Можно оправиться и покурить
В детстве меня дважды били из-за дяди. В октябрятах.
Учительница первая моя как-то обмолвилась, что в Африке нет снега, а я возразил, что есть, мне дядя рассказывал. Меня подняли на смех.
- Хули вы гогочете? - спросил я одноклассников. - И вы, Тамара Александровна, тоже хули? Мой дядя в Мозамбике воевал, его там съесть хотели, но перед этим он снег видел. Ша.
После уроков у крыльца школы меня встречал бить весь класс, даже девочки. На моей стороне были неврастеник Андрюха, немец Макс и жирдяй Дёня (в середине 90-х связался с бандитами и сейчас, наверное, до сих пор сидит). Нас четверых пиздили всем, что подворачивалось под руку. Даже девочки.
Потом мы догнали одного из истязателей - Виталика (член неблагополучной семьи, родители пьющие) и он ещё один раз отпиздил персонально меня, потому что он ходил в кружок вольной борьбы, а я занялся карате лишь через год после этого трагического происшествия.
Это был первый случай отгребания из-за дяди.
Второй случился примерно через двадцать четыре часа после первого. Я принёс в школу фотографию, на которой мой дядя был запечатлен на фоне пальм и мозамбикских камерадов, гуталиновой раскраски.
- Ах ты сука, - выдохнул класс. - Так ты не врал?! Пизда тебе!
- Фас! - сказала Тамара Александровна.
Состав жертв был всё тот же. Единственное отличие - после мы не пытались отыграться на Виталике.
С тех пор я не стремлюсь рассказывать в коллективе о своём дяде. Хотя помимо Мозамбика он воевал в целом ряде экзотических стран, а половину головы ему снесло осколком на учениях под Омском. Дядя оклемался, приспособился стрелять, целясь левым глазом, и в гробу видал увольнение из армии по инвалидности.
А папа мой спас от уничтожения Афганистан.
Его пригласили в особый отдел и поинтересовались - не хочет ли он поехать повоевать в знойную центральноазиатскую страну?
- Не горю, - признался папа.
- Но вы ведь коммунист? - хитро спросил особист. - Вам обязательно надо побывать в Афганистане! Сезон!
- Партия пошлёт - поеду, - сказал папа. - А сам заявление писать не буду, потому что впоследствии меня не поймёт мой младший сын, перспективный блогер. Он, знаете, должен родиться через пару месяцев, в довесок к своему старшему брату, будущему менту…
- Ну, тогда мы вас вычёркиваем, - разочаровался представитель кровавого режима.
Афганцам очень повезло. О, я знаю, о чём говорю, потому что основательность моего папы вошла в ведомственные легенды. Он решал проблемные вопросы с незатейливой решительностью. Года через два после Афганистана произошёл в строгаче, где папа работал, бунт. В зону ввели войска, прибыл республиканский прокурор, и авторитеты стеснительно залезли на козловой кран. На переговоры они потребовали папу. Одного. Он поднялся на кран, перетёр с ворами за их нехорошее поведение - и все вместе они спустились вниз. Потом папа выпил стакан водки, приехал домой и поймал свой первый инфаркт.
Он никогда не носил с собой пистолета. Меня это очень обижало, потому что в удостоверении папы было написано, что он имеет право на ношение и хранение табельного оружия, то есть я имел все основания повыёбываться перед пацанами во дворе - но отец мне такой возможности не давал. Ему вообще не нужно было оружие. В принципе. Когда он был подростком, его пытались зарезать за то, что дед повязал местного Хаджи-Мурата. Но мой будущий папа был резкий и чоткий, и как раз шёл с тренировки из кружка самбо, поэтому отделался шрамом от колена до подвздошной кости.
Истории неизвестно, что сказал по этому поводу мой дедушка, но джигита, который пытался препарировать папу, на следующее утро приволокли связанным его же родственники, что несколько необычно для ингушей. Так вот, имея столь значительный опыт в урегулировании бытовых конфликтов, папа никогда не полагался на оружие. Даже на холодное. Он полагался на взгляд, тембр голоса и интонацию. А дед, кстати, обходился только взглядом. Его в войну перемалывало трижды, но он дошёл до Вены в звании старшего сержанта артиллерии, а вернувшись домой, стал ловить бандитов. Не представляю себе оружия, вид которого мог бы пробудить в деде тёплые чувства. Не-не-не. Он даже не матерился. Просто смотрел…
Дядька остался у меня. Грузный, лысый, с асимметричной по случаю ранения головой. Только на моих глазах он с того света раза три бодренько выкарабкивался. Товарищ полковник. Дед и отец тоже были товарищи полковники, но остался вот только дядька. Когда я институт закончил, он меня звал в армейскую газету работать. Я отказался, теперь жалею. Там, в армии, жопа, конечно, но чего-то жалею.
Учительница первая моя как-то обмолвилась, что в Африке нет снега, а я возразил, что есть, мне дядя рассказывал. Меня подняли на смех.
- Хули вы гогочете? - спросил я одноклассников. - И вы, Тамара Александровна, тоже хули? Мой дядя в Мозамбике воевал, его там съесть хотели, но перед этим он снег видел. Ша.
После уроков у крыльца школы меня встречал бить весь класс, даже девочки. На моей стороне были неврастеник Андрюха, немец Макс и жирдяй Дёня (в середине 90-х связался с бандитами и сейчас, наверное, до сих пор сидит). Нас четверых пиздили всем, что подворачивалось под руку. Даже девочки.
Потом мы догнали одного из истязателей - Виталика (член неблагополучной семьи, родители пьющие) и он ещё один раз отпиздил персонально меня, потому что он ходил в кружок вольной борьбы, а я занялся карате лишь через год после этого трагического происшествия.
Это был первый случай отгребания из-за дяди.
Второй случился примерно через двадцать четыре часа после первого. Я принёс в школу фотографию, на которой мой дядя был запечатлен на фоне пальм и мозамбикских камерадов, гуталиновой раскраски.
- Ах ты сука, - выдохнул класс. - Так ты не врал?! Пизда тебе!
- Фас! - сказала Тамара Александровна.
Состав жертв был всё тот же. Единственное отличие - после мы не пытались отыграться на Виталике.
С тех пор я не стремлюсь рассказывать в коллективе о своём дяде. Хотя помимо Мозамбика он воевал в целом ряде экзотических стран, а половину головы ему снесло осколком на учениях под Омском. Дядя оклемался, приспособился стрелять, целясь левым глазом, и в гробу видал увольнение из армии по инвалидности.
А папа мой спас от уничтожения Афганистан.
Его пригласили в особый отдел и поинтересовались - не хочет ли он поехать повоевать в знойную центральноазиатскую страну?
- Не горю, - признался папа.
- Но вы ведь коммунист? - хитро спросил особист. - Вам обязательно надо побывать в Афганистане! Сезон!
- Партия пошлёт - поеду, - сказал папа. - А сам заявление писать не буду, потому что впоследствии меня не поймёт мой младший сын, перспективный блогер. Он, знаете, должен родиться через пару месяцев, в довесок к своему старшему брату, будущему менту…
- Ну, тогда мы вас вычёркиваем, - разочаровался представитель кровавого режима.
Афганцам очень повезло. О, я знаю, о чём говорю, потому что основательность моего папы вошла в ведомственные легенды. Он решал проблемные вопросы с незатейливой решительностью. Года через два после Афганистана произошёл в строгаче, где папа работал, бунт. В зону ввели войска, прибыл республиканский прокурор, и авторитеты стеснительно залезли на козловой кран. На переговоры они потребовали папу. Одного. Он поднялся на кран, перетёр с ворами за их нехорошее поведение - и все вместе они спустились вниз. Потом папа выпил стакан водки, приехал домой и поймал свой первый инфаркт.
Он никогда не носил с собой пистолета. Меня это очень обижало, потому что в удостоверении папы было написано, что он имеет право на ношение и хранение табельного оружия, то есть я имел все основания повыёбываться перед пацанами во дворе - но отец мне такой возможности не давал. Ему вообще не нужно было оружие. В принципе. Когда он был подростком, его пытались зарезать за то, что дед повязал местного Хаджи-Мурата. Но мой будущий папа был резкий и чоткий, и как раз шёл с тренировки из кружка самбо, поэтому отделался шрамом от колена до подвздошной кости.
Истории неизвестно, что сказал по этому поводу мой дедушка, но джигита, который пытался препарировать папу, на следующее утро приволокли связанным его же родственники, что несколько необычно для ингушей. Так вот, имея столь значительный опыт в урегулировании бытовых конфликтов, папа никогда не полагался на оружие. Даже на холодное. Он полагался на взгляд, тембр голоса и интонацию. А дед, кстати, обходился только взглядом. Его в войну перемалывало трижды, но он дошёл до Вены в звании старшего сержанта артиллерии, а вернувшись домой, стал ловить бандитов. Не представляю себе оружия, вид которого мог бы пробудить в деде тёплые чувства. Не-не-не. Он даже не матерился. Просто смотрел…
Дядька остался у меня. Грузный, лысый, с асимметричной по случаю ранения головой. Только на моих глазах он с того света раза три бодренько выкарабкивался. Товарищ полковник. Дед и отец тоже были товарищи полковники, но остался вот только дядька. Когда я институт закончил, он меня звал в армейскую газету работать. Я отказался, теперь жалею. Там, в армии, жопа, конечно, но чего-то жалею.