. Чтобы помогать другим, не обязательно использовать свою страну как свалку для иммигрантов из других частей света. Это не решение проблемы.
Я думаю, что, вероятно, большинство людей отрицательно относятся к массовой иммиграции, но при этом не против помогать другим странам.
О первой психиатрической экспертизе
Общаясь с Хусби и Сёрхейм (психиатры, проводившие первую экспертизу, и признавшие Брейвика невменяемым) я стремился быть максимально открытым, поэтому спокойно рассказывал им всё, как и полиции в ходе первых допросов. Они профессионалы, и я предполагал, что они качественно сделают свою работу. Надеялся, их собственная эмоциональная оценка терактов не повлияет на выводы. Но позже у меня возникло впечатление, что к заключению они пришли заранее, и в ходе бесед искали лишь подтверждения ему. Однако я продолжал надеяться, что профессиональный подход позволит им вынести объективную оценку, поэтому поначалу не слишком волновался. Я был уверен в них.
(Как вы отреагировали на заключение о невменяемости, вынесенное в ноябре?) Следствие не хотело, чтобы я знал об этом, но один заключенный при случайной встрече (Брейвик в тюрьме полностью изолирован от других) крикнул мне, что я признан невменяемым, и в ответ на мой вопрос следователи вынуждены были сообщить мне об этом. Тогда я понял, каков был итог работы первых психиатров.
Но это не было проблемой. Проблема была в том, что я не мог получить доступ к их докладу до середины декабря. Это 240 страниц, и потребовалось некоторое время, чтобы поработать с ним. Мои комментарии к этому докладу были отосланы в три норвежских средства массовой информации, однако они обнародовали их после весьма значительной цензуры.
Заключение первой психиатрической экспертизы лживо на 80%. Думаю, это было обусловлено тем, что психиатры приступили к экспертизе, заранее приняв решение о моей невменяемости, и свою экспертизу они подгоняли под уже сформулированный вывод. Об этом свидетельствует содержание их доклада, где множество вещей, о которых я говорил, просто вырваны из контекста. Это формирует ложное представление обо мне и помогает обосновать заранее сделанное заключение.
Всё это сделано не по недоразумению - подгонка экспертизы под заранее сформулированный вывод была предумышленной. Но, в любом случае, я внимательно прочитал их доклад. Если бы я не знал, что всё это написано обо мне, я был бы уверен, что речь идёт о законченном психе, которого следует немедленно отправить в сумасшедший дом и напичкать лекарствами. Человек, описанный в докладе, - это не я. Если бы я был таким, то, во-первых, не смог бы передвигаться без ходунков, а во-вторых, был бы совершенно безумным.
Я приведу несколько примеров, которые показывают, с каким тщанием изложенная мною информация была искажена, чтобы подтвердить заранее сформулированный вывод Хусби и Сёрхейм. Этих примеров так много, что сложно выбрать какой-то конкретный, но я постараюсь.
Объясняет разночтения в различных терминах типа «анархисты», «анархо-марксисты» и т.п.
На протяжении всего доклада в моей прямой речи опущено местоимение «я», чтобы казалось, будто я говорю о себе в третьем лице. Например, на страницах 95 и 96 моя прямая речь приводится в виде: «Был любим учителями и одноклассниками. Пользовался успехом, имел много приятелей». (Прокурор: Это всего лишь пропущенное местоимение, почему вы думаете, что это злонамеренно?) Это не единственный пример. И в сочетании с другими деталями всё это кажется подтверждением посылок о моей невменяемости, крайней наивности и отсталости.
В первой экспертизе мне приписывают бактериофобию, боязнь радиации, а также заявление о том, что я имею право решать, кому в Норвегии жить или умереть. Я никогда не говорил подобного. На вопрос, кто дал мне право убивать, я ответил, что на воинствующих националистов ведётся охота, и это даёт нам законные основания прибегать к насилию, как это делали Фидель Кастро, Че Гевара и другие революционеры. И мы сами даём себе разрешение на это, потому что мы хотим воевать.
И, наконец, комментарий из экспертизы насчёт «в одиночку спасти Европу». Страницы 10 и 57 в докладе психиатров. Там они отмечают, что якобы я утверждал, будто в одиночку намерен спасти Европу. Во-первых, я никогда не использовал слово «спасение». Я помню, Хусби говорил, что у него когда-то были два пациента, которые считали себя Иисусами. Мне показалось, он намекает, что я был третьим таким же. Но я никогда не употреблял слово «спасение», а говорил, что это просто моя борьба. Я сказал, что я всего лишь пехотинец, а не кто-то выдающийся.
Повторяю, что около 80% информации, изложенной в первой психиатрической экспертизе, являются вымыслом. Я не удивлён, потому что знаю, что карательная психиатрия практикуется в Норвегии. В период после 2-й мировой войны 15 человек были посажены в психушку за политические убеждения.
Долгий спор с прокурором о том, действительно ли кого-то в Норвегии отправляли в психбольницу после 2-й мировой войны за убеждения.
(Почему, по вашему мнению, первая экспертиза является сфабрикованной?) Думаю, всё дело в том, что экспертиза происходила вскоре после событий 22 июля, у психиатров возобладали эмоции, поэтому был сделан вывод, что «человек, который совершил это, должен быть сумасшедшим».
Они просто не понимают, что нормальный человек вполне себе может сделать подобное. Это говорит о том, что нашим психиатрам просто не хватает опыта, чтобы адекватно оценить политически мотивированное насилие - то, чем занимаются ИРА, ЭТА и Аль-Каида. В ходе экспертиз я спросил одного из психиатров, обследовал ли он ранее хоть одного человека, чьи насильственные действия были мотивированы политически? Нет, ответил он. Поэтому я думаю, что заключение первой экспертизы было обусловлено личным эмоциональным отношением психиатров к событиям 22 июля и недостатком опыта в общении с политическими экстремистами. Это привело к тому, что вывод обо мне они сформулировали заранее, и в дальнейшем подгоняли под него всю полученную информацию.
Диагноз был ожидаем, потому что человек, пытающийся взорвать правительственное здание, в любой стране был бы объявлен угрозой обществу. И невозможно избавиться от диагноза, если насильственные действия человека были политически мотивированы. Если вы объявляете войну истеблишменту, вас автоматически называют антисоциальным элементом. Это нормально, я не против. Однако я не согласен с некоторыми выводами обо мне в экспертизе.
Например, там отмечается моя якобы патологическая самовлюблённость. Я объяснял, что да, у меня развито самолюбие, но ни о каком патологическом нарциссизме говорить нельзя.
Человеком, который готов пожертвовать жизнью ради своего дела, движет не нарциссизм. Это же ясно. Акция 22 июля была самоубийственной. Самовлюбленный человек ставит себя превыше всего и не будет жертвовать собой ради чего-то. Я обсуждал это с психиатрами, но они не согласны со мной. Они считают, я сделал всё это, чтобы попиариться. Совершенно ненормальное объяснение. Я вообще не ожидал, что останусь в живых 22 июля.
Я уже говорил, что ясно понимал: если я выживу на Утойе, каждый следующий день будет для меня кошмаром. О каком пиаре может идти речь? Никто в мире не завидует моему положению. Да, обо мне много пишут, но я могу по пальцам пересчитать положительные высказывания. Ни один человек не захотел бы оказаться на моём месте.
(Прокурор: Все дни после 22 июля были настолько трудными?) Не могу сказать, что каждый день, но это тяжёлое бремя. Моё положение ясно показывает, что ожидает вас, если вы совершаете нечто подобное. Думаю, Мохаммед Мера в Тулузе осознавал, какие страдания ждут его после ареста. И он предпочёл смерть. Так же, как Уве Бонхардт и Уве Мундлос из «Национал-социалистического подполья». Они тоже понимали, что их ждёт, и решили не оставаться в живых.
Я не ожидаю снисхождения, потому что и сам был беспощаден. Я знал, что будет очень тяжело. Совершённое мной не имеет ничего общего с нарциссизмом, скорее уж наоборот.
После 22 июля от меня отвернулись все - семья, друзья. Каждый из нас стремится быть любимым, человеку важно чувствовать хорошее отношение к себе. Именно поэтому большинству трудно идти моим путём, ведь в этом случае вас безоговорочно демонизируют. Так что на подобные действия способны лишь самые радикальные люди.
Психиатры считают, что «Орден тамплиеров» был мною выдуман. Вероятно, говоря об Ордене на первых допросах, я употреблял слишком пафосные выражения. Вместо того, чтобы сказать, что речь лишь о нескольких людях в Европе, я описал Орден как общеевропейскую военизированную организацию. Это могло снизить доверие к моим словам и убедить психиатров в том, что я всё выдумал. Но нет - сеть реальна. Шесть человек, о которых я упоминал, действительно существуют. И с их стороны последуют теракты. Не хотел бы я оказаться на месте полиции, когда это произойдёт.
Далее долгая беседа прокурора и Брейвика о Бусидо. Прокурор расспрашивает, когда Брейвик начал следовать принципам Бусидо, действительно ли этот кодекс был наиболее эффективным средством психологической подготовки, и так далее.
Затем вопросы начинает задавать один из адвокатов Брейвика.
(Адвокат: В докладе психиатров написано о вас следующее: «Говорит, что имеет право решать, кто в Норвегии должен жить или умереть, и что после прихода его организации к власти в Европе он будет назначен правителем». На основе чего психиатры сделали такой вывод?) Я никогда не говорил, что хочу быть правителем или лидером, это чистый вымысел. Как я уже много раз объяснял, я не планировал выжить 22 июля. Все эти слова о «правителе» звучат абсолютно безумно, я и близко не говорил ничего подобного. У меня и мысли не было о политической карьере. Человек, который сделал нечто настолько ужасное, что сделал я, является прокажённым, с ним никто не захочет иметь дела.
(Адвокат спрашивает о косметической операции, ринопластике, сделанной Брейвиком, когда ему было 22 года. Брейвик улыбается) Я сделал это по двум причинам. Во-первых, до 25 лет я был очень тщеславным. Во-вторых, я подвергся нападению со стороны мусульман, они сломали мне нос. Теперь я думаю, что зря сделал это.
В 2005 году я решил измениться. Перестал страдать тщеславием. Я не купил себе ни одной новой вещи с 2005 года - вся одежда, которая на мне сегодня, куплена ранее 2005 года. (Адвокат: Покупали ли вы косметические средства, тратили деньги на солярии и т.д.?) Я вообще не делал никаких личных покупок с 2005 года.
(Вы цените юмор?) Юмор - это очень важно. Это центральная часть жизни, в моём понимании.
(Адвокат: Что вы думаете о словах специалистов, проводивших первую экспертизу, что вы были не в состоянии последние пять лет жить самостоятельно, обходиться без помощи по хозяйству, практически не общались с другими?) До переезда к матери я управлял собственным предприятием, где работало 7 человек, жил в отдельном доме. Единственная причина, почему я переселился к матери, была в том, что я решил тратить больше средств на создание Манифеста. Это не имеет ничего общего с неспособностью жить самостоятельно. На ферме я жил один, полностью себя обеспечивал и обслуживал: покупал продукты, готовил еду, убирал дом и территорию. Делал всё это сам и абсолютно без проблем.
Утверждения о моей несамостоятельности просто смешны. Человек, который осуществил то, что произошло 22 июля, своими действиями доказал совершенно обратное.
Я всегда был обеспеченным человеком, имел множество знакомых. Думаю, что малоимущим людям из бедных семей вряд ли удастся сделать то, что сделал я.
Не стоит ожидать, что на суде я сломаюсь. Я готовил себя к 22 июля много лет, рисовал в воображении самые страшные картины - даже более ужасные, чем те, что пришлось увидеть в действительности. В тюрьме я получил доступ к Интернету и решил, что обязан посмотреть все фотографии, сделанные после моего теракта. Это жуткие фото. Конечно, ключевым моментом являются чувства потерпевших и их родственников. Это неописуемо, я лишил их всего. Сделанное мной противоречит человеческой природе, и почти нет таких слов, которыми можно извиниться за страдания и боль, мною причинённые. Но если бы я позволил себе проникнуться этими чувствами, я бы не выстоял.
(Адвокат: Вы заявляли, что в будущем некоторые признают ваши действия правильными.) Всегда найдутся те, кому это видится правильным. Я страстно увлечён своей целью, но не рассматриваю себя как важную часть происходящего процесса. Важна битва. Важно, чтобы я не нанёс вред делу. Вот что вдохновляет меня.
Я понимаю, что люди не могут постичь, почему 22 июля произошло. Основная причина в том, что они плохо знают о воинствующем национализме. Мало кто в курсе, что после 2-й мировой войны в Норвегии было 40 терактов. У нас очень хорошо понимают бородатых исламистов, но не понимают воинствующих националистов.
Цель политически-мотивированного насилия - вызвать реакцию. Это не случайная агрессия. Акции предшествовали годы подготовки, и это показывает, что произошедшее - не действия неуравновешенного человека, которому просто хотелось изувечить кого-нибудь.
(Адвокат: Вы что-нибудь ели 22 июля?) Конечно. Утром я сделал себе бутерброды с ветчиной и сыром, приготовил ланч, который взял с собой. (Вы съели его позднее?) Нет, лишь выпил Red Bull перед тем, как отправился на Утойю.
(Адвокат: Можете ли вы рассказать подробнее, о чём думали в тот день?) Невозможно было размышлять, как обычно. Мозг был занят тысячью мелочей. Когда я припарковал фургон и вышел из него, то подумал, что сейчас ещё есть шанс всё отменить. Думал: «Я погибну через две минуты. Многие другие тоже погибнут». Размышлял, что почувствую, когда взрыв будет разрывать моё тело на части, будет ли больно…
(Адвокат: Прокомментируйте ваши слова о том, что акция была самоубийственной. Значит ли это, что вы склонны к самоубийству?) Ни в коем случае. Я никогда не был склонен к самоубийству, и никогда не буду.
(Психиатр Сёрхейм: Вы говорите, что самоубийство и мученическая смерть - это не одно и то же?) Описывать мученичество как самоубийство неправильно, это разные вещи. Однако у нас здесь не теологический диспут, иначе нам придётся пригласить богословов.
(Психиатр Хусби: Вы упоминали о своих пафосных словах во время первых допросов в полиции и наших бесед. Почему вы решили изъясняться именно в таком стиле?) Хороший вопрос. Одной из причин было то, что я хотел использовать судебно-психиатрической отчет в качестве орудия пропаганды своих идей. Я знал, что будет утечка. (Хусби: Вы хотели использовать наш отчёт как пропагандистский ресурс?) Я знал, что он станет доступен другим людям, поэтому был заинтересован в том, чтобы рассказать о Манифесте как можно больше. Это было стратегически верным с точки зрения продвижения Манифеста, моих идей - то есть, с точки зрения маркетинга, - но неправильным с других точек зрения. Сейчас я осознаю, что мог бы использовать менее пафосные слова при первых допросах в полиции и беседах с психиатрами. Вероятно, этим я облегчил им задачу, позволил легко вырвать некоторые вещи из контекста и преподнести их как звучащие иррационально. Признаю свою ошибку.
Худшее, что может случиться с политическим деятелем, - закончить свои дни в дурдоме, потому что это дискредитирует все его убеждения.
У меня только два пути: либо психушка, либо тюрьма. Я знал, что 22 июля моя жизнь будет кончена. Так что я готов. Я не особо волнуюсь насчёт сумасшедшего дома. Думаю, вся Норвегия уже поняла, что я вменяем.