Я твоя Суламифь, мой старый царь Соломон...
Оригинал взят у nmkravchenko в Я твоя Суламифь, мой старый царь Соломон...
24 июня 1928 года -
день рождения Инны Лиснянской
В женской поэзии тему старости чуть ли не впервые затронула и прекрасно раскрыла Инна Лиснянская, которой сегодня исполнилось бы 87.
_
Два брачных бражника, чьи крылья - нервный шёлк,
и первый выстрел почки,
и строчка дятлова, и соловьиный щёлк,
и дождика звоночки, -
_
весна блаженствует: приспели времена
раскрепощенья духа,
и речь открытая на улице слышна,
да я уже старуха.
_
Так обаятельно-легко, чуть ли не с юмором у нас о старости ещё не писали.
_
Старость
_
Вот до снега с тобой
мы выходим на просеку,
потому что зимой
нету силушки - по снегу.
...Где до тающих дней
мы довольны берлогою -
с коробком новостей
и сторонней подмогою.
Вот и мысли летят,
словно листья отдельные,
и понять не хотят,
что уже запредельные.
-
Ахматова тоже сравнительно долго жила, но у неё нет этой темы. Она - вечная дама. Цветаева, писавшая: "когда я буду бабушкой, годов через десяточек, причудницей, забавницей - вихрь с головы до пяточек!", Татьяна Бек, обещавшая: "я буду честная старуха", - не успели, не стали ими. Лиснянская испила из этой горестной чаши сполна. Но стихи, выходившие из под её пера, - во все годы удивительно молодые.
Один из стихотворных циклов Инны Лиснянской, посвящённый Семёну Липкину, называется "Гимн". Он - о счастливой любви в старости. Настоящее и библейская древность просвечивают одно сквозь другое. Это гимн Соломону - ответ старой новой Суламифи на царскую "Песнь песней":
_
Я - твоя Суламифь, мой старый царь Соломон.
Твои мышцы ослабли, но твой проницателен взгляд.
Тайны нет для тебя, но, взглянув на зелёный склон,
ты меня не узнаешь, одетую в платье до пят,
меж старух, собирающих розовый виноград.
И, раздев, не узнал бы: как волны песка мой живот,
и давно мои ноги утратили гибкость лоз,
грудь моя, как на древней пальме увядший плод,
а сквозь кожу сосуды видны, как сквозь крылья стрекоз.
Иногда я тебя поджидаю у Яфских ворот.
Но к тебе не приближусь. Зачем огорчать царя?
Славен духом мужчина, а женщина - красотой.
От объятий твоих остывая и вновь горя,
наслаждаюсь я песней не меньше, чем плотью тугой,
ведь любовь появилась песне благодаря.
_
Почти шокирующие образы старости из второй строфы, подобранные как антонимы Соломоновым любовным эпитетам, совсем не жалость вызывают, но ощущение силы духа, способного к столь жёсткой и спокойной беспристрастности взгляда на себя со стороны, что лишь контрастнее выделяется идущий изнутри свет.
_
Среди космических руин
есть два сверкания во мгле:
твоих очей аквамарин
держит меня на земле.
Ах, обнимай, обнимай меня!
_
Уже вступает в третий круг
тысячелетье на часах.
И только нежность твоих рук
держит меня в облаках.
О, не роняй, не роняй меня!
_
Так непонятны времена,
так много бед в родном краю...
И лишь любовь, она одна
держит меня в раю.
О, не бросай, не бросай меня!
_
Светлана Лебедева написала по моей просьбе песню на эти стихи Лиснянской, и когда она прозвучала у нас на вечере, многие были поражены, что этот панегирик любви написан 80-летней женщиной своему 90-летнему мужу.
_
Инна Лиснянская и Семён Липкин
_
Ничего из любви и в старости не ушло:
ты, как прежде, нежности шепчешь мне на ушко,
и , как Парка вдевает нитку судьбы в ушко,
так в кольцо обручальное я продеваю строку
и восторг прикрепляю к рифменному узелку:
не встречала прекрасней тебя никого на своём веку!
_
Нет, это не безмятежное воркование старосветских помещиков. Какие и тут порой кипят страсти! Из стихотворения "Ревность":
_
В уходящую спину смущённо смотрю из окна...
Твоя ревность и трогательна, и смешна.
Неужели не видишь, что я и стара, и страшна,
и помимо тебя никому на земле не нужна?
_
Её любовь к нему светится в каждой строчке:
_
Тяжело мне смотреть, как твой тяжелеет шаг,
тяжело мне слышать, как дышишь ты тяжело,
выходя на участок в семь соток, в поющий сад,
(в нашей бедной стране только сад не нищ и не наг),
я хочу невозможного, - как бы время ни шло,
был ты каждому утру, как чести и славе, рад.
_
Семён Израилевич Липкин умер в последний день марта 2003 года. Одна из последних книг Инны Лиснянской "Без тебя" посвящена памяти мужа.
_
_
Встал над тобою чёрный гранит.
Необработан камень с торца.
Ангел, который меня хранит,
обрёл черты твоего лица
в нимбе седого венца.
_
Голосом, как окислённая медь,
он говорит мне: кончай скорбеть,
это тебе не к лицу.
Ты рождена, чтоб любить и петь
землю и славу Творцу.
_
***
Сорок дней дышу я, как в дыму
около огня.
Сорок дней душа твоя в дому
около меня.
_
Для тебя и рюмка, и калач,
весь в поминках стол.
Сорок дней мне говоришь: «Не плачь,
волю я обрёл,
_
волю ту, что я имел в обрез,
будучи живым.
Не горюй! Я здесь! Я не исчез!
Просто стал незрим».
_
_
«Книга эта писалась мной в великой скорби» - слова автора с форзаца издания. И говорить о таких стихах со стороны - невозможно, о них судить нужно уже в другой системе координат.
_
Я брожу, мой милый,
меж соседних дач,
в собственные жилы
загоняя плач.
_
Каменеет в теле
дождевая нить.
А на самом деле
хочется мне выть.
_
Хочется мне горе
выплакать моё,
но оно не море,
а небытиё.
_
_
Эта книга - обнажённый нерв расставания. Боль, бьющая поверх рифм, строф.
_
Я оплачу тебя под напев былинный,
под горчайший напев, но славный,
я оплачу тебя, как Христа Магдалина
и как Игоря Ярославна.
_
Ах, как много простора для женского плача -
от олив назаретских до ельников жёстких,
от холодных снегов до песков горячих,
от Овечьих ворот до кремлёвских!
_
В стихах настойчиво, упрямо звучит мотив воскрешения из мёртвых:
_
...и мне, так долго живущей,
простит овдовевший стих,
который мычит, скорбя,
мычит из последних сил,
что Он воскресит тебя,
как Лазаря воскресил.
_
Она чувствует его повсюду - в голубе, который «бьётся о ставень так, что седые перья летят с крыла», в звезде, что «удержалась в своём паденье и засверкала перед окном седым», в его пиджаке, что «с гвоздя упал, как подранок, машет пустым рукавом и не может взлететь».
_
Это весь мир окружающий стал тобою,
пренебрегая тенью и сладким сном.
Видишь, сижу я с закушенною губою
двадцать девятые сутки перед окном.
_
Свет, наподобие колеса,
в майскую зелень ныряет.
Птицы на разные голоса
имя твоё повторяют:
_
имя твоё выдувают шмели
в златомохнатые дудки,
шепчут на влажных участках земли
имя твоё незабудки.
_
***
_
И одуванчик поседелый
с твоей смешался сединой.
Стою с улыбкой оробелой
к стене бревенчатой спиной.
_
А где упал, там незабудка
расширилась, как вещий глаз.
Ты стал природою. И жутко
мне на неё смотреть сейчас.
_
_
Она пишет письма «умершей своей половине», как Цветаева - Рильке на тот свет:
_
Я беспокою вечный твой покой.
Прости, но я не верю, что ты спишь, -
мне кажется, за жизнью ты следишь:
сырая вечность под её рукой,
а под моей - компьютерная мышь
мне помогает справиться с тоской.
_
Она пытается «миры разобщённые связывать в Интернете» в безумной надежде, что «непременно встретимся мы с тобой, как Гумилёв говаривал...»
_
Хочется думать иль грезить, по крайней мере,
что непременно встретимся мы с тобой,
как Гумилёв говаривал: «Ах, на Венере»
или ещё на какой звезде голубой.
_
Сквозь боль и горечь потери, сквозь стон и плач просачивается «тепло жизни и свет любви», они бьют сквозь неё - точно солнце сквозь дождь.
_
_
В одном из стихотворений Лиснянской есть такие пронзительные строки:
_
За ночь одну пожелтели берёзы,
поздней красой меня сводят с ума.
Господи Боже, кому мои слёзы?
Господи Боже, кому я сама?
_
А я читала их сквозь слёзы и думала: мне! Мне! Настолько мне всё это было близко. Я написала ей тогда письмо о том, что значит для меня её поэзия. И вот её ответ:
«Дорогая Наталия Максимовна! Получила от Вас письмо и книгу. Большое спасибо за добрые слова о моём стихотворчестве. Книгу Вашу прочла с большим интересом от корки до корки. В стихах много горечи, одиночества и печали с просветлениями души. Вы пишете мне о близости наших душ. Действительно, все души стихотворцев уже тем близки, что вдуты в нас Господом. А вот характеры, определяющие судьбу, у каждого пишущего, как и музыка стиха (чем главным образом и отличаются друг от друга крупные русские поэты), совершенно разные. Вы удивляетесь, как зачастую поэты не похожи сами на себя. Это естественно. Поэзия не проистекает из одной только биографии, если это так, то это не поэзия, а сплошное самовыражение «в минуту жизни трудную». Моя жизнь - совершенно другая вследствие моего характера, - никогда: пионерство, комсомольство, партийность, литкружковство. Живу уединённо и лишь под нажимом раз в пять лет выхожу на сцену. Мне очень тяжело обнажать свои мысли и чувства перед аудиторией. В моём воображении есть некий читатель, общающийся с моими виршами с глазу на глаз. В поэтах я себя, в сущности, не числю. Не потому, что я, скажем, пишу хуже всех пишущих ныне, а потому, что передо мной всегда образцы великой русской поэзии, до коих мне не дотянуться. Такое самопонимание приносит скорее облегчение, чем тягость. Ибо я знаю: никто о моих стихотворных опытах не отзовётся хуже, чем я сама. Не примите моё предельно искреннее письмо за кокетство или жеманство. А пишу стихи я, как и Вы говорите о себе, оттого, что не могу не писать. Но добрые слова, за которые я Вас благодарю, тем не менее всегда согревают.
Желаю Вам вдохновения, стихов и прозы, и радостей жизни.
Ваша Инна. 2 мая 2004»
24 июня 1928 года -
день рождения Инны Лиснянской
В женской поэзии тему старости чуть ли не впервые затронула и прекрасно раскрыла Инна Лиснянская, которой сегодня исполнилось бы 87.
_
Два брачных бражника, чьи крылья - нервный шёлк,
и первый выстрел почки,
и строчка дятлова, и соловьиный щёлк,
и дождика звоночки, -
_
весна блаженствует: приспели времена
раскрепощенья духа,
и речь открытая на улице слышна,
да я уже старуха.
_
Так обаятельно-легко, чуть ли не с юмором у нас о старости ещё не писали.
_
Старость
_
Вот до снега с тобой
мы выходим на просеку,
потому что зимой
нету силушки - по снегу.
...Где до тающих дней
мы довольны берлогою -
с коробком новостей
и сторонней подмогою.
Вот и мысли летят,
словно листья отдельные,
и понять не хотят,
что уже запредельные.
-
Ахматова тоже сравнительно долго жила, но у неё нет этой темы. Она - вечная дама. Цветаева, писавшая: "когда я буду бабушкой, годов через десяточек, причудницей, забавницей - вихрь с головы до пяточек!", Татьяна Бек, обещавшая: "я буду честная старуха", - не успели, не стали ими. Лиснянская испила из этой горестной чаши сполна. Но стихи, выходившие из под её пера, - во все годы удивительно молодые.
Один из стихотворных циклов Инны Лиснянской, посвящённый Семёну Липкину, называется "Гимн". Он - о счастливой любви в старости. Настоящее и библейская древность просвечивают одно сквозь другое. Это гимн Соломону - ответ старой новой Суламифи на царскую "Песнь песней":
_
Я - твоя Суламифь, мой старый царь Соломон.
Твои мышцы ослабли, но твой проницателен взгляд.
Тайны нет для тебя, но, взглянув на зелёный склон,
ты меня не узнаешь, одетую в платье до пят,
меж старух, собирающих розовый виноград.
И, раздев, не узнал бы: как волны песка мой живот,
и давно мои ноги утратили гибкость лоз,
грудь моя, как на древней пальме увядший плод,
а сквозь кожу сосуды видны, как сквозь крылья стрекоз.
Иногда я тебя поджидаю у Яфских ворот.
Но к тебе не приближусь. Зачем огорчать царя?
Славен духом мужчина, а женщина - красотой.
От объятий твоих остывая и вновь горя,
наслаждаюсь я песней не меньше, чем плотью тугой,
ведь любовь появилась песне благодаря.
_
Почти шокирующие образы старости из второй строфы, подобранные как антонимы Соломоновым любовным эпитетам, совсем не жалость вызывают, но ощущение силы духа, способного к столь жёсткой и спокойной беспристрастности взгляда на себя со стороны, что лишь контрастнее выделяется идущий изнутри свет.
_
Среди космических руин
есть два сверкания во мгле:
твоих очей аквамарин
держит меня на земле.
Ах, обнимай, обнимай меня!
_
Уже вступает в третий круг
тысячелетье на часах.
И только нежность твоих рук
держит меня в облаках.
О, не роняй, не роняй меня!
_
Так непонятны времена,
так много бед в родном краю...
И лишь любовь, она одна
держит меня в раю.
О, не бросай, не бросай меня!
_
Светлана Лебедева написала по моей просьбе песню на эти стихи Лиснянской, и когда она прозвучала у нас на вечере, многие были поражены, что этот панегирик любви написан 80-летней женщиной своему 90-летнему мужу.
_
Инна Лиснянская и Семён Липкин
_
Ничего из любви и в старости не ушло:
ты, как прежде, нежности шепчешь мне на ушко,
и , как Парка вдевает нитку судьбы в ушко,
так в кольцо обручальное я продеваю строку
и восторг прикрепляю к рифменному узелку:
не встречала прекрасней тебя никого на своём веку!
_
Нет, это не безмятежное воркование старосветских помещиков. Какие и тут порой кипят страсти! Из стихотворения "Ревность":
_
В уходящую спину смущённо смотрю из окна...
Твоя ревность и трогательна, и смешна.
Неужели не видишь, что я и стара, и страшна,
и помимо тебя никому на земле не нужна?
_
Её любовь к нему светится в каждой строчке:
_
Тяжело мне смотреть, как твой тяжелеет шаг,
тяжело мне слышать, как дышишь ты тяжело,
выходя на участок в семь соток, в поющий сад,
(в нашей бедной стране только сад не нищ и не наг),
я хочу невозможного, - как бы время ни шло,
был ты каждому утру, как чести и славе, рад.
_
Семён Израилевич Липкин умер в последний день марта 2003 года. Одна из последних книг Инны Лиснянской "Без тебя" посвящена памяти мужа.
_
_
Встал над тобою чёрный гранит.
Необработан камень с торца.
Ангел, который меня хранит,
обрёл черты твоего лица
в нимбе седого венца.
_
Голосом, как окислённая медь,
он говорит мне: кончай скорбеть,
это тебе не к лицу.
Ты рождена, чтоб любить и петь
землю и славу Творцу.
_
***
Сорок дней дышу я, как в дыму
около огня.
Сорок дней душа твоя в дому
около меня.
_
Для тебя и рюмка, и калач,
весь в поминках стол.
Сорок дней мне говоришь: «Не плачь,
волю я обрёл,
_
волю ту, что я имел в обрез,
будучи живым.
Не горюй! Я здесь! Я не исчез!
Просто стал незрим».
_
_
«Книга эта писалась мной в великой скорби» - слова автора с форзаца издания. И говорить о таких стихах со стороны - невозможно, о них судить нужно уже в другой системе координат.
_
Я брожу, мой милый,
меж соседних дач,
в собственные жилы
загоняя плач.
_
Каменеет в теле
дождевая нить.
А на самом деле
хочется мне выть.
_
Хочется мне горе
выплакать моё,
но оно не море,
а небытиё.
_
_
Эта книга - обнажённый нерв расставания. Боль, бьющая поверх рифм, строф.
_
Я оплачу тебя под напев былинный,
под горчайший напев, но славный,
я оплачу тебя, как Христа Магдалина
и как Игоря Ярославна.
_
Ах, как много простора для женского плача -
от олив назаретских до ельников жёстких,
от холодных снегов до песков горячих,
от Овечьих ворот до кремлёвских!
_
В стихах настойчиво, упрямо звучит мотив воскрешения из мёртвых:
_
...и мне, так долго живущей,
простит овдовевший стих,
который мычит, скорбя,
мычит из последних сил,
что Он воскресит тебя,
как Лазаря воскресил.
_
Она чувствует его повсюду - в голубе, который «бьётся о ставень так, что седые перья летят с крыла», в звезде, что «удержалась в своём паденье и засверкала перед окном седым», в его пиджаке, что «с гвоздя упал, как подранок, машет пустым рукавом и не может взлететь».
_
Это весь мир окружающий стал тобою,
пренебрегая тенью и сладким сном.
Видишь, сижу я с закушенною губою
двадцать девятые сутки перед окном.
_
Свет, наподобие колеса,
в майскую зелень ныряет.
Птицы на разные голоса
имя твоё повторяют:
_
имя твоё выдувают шмели
в златомохнатые дудки,
шепчут на влажных участках земли
имя твоё незабудки.
_
***
_
И одуванчик поседелый
с твоей смешался сединой.
Стою с улыбкой оробелой
к стене бревенчатой спиной.
_
А где упал, там незабудка
расширилась, как вещий глаз.
Ты стал природою. И жутко
мне на неё смотреть сейчас.
_
_
Она пишет письма «умершей своей половине», как Цветаева - Рильке на тот свет:
_
Я беспокою вечный твой покой.
Прости, но я не верю, что ты спишь, -
мне кажется, за жизнью ты следишь:
сырая вечность под её рукой,
а под моей - компьютерная мышь
мне помогает справиться с тоской.
_
Она пытается «миры разобщённые связывать в Интернете» в безумной надежде, что «непременно встретимся мы с тобой, как Гумилёв говаривал...»
_
Хочется думать иль грезить, по крайней мере,
что непременно встретимся мы с тобой,
как Гумилёв говаривал: «Ах, на Венере»
или ещё на какой звезде голубой.
_
Сквозь боль и горечь потери, сквозь стон и плач просачивается «тепло жизни и свет любви», они бьют сквозь неё - точно солнце сквозь дождь.
_
_
В одном из стихотворений Лиснянской есть такие пронзительные строки:
_
За ночь одну пожелтели берёзы,
поздней красой меня сводят с ума.
Господи Боже, кому мои слёзы?
Господи Боже, кому я сама?
_
А я читала их сквозь слёзы и думала: мне! Мне! Настолько мне всё это было близко. Я написала ей тогда письмо о том, что значит для меня её поэзия. И вот её ответ:
«Дорогая Наталия Максимовна! Получила от Вас письмо и книгу. Большое спасибо за добрые слова о моём стихотворчестве. Книгу Вашу прочла с большим интересом от корки до корки. В стихах много горечи, одиночества и печали с просветлениями души. Вы пишете мне о близости наших душ. Действительно, все души стихотворцев уже тем близки, что вдуты в нас Господом. А вот характеры, определяющие судьбу, у каждого пишущего, как и музыка стиха (чем главным образом и отличаются друг от друга крупные русские поэты), совершенно разные. Вы удивляетесь, как зачастую поэты не похожи сами на себя. Это естественно. Поэзия не проистекает из одной только биографии, если это так, то это не поэзия, а сплошное самовыражение «в минуту жизни трудную». Моя жизнь - совершенно другая вследствие моего характера, - никогда: пионерство, комсомольство, партийность, литкружковство. Живу уединённо и лишь под нажимом раз в пять лет выхожу на сцену. Мне очень тяжело обнажать свои мысли и чувства перед аудиторией. В моём воображении есть некий читатель, общающийся с моими виршами с глазу на глаз. В поэтах я себя, в сущности, не числю. Не потому, что я, скажем, пишу хуже всех пишущих ныне, а потому, что передо мной всегда образцы великой русской поэзии, до коих мне не дотянуться. Такое самопонимание приносит скорее облегчение, чем тягость. Ибо я знаю: никто о моих стихотворных опытах не отзовётся хуже, чем я сама. Не примите моё предельно искреннее письмо за кокетство или жеманство. А пишу стихи я, как и Вы говорите о себе, оттого, что не могу не писать. Но добрые слова, за которые я Вас благодарю, тем не менее всегда согревают.
Желаю Вам вдохновения, стихов и прозы, и радостей жизни.
Ваша Инна. 2 мая 2004»