Оффшорный Левиафан, локдауны и Апокалипсис
Томас Гоббс издал своего «Левиафана» в 1651-году, то есть через три года после того, как был заключен «Вестфальский мир» (два международных договора 1648 года). Эта хронологическая последовательность подтверждает тезис Освальда Шпенглера, утверждавшего, что место «теоретически ориентированных людей - находиться в хвосте, а не на острие великих событий» («Закат Европы», том 2). Такую последовательность событий (заключение договоров, а затем - публикация книги) можно интерпретитровать так, как будто Гоббс уловил подлинный дух и подлинную интригу того, о чем на самом деле договаривались подписанты, какие проблемы и вызовы перед ними стояли, и проявив весь свой талант выразил этот дух в доктринальном политическом сочинении. Успех этой книги вторит успеху "Вестфальской системы" - системы международных отношений, базирующейся на принципе территориального суверенитета государств.
Сама по себе книга "Левиафан" приобрела, однако, дурную славу, и не в последнюю очередь благодаря своему названию, а также и образу суверена, использованному Гоббсом - огромному морскому чудовищу, змею или дракону, упоминание которого встречается в главе 41 книги Иова Ветхого завета. В средневековой схоластике образ Левиафана интерпретировался, как образ Дьявола, который проиграл Богу битву за человечество, будучи пойманным на крючок - крест, на котором был распят Христос, чьё тело было использовано Господом в качестве наживки - об э ом пишет Карл Шмиитт в своём сочинении "Левиафан в учении Томаса Гоббса о государстве", 1938. В этом же сочинении упоминается средневековы образ Антихриста, который оседлает Левиафана в момент Апокалипсиса.
Многие исследователи считают "Левиафан" сочинением если не эзотерическим, то во всяком случае оставляющим многое недосказанным. Так Карл Шмитт в только что упомянутом труде пишет "Если учесть своеобразие гоббсовой психологии, то все еще остается возможным, что за этим образом кроется более глубокое, тайное значение. Как и все великие мыслители того времени, Гоббс знал толк в деле эзотерического утаивания. Он сам говорил о себе, что иногда делает «открытия», но подлинные свои мысли раскрывает только наполовину, и поступает подобно человеку, на секунду приотворившему окно, чтобы, испугавшись бури, сразу же снова его захлопнуть" (В переводе А.Ф. Филиппова, СПб, "Владимир Даль", 2006, стр. 141) .
Главной загадкой является, пожалуй, сам выбор образа морского животного для "смертного бога - искусственного человека, называемого Common-Wealth или государство". Государство является сувереном над территорией, расположеной на суше, но сам этот суверен находится очевидно вне данной территории, в "оффшоре". Не является ли эта особенность изначальной, проектной для такой сущности, как "государство Вестфальской системы"? Уж не этот ли, ординарный, но неизвестный широкой публике факт констатирует нам депутат Госдумы от партии "Единая Россия" и основатель молодёжного "Национально освободительного движения" (НОД) Евгений Фёдоров?
Джорджо Агамбен в своей книге "Stasis. La guerra civile come paradigma politico." ("Стазис. Гражданская война как политическая парадигма", Bollati Boringhieri, Torino 2015) проводит анализ гравюры с обложки первого издания "Левиафана" 1651 года, полагая, что для автора это изображение было "дверью или порогом, который должен был подвести, может быть и в завуалированном виде, к проблемному ядру книги" ("una porta o una soglia che doveva condurre, anche se in modo velato, nel nucleo problematico del libro").
Агамбен на основании своего анализа приходит к тому же выводу, который я привёл чуть выше: "Решающим является, в любом случае - за пределами оппозиции земля и море - изумительный факт, что "смертный Бог", "искуственный человек, называемый Common-wealth или Государство" (как Гоббс определяет во введении) пребывает не в городе, но вне его. Его местоположение является внешним не только по отношению к стенам города, но и по отношению к его территории, на ничейной земле или же в море - в любом случае не в городе. Common-wealth, body political не совпадает с физическим телом города."
Далее текст Агамбена становится совсем интересным в контексте нынешней "пандемии":
"Другая аномалия изображения, не менее загадочная, чем предыдущая и по всей вероятностью с ней связанная - это то, что город, за исключением нескольких вооруженных охранников и двух очень специальных фигур расположенных около собора, коими мы займёмся позже, полностью лишен своих жителей. Улицы совершенно пусты, город безлюден, там никто не живёт. Возможное объяснение этому - это то, что население города полностью перенесено в тело Левиафана: но это подразумевало бы, что не только суверен, но и народ не имеют своего места в городе".
Далее Агамбен анализирует гоббсово различение между "множеством" ( moltitudine) и "народом" (popolo), а также "множеством растворившимся" (в теле суверена - "moltitudine dissolta") и "множеством разъединённым " ("moltitudine disunita"), соответствующему состоянию до возникновения суверена. Он находит эти понятия и различения в другом знаменитом сочинении Гоббса - "De Cive" ("О Гражданине"), а также у других авторов, современников Гоббса, и рисует такую диаграмму переходов между состояниями ("popolo-re" - "народ - король", "guerra civile" - "гражданская война":
Далее Агамбен вспоминает о двух фигурах, упомянутых выше, на которые впервые обратила внимание некая Франческа Фальк (Francesca Falk): "две фигуры, стоящие на ногах перед собором носят маски с клювом, характерные для медиков, лечивших чуму. ... Фальк справедливо подчеркивает политическое (биополитическое) значение, которое медики приобретали во время эпидемии: их присутствие на изображении напоминает "отбор и исключение и близость на изображении между эпидемией, санитарией и суверенитетом". (цитата в цитате) Нерепрезентируемое (irrapresentabile) множество , подобное массе зачумлённых, может быть представлено только через охранников, которые надзирают за повиновением и через медиков, которые о них заботятся. Оно остаётся в городе, но только как объект обязанностей и заботы того, кто исполняет суверенитет. ("Добрых пастырей" - мой комментарий).
Как тут не вспомнить архивный документ об объявлении состояния чумы в конце 17 века, который раскопал М. Фуко (по его утверждению, документ весьма типичный), и опубликовал с комментариями в своей книге "Надзирать и наказывать" ("Surveiller et punir") - в апреле я сделал перевод главы, содержащий текст этого документа и комментарий Фуко. Так что "эпидемия" и "зачумлённые" - это не только метафоры, но и реальная практика. И по многим признакам, именно эту практику и пытаются повторить под видом "пандемии" с "локдаунами" - непонятно, больше, как спектакль или как политтехнология - а есть ли между этими понятиями какое-либо реальное различие?
Но и это еще не все изюминки книжки Агамбена. Далее в ней Агамбен напоминает о формуле К. Шмитта из его "Политической теологии" (1922): "все политические концепты есть секуляризованные теологические концепты". Как утверждает Агамбен, эту формулу нужно уточнить тем, что речь идёт существенным образом об эсхатологических концептах. "Современная политика базируется в этом смысле на секуляризации эсхатологии" - пишет Агамбен. Он также уверен, что "эсхатологическая перспектива была совершенно знакома Гоббсу. Она была, наконец, уже имплицитной в христианской традиции, в которой Левиафан ассоциировался с Антихристом, который начиная с Иренео, уже был идентифицирован Отцами Церкви, как "Человек аномии" знаменитого эсхатологического excursus во Втором письме Фессалоникийцам апостола Павла".
И Агамбен делает такое заключение: "И может быть, это ирония судьбы, что Левиафан - этот текст так плотно, и возможно иронично эсхатологический - стал одной из парадигм современной теории Государства."
Он также напоминает об ироническом замечании Гоббса в адрес Церкви, которая "забыла, что государство не только не действует, как катехон, но как раз и совпадает с тем эсхатологическим зверем который должен быть уничтожен в конце времён".
Текст Агамбена сравнительно недавний - 2015 года, но он опять, как и в случае с "Homo Sacer". предсказавшему по сути "войну с терроризмом" и узников Гуантанамо, предсказал то, что случилось: эсхатологический спектакль под названием "пандемия Ковидлы".
Как тут не вспомнить Пелевина с его "конец света будет просто телепередачей". Далеко ли выйдет этот спектакль за пределы телевизионной картинки (локдауны, закрытие бизнесов - это, конечно, серьёзное дополнение к картинке, но само по себе еще не Конец Света, хотя конечно смотря насколько далеко зайдёт этот удар по малому и среднему бизнесу)? Ведь согласно библейской мифологии Левиафан будет повержен рогом Бегемота (который в интерпретации Гоббса близок к фигуре партизана, вставшего на путь гражданской войны против узурпатора Левиафана). Или эсхатологический спектакль будут разыгрывать до конца, то есть до полного уничтожения "вестфальских" государств огнём гражданской войны или же их самоубийства через массовое убийство своего населения? Попытка осуществить второе, очевидно, приведёт к первому.
Действительно хорошие специалисты-правоведы в публичном праве знакомы с теологией, а значит и с содержанием священных текстов. Кроме них с этими текстами знакомы теологи и, возможно, некоторые священники. Так что то, что изложил в своей брошюрке Агамбен, не является каким-то откровением. Но широкой публике это неизвестно, для неё всё это - религиозное мракобесие и конспирология. Из тех, кто по русски об этом публично рассказывает, я могу, пожалуй, только ребе Девятова назвать. А ведь надо, надо, исследовать Писание! Хотя бы, чтобы жилось спокойнее.