город поющих призраков
Итак, уведя два главных «Оскара» из-под носа Финчера и разозлив ненароком половину Интернета, но зато собрав в мировом прокате огромные деньги (кого в реальном мире волнуют ворчащие блоггеры), Том Хупер со своего второго полнометражного захода получил ключи от Голливуда, а на выбор - любые деньги, любых звёзд и любой материал, на основе которого душа пожелает снять следующее творение. Душа, миновав предложенного вездесущим "Марвелом" «Железного человека 3», быстро определилась с выбором, и так Хупер встал за штурвал экранизации мюзикла восьмидесятых, адаптированного с классического текста Виктора Гюго. В качестве же особой фишки проекта было сделано решение записать все песни не в уютной оснащённой студии, а прямо на съёмочной площадке, для пущего эмоционального накалу.
С накалом здесь вообще всё в порядке. С первой же минуты, когда камера взмывает из морских глубин навстречу фаталистичному хору каторжников, и до последней, когда tout le monde восходит на баррикаду и триумфально машет триколором, бескомпромиссные, ничем не замутнённые эмоции захлёстывают кадр сверху донизу. Одни влюбляются, другие мучаются, третьи переживают просветление, четвёртые дают экспозицию, пятые поднимают те самые флаги, время от времени они меняются местами или исполняют некую комбинацию перечисленного. Важно отметить, что сложнее или тоньше их чувства от этого отнюдь не становятся, и в целом драматургия «Отверженных» на протяжении всего их 160-минутного хронометража обладает всей лёгкостью и изяществом мешка с кувалдами.
Актёрскому ансамблю предложено играть не людей, но персонифицированные эмоции, взятые отдельно от всего и возведённые в абсолют. И играют они, необходимо признать, с достойной уважения, а порой и восхищения самоотдачей, но этот материал изначально не позволяет им играть ничего, кроме бесконечных каверов на одну и ту же песню. Сколько ни выкладывайся, мелодия не изменится. Живыми людьми по итогам действа выглядят разве что Мариус и Эпонина, да и то скорее благодаря свежести лиц Эдди Редмэйна и Саманты Баркс, нежели каким-то сценарным изыскам.
В остальном Джекман в первых двух сценах изображает не ведающего, что творящего, а после этого - воплощение праведности, Редмэйн и Сейфрид изображают буквальную любовь с первого взгляда, Баркс даёт любовь безответную, и несколько раз, аки чёртики из табакерки, откуда-нибудь выпрыгивают Саша Барон Коэн и Хелена Бонэм Картер, дабы разбавить происходящее атмосферой «Свини Тодда». На своём собственном, отдельном куске плёнки, царит Энн Хэтуэй, чья душераздирающая трёхминутка страдания под названием “I Dreamed a Dream” заставит рыдать скалу и преклониться Киноакадемию. Наконец, хуже и при этом смешнее всего приходится Расселу Кроу, чей персонаж, как раз-таки встретившись лицом к лицу с нетривиальностью человеческой натуры, не находит ничего лучше и осмысленнее, кроме как незамедлительно покинуть здание.
Всю эту временами откровенно поражающую условность и схематичность, дополняет - а нередко и становится для неё фундаментом - сюжет, беспощадный к любому органичному развитию действа. Вальжан не проходит в кадре восьмилетний путь от беглого каторжника до «господина мэра» - он вдохновенно поёт о том, как намерен измениться, а остальное сделает подпись на экране «1823 год». В 1823-м, стоит Жаверу страстно пропеть о том, что «я его не оставлю, я его найду», как история тут же бросается в 1832-й, где зрителя мигом встречают воннаби-революционеры, пополняющие собой ряды протагонистов. Тот факт, что к противостоянию Вальжана и Жавера они не имеют никакого отношения, да и вообще все они, не считая Мариуса и знакомого каждому отечественному читателю мальчика Гавроша - никто и звать их никак, кажется, никого не волнует.
Таким образом, в конце концов весь сюжет сводится к тому, что восемь центральных персонажей удобно натыкаются друг на дружку, когда того требуют авторы, дабы родить очередной виток тех драмы, этим же волшебным способом разрешаются конфликты, если попросту не рассеиваются в дыму ружей. Герои читают чужие письма, идут на панель, ныряют в канализационное дерьмо, под конец вовсе возвращаясь из мёртвых в свете соборных свечей, прежде чем камера в последний раз взмоет ввысь для финальной панорамы.
В этой истории с предельной регулярностью встречаются моменты, указывающие на то, чем она могла бы быть при менее кондовом и искусственном подходе - а именно, печальной и красивой повестью о вечно поющих и не всегда слышащих друг друга ангелах Парижа, пытающихся выстроить свою жизнь под гнётом неумолимого времени. На экране вместо этого предстаёт не более чем монотонная и беспомощная мелодрама, включённая на полную громкость, но вызывающая от этого только меньше эмоционального ответа.
Да и какой тут вообще может быть ответ, с такой-то режиссурой. Отличительная черта у Хупера, помимо его стабильно отменной работы с актёрами, с самого начала была одна - редко когда уместное, а в основном едва ли не извращённое злоупотребление крупными планами и наклонами камеры с тем, чтобы кадр был чуть ли не диагональным. В «Отверженных» ничего не изменилось, и в итоге картинка даже на общих планах выглядит неестественно плоской, закрытой, не способной дышать. Что касается актёров, они вынуждены подавляющее большинство времени петь прямиком в камеру, и отсутствие у них сдержанности вкупе с фактическим отсутствием пространства между их лицами и зрительным залом окончательно лишает тех, кто находится в последнем, причин заботиться о происходящем. Нет никакого смысла чувствовать что-либо по отношению к персонажам, когда они с таким самоотверженным старанием справляются с этим сами. «Вы слышите, как люди поют?», спрашивают они нас в финале. Слышим. А толку - чуть.
Любите кино.
http://www.kinokadr.ru/articles/2013/02/09/miserables.shtml
Click to view