Планирование и топливный вопрос
Как уже упоминалось, топливный кризис заставил большевиков обратиться непосредственно к практическому планированию народного хозяйства.
В данной публикации постараемся осветить этот вопрос чуть более подробно.
IВступление России в Первую Мировую войну лишило страну привозного английского угля. В виду невозможности покрытия потребностей отечственым углем в качестве экстренной меры было принято решение использовать в качестве топлива дрова.
В результате, массовая вырубка лесов на топливо быстро истощила эти ресурсы.
В лесном хозяйстве назрел сильнейший кризис из-за варварского переруба, начавшегося еще в 1914 году, когда было разрешено рубить 10 годичных лесосек. В 1918/19 году было отпущено 3 дровяные лесосеки, в 1919/20 году отпущено 3 дровяные и 3 строевые лесосеки, в 1920/21 году отпущено 2 строевые и 5 дровяных лесосек. Всего за годы войны было израсходовано 26 годовых лесосек. В Европейской части России вырубкам подверглись 96% лесопокрытой площади. В некоторых районах лес был практически сведен под корень. Например, в Орловской губернии были вырублены лесосеки вплоть до 1949 года.
Стоит отметить, что заготовка дров зависит от множества факторов, таких как: наличие железной дороги (дрова можно заготавливать не далее 15 верст от железнодорожной ветки), наличием рабочих рук, гужевой тяги и обеспеченности ее сбруей и санями, наличие продовольствия, отпущенное на заготовку время, а также от распутицы.
Использование данного топлива также требовало серьезных капитальных затрат.
Например, 1919 году была построена целая сеть из лесовозных железных дорог. Действовало 19 веток, строилось 97 веток, изыскания шли на 98 ветках. Но уже осенью 1919 года вопрос о дровах встал ребром. В октябре все дрова в 100 верстах от Петрограда были отданы военных заводам, а в ноябре была создана «база дров на колесах» для экстренной помощи этим заводам.
Энергетическая рентабельность использования дров в качестве топлива также неуклонно снижалась.
Уже в 1921 году дрова подвозились в Москву за 400 верст, и такой пробег дров по железной дороге все более и более сокращал объем топлива, который доставался потребителям.
Т.е. к началу периода восстановления народного хозяйства, запасы дровяного топлива находились на грани исчерпания. Шахты Донбасса же серьезно пострадали в ходе боевых действий. На импортный уголь можно было и не рассчитывать.
В результате войны топливное хозяйство оказалось настолько разрушенным и расстроенным, что его не хватало даже для работы железных дорог. Транспорт с трудом осуществлял минимум перевозок, в первую очередь хозяйственных.
IIВ такой трудной ситуации взор ряда специалистов, в первую очередь Кржижановского, пал на использование местных топлив: бурого угля и торфа. Но далеко не все согласились с этим мнением.
Поэтому в 1920-е гг. между плановиками шла борьба по поводу какие виды минерального топлива более предпочтительно использовать для снабжения старых промышленных районов.
Можно выделить два варианта:
1) максимально возможное использование местных топлив, в основном бурого уголя и торфа, обладающих меньшей теплотворной способностью, но которые территориально находились вблизи основных потребителей и имели большие запасы, однако, для освоения которых требовались серьезные капитальные вложения, так как в капиталистической России они не рассматривались всерьез как источники топлива.
2) Ставка на дальнепривозные каменный уголь и нефть, дело с которыми обстояло наоборот: бОльшая удельная теплота сгорания, удаленность от крупных потребителей, освоенность района месторождений, истощение наиболее вкусных запасов.
Таким образом у каждого стратегического направления было по два полюса и два минуса.
По сути рациональный выбор между данными вариантами сводится к определению энергетической и экономической рентабельности транспортировки топлива. Нахождение обоснованного баланса между местным и дальнепривозным топливом представляло стратегическую экономическую задачу.
План ГОЭЛРО на среднесрочную перспективу отдавал серьёзное внимание использованию местных топлив, т.е. первому варианту.
Однако, в 1920-1925 годах произошел "тактический маневр", когда основную роль в топливоснабжении стал играть каменный уголь и нефть. Топлива стало снова не хватать. При разработке контрольных цифр на 1926/27 год плановики столкнулись с нехваткой топлива и недостаточностью запасов. Потребление его росло быстрее, чем прирастала добыча. В 1925/26 году план по добыче был выполнен на 97%, а потребление составило 102,4% к плану. Расхождение - 5,4%, в натуральных показателях около 140 млн. пудов условного топлива.
Потребности покрывались из запасов, которые вовсе не были достаточны.
Таким образом, дефицит минерального топлива был уже вовсе не теоретическим предвидением, а реальностью, которая оказывала влияние на текущие плановые расчеты. В этой ситуации, плановики снова вернулись к идеям плана ГОЭЛРО об использовании местного топлива и сделали такой вывод: «Поэтому план нового строительства районных станций должен разрешить задачу питания существующих и развивающихся хозяйственных центров электроэнергией от нетранспортабельных видов местного топлива и водных сил».
Однако, по сравнению с планом ГОЭЛРО, который вовсе не исключал нефть и уголь из использования, плановики сделали более решительные выводы. Во-первых, была поставлена задача полного исключения нефти из топливного баланса электростанций. Во-вторых, было решено использовать каменный уголь и антрацит только в тех случаях, когда другого топлива не было. В-третьих, крупные станции, мощностью в 100 тысяч кВт, должны были строиться на запасах местных низкосортных углей.
Мысль плановиков шла дальше и были выдвинуты идеи использования новых технологий: «Газификация геологически молодых видов топлива может дать горючий газ, гудрон и полукокс. Гидрогенизация гудрона водородом, извлекаемым из газа, даст прекрасное моторное топливо, смазочные масла и нефтяные остатки».
В этой цитате описывается применение процесса Фишера-Тропша для переработки бурного угля. Советские плановики были весьма осведомлены в зарубежных технологических новинках и сразу же высоко оценили работу Франца Фишера и Ганса Тропша, которая вышла в свет прямо во время составления плана в 1926 году. Применение этого процесса для получения высокосортного топлива из низкосортного лежало в рамках идей плана ГОЭЛРО, и потому идея широкого его применения этого процесса развивалась плановиками вплоть до 1950-х годов и открытия западносибирской нефти.
IIIМежду тем вредители, засевшие в плановых органов пытались занизить плановые показатели добычи минерального топлива, особо ожесточенная борьба велась по вопросу необходимости разработки Кузнецкого бассейна. Резко против данной идеи высказалась группа плановиков из УССР во главе с Диманштейном, опирашиеся в своих расчетаз на возможности Донецкого бассейна. По их мнению, криворожской и керченской руды вполне остаточно для развития черной металллургии, и мнения о недостаточности запасов криворожских руд - это миф. Отверг Диманштейн и мнение об истощении запасов коксующегося угля в Донбассе.
Расчет Диманштейна, который впоследствии оказался участником группы вредителей и был осужден по делу «Промпартии», был довольно прост. Он прекрасно знал о том, что запасы железной руды в Кузбассе и угольные запасы Урала слишком малы для крупного металлургического производства. На Урале много железной руды, но мало угля, к тому же уголь Кизеловского месторождения был хуже по химическому составу и не годился для доменного.
Обладая послезнанием нетрудно понять, что если б тогда диманштейны взяли верх и сделали ставку на Донецкий бассейн, у СССР было бы мало шансов на Победу в Великой Отечественной войне.
В результате верного выбора направления индустриализации в стране появились новые топливные базы как на окраинах, так и в центре.
Так в 1929 г. было принято решение дополнительно ввести в план увеличение в пять раз добычи угля в Подмосковном бассейне и увеличение в три раза добычи торфа, чтобы максимально сократить перевозки угля из Донецкого бассейна в Центрально-промышленную область, которая становилась опорой всей советской индустрии.
Теоретические идеи использования топлива были сформулированы плановиками-коммунистами в виде принципа наиболее полного использования сырья: топливо, уголь, торф, нефть, воспринимались как сырье, а для сжигания предназначались лишь отходы.
Но противники советской власти также не сидели сложа руки. Имевшая место быть топливная напряженность была хорошим местом приложения вредительских усилий. Остановимся на этом вопросе чуть подробнее. В начале своей антисоветской деятельности вредители занимались главным образом, сохранением имущества старых владельцев, торможением развития конкретных предприятий, передачей информации, а также работой по предоставлению капиталистам концессий на особо выгодных условиях. Весной 1927 года заграничные круги сделали ставку на интервенцию в СССР, была поставлена другая задача - затормозить развитие всего народного хозяйства в целом и по возможности ввергнуть его в кризис, особенности в угольной, металлургической промышленности и на транспорте, что должно было облегчить интервенцию.
К началу первой пятилетки, Донбасс был всё ещё главным источником топлива для южного, центрального и ленинградского промышленных центров, от которых зависело все машиностроительное производство, в частности, производство вооружений.
Надо сказать, что вредители действовали весьма изобретательно.
Например, в сокращении использования местного топлива: торфа и бурого угля, они не удовлетворились сокращением добычи торфа до 15 млн. тонн на конец первой пятилетки. Была также развернута дискуссия о соотношении местного и дальнепривозного топлива, которая раздувалась намеренно, причем вредители защищали взаимоисключающие позиции. Рамзин показал: «Были две постановки вопроса. Одна заостряла вопрос о местном топливе, давая возможность отодвигать проблему связи Юга и Северо-Запада и Юга и ЦПО. Вторая постановка, шла, наоборот, в пользу преувеличения донецкого топлива, она производила своего рода демпинг по отношению к местному топливу»
Из этой дискуссии, которая получила свое отражение в хозяйственной прессе, нельзя было понять, к чему склоняются хозяйственники. К тому же она, выдвигая на первый план то одну, то другую точку зрения, позволяла вредителям извлечь выгоду в любом случае. Упор на местное топливо серьезно затруднял топливоснабжение Ленинграда и Центрально-промышленной области вокруг Москвы, поскольку эти районы не обладали достаточными ресурсами местного топлива. Упор на донецкий уголь также позволял расстроить снабжение топливом во время войны, по примеру расстройства хозяйства во время Первой мировой войны.
Помимо этого, как показывал Рамзин, умышленно задвигался на задний план наиболее выгодный метод добычи торфа - фрезерный, а также развивалась идея газификации торфа, которая получалась слишком дорогой и капиталоемкой.
Не менее изобретательно тормозилась электрификация Центрально-промышленного района на основе подмосковного угля. По показаниям Рамзина, торможение строительства Бобриковской станции было директивой «Промпартии». Для этого также была умышленно раздута дискуссия о строительстве Бобриковской или Тверской электростанции. Проект Тверской электростанции разрабатывался в противовес Бобриковской электростанции.
Для Каширской электростанции были заказаны мельницы «Резолютор» для помола угля. Формально они подходили к сорту подмосковного угля. Но в силу того, что в уголь имел включения колчедана, мельницы быстро выходили из строя и нуждались в ремонте каждые 200 часов, то есть каждую неделю.
"Благодаря" в том числе усилиям вредителей топливная промышленость и к концу Первой Пятилетки являлась тормозом советской индустриализации, точнее одним из. Так в 1932 г. отмечается как в целом отставание добывающей промышленности от обрабатывающей, так и снижение запасов топлива.
Таковы основные штрихи жесткой борьбы плановиков-коммунистов и специалистов, стоящих на антисоветских позициях, по топливному вопросу.
В данной публикации постараемся осветить этот вопрос чуть более подробно.
IВступление России в Первую Мировую войну лишило страну привозного английского угля. В виду невозможности покрытия потребностей отечственым углем в качестве экстренной меры было принято решение использовать в качестве топлива дрова.
В результате, массовая вырубка лесов на топливо быстро истощила эти ресурсы.
В лесном хозяйстве назрел сильнейший кризис из-за варварского переруба, начавшегося еще в 1914 году, когда было разрешено рубить 10 годичных лесосек. В 1918/19 году было отпущено 3 дровяные лесосеки, в 1919/20 году отпущено 3 дровяные и 3 строевые лесосеки, в 1920/21 году отпущено 2 строевые и 5 дровяных лесосек. Всего за годы войны было израсходовано 26 годовых лесосек. В Европейской части России вырубкам подверглись 96% лесопокрытой площади. В некоторых районах лес был практически сведен под корень. Например, в Орловской губернии были вырублены лесосеки вплоть до 1949 года.
Стоит отметить, что заготовка дров зависит от множества факторов, таких как: наличие железной дороги (дрова можно заготавливать не далее 15 верст от железнодорожной ветки), наличием рабочих рук, гужевой тяги и обеспеченности ее сбруей и санями, наличие продовольствия, отпущенное на заготовку время, а также от распутицы.
Использование данного топлива также требовало серьезных капитальных затрат.
Например, 1919 году была построена целая сеть из лесовозных железных дорог. Действовало 19 веток, строилось 97 веток, изыскания шли на 98 ветках. Но уже осенью 1919 года вопрос о дровах встал ребром. В октябре все дрова в 100 верстах от Петрограда были отданы военных заводам, а в ноябре была создана «база дров на колесах» для экстренной помощи этим заводам.
Энергетическая рентабельность использования дров в качестве топлива также неуклонно снижалась.
Уже в 1921 году дрова подвозились в Москву за 400 верст, и такой пробег дров по железной дороге все более и более сокращал объем топлива, который доставался потребителям.
Т.е. к началу периода восстановления народного хозяйства, запасы дровяного топлива находились на грани исчерпания. Шахты Донбасса же серьезно пострадали в ходе боевых действий. На импортный уголь можно было и не рассчитывать.
В результате войны топливное хозяйство оказалось настолько разрушенным и расстроенным, что его не хватало даже для работы железных дорог. Транспорт с трудом осуществлял минимум перевозок, в первую очередь хозяйственных.
IIВ такой трудной ситуации взор ряда специалистов, в первую очередь Кржижановского, пал на использование местных топлив: бурого угля и торфа. Но далеко не все согласились с этим мнением.
Поэтому в 1920-е гг. между плановиками шла борьба по поводу какие виды минерального топлива более предпочтительно использовать для снабжения старых промышленных районов.
Можно выделить два варианта:
1) максимально возможное использование местных топлив, в основном бурого уголя и торфа, обладающих меньшей теплотворной способностью, но которые территориально находились вблизи основных потребителей и имели большие запасы, однако, для освоения которых требовались серьезные капитальные вложения, так как в капиталистической России они не рассматривались всерьез как источники топлива.
2) Ставка на дальнепривозные каменный уголь и нефть, дело с которыми обстояло наоборот: бОльшая удельная теплота сгорания, удаленность от крупных потребителей, освоенность района месторождений, истощение наиболее вкусных запасов.
Таким образом у каждого стратегического направления было по два полюса и два минуса.
По сути рациональный выбор между данными вариантами сводится к определению энергетической и экономической рентабельности транспортировки топлива. Нахождение обоснованного баланса между местным и дальнепривозным топливом представляло стратегическую экономическую задачу.
План ГОЭЛРО на среднесрочную перспективу отдавал серьёзное внимание использованию местных топлив, т.е. первому варианту.
Однако, в 1920-1925 годах произошел "тактический маневр", когда основную роль в топливоснабжении стал играть каменный уголь и нефть. Топлива стало снова не хватать. При разработке контрольных цифр на 1926/27 год плановики столкнулись с нехваткой топлива и недостаточностью запасов. Потребление его росло быстрее, чем прирастала добыча. В 1925/26 году план по добыче был выполнен на 97%, а потребление составило 102,4% к плану. Расхождение - 5,4%, в натуральных показателях около 140 млн. пудов условного топлива.
Потребности покрывались из запасов, которые вовсе не были достаточны.
Таким образом, дефицит минерального топлива был уже вовсе не теоретическим предвидением, а реальностью, которая оказывала влияние на текущие плановые расчеты. В этой ситуации, плановики снова вернулись к идеям плана ГОЭЛРО об использовании местного топлива и сделали такой вывод: «Поэтому план нового строительства районных станций должен разрешить задачу питания существующих и развивающихся хозяйственных центров электроэнергией от нетранспортабельных видов местного топлива и водных сил».
Однако, по сравнению с планом ГОЭЛРО, который вовсе не исключал нефть и уголь из использования, плановики сделали более решительные выводы. Во-первых, была поставлена задача полного исключения нефти из топливного баланса электростанций. Во-вторых, было решено использовать каменный уголь и антрацит только в тех случаях, когда другого топлива не было. В-третьих, крупные станции, мощностью в 100 тысяч кВт, должны были строиться на запасах местных низкосортных углей.
Мысль плановиков шла дальше и были выдвинуты идеи использования новых технологий: «Газификация геологически молодых видов топлива может дать горючий газ, гудрон и полукокс. Гидрогенизация гудрона водородом, извлекаемым из газа, даст прекрасное моторное топливо, смазочные масла и нефтяные остатки».
В этой цитате описывается применение процесса Фишера-Тропша для переработки бурного угля. Советские плановики были весьма осведомлены в зарубежных технологических новинках и сразу же высоко оценили работу Франца Фишера и Ганса Тропша, которая вышла в свет прямо во время составления плана в 1926 году. Применение этого процесса для получения высокосортного топлива из низкосортного лежало в рамках идей плана ГОЭЛРО, и потому идея широкого его применения этого процесса развивалась плановиками вплоть до 1950-х годов и открытия западносибирской нефти.
IIIМежду тем вредители, засевшие в плановых органов пытались занизить плановые показатели добычи минерального топлива, особо ожесточенная борьба велась по вопросу необходимости разработки Кузнецкого бассейна. Резко против данной идеи высказалась группа плановиков из УССР во главе с Диманштейном, опирашиеся в своих расчетаз на возможности Донецкого бассейна. По их мнению, криворожской и керченской руды вполне остаточно для развития черной металллургии, и мнения о недостаточности запасов криворожских руд - это миф. Отверг Диманштейн и мнение об истощении запасов коксующегося угля в Донбассе.
Расчет Диманштейна, который впоследствии оказался участником группы вредителей и был осужден по делу «Промпартии», был довольно прост. Он прекрасно знал о том, что запасы железной руды в Кузбассе и угольные запасы Урала слишком малы для крупного металлургического производства. На Урале много железной руды, но мало угля, к тому же уголь Кизеловского месторождения был хуже по химическому составу и не годился для доменного.
Обладая послезнанием нетрудно понять, что если б тогда диманштейны взяли верх и сделали ставку на Донецкий бассейн, у СССР было бы мало шансов на Победу в Великой Отечественной войне.
В результате верного выбора направления индустриализации в стране появились новые топливные базы как на окраинах, так и в центре.
Так в 1929 г. было принято решение дополнительно ввести в план увеличение в пять раз добычи угля в Подмосковном бассейне и увеличение в три раза добычи торфа, чтобы максимально сократить перевозки угля из Донецкого бассейна в Центрально-промышленную область, которая становилась опорой всей советской индустрии.
Теоретические идеи использования топлива были сформулированы плановиками-коммунистами в виде принципа наиболее полного использования сырья: топливо, уголь, торф, нефть, воспринимались как сырье, а для сжигания предназначались лишь отходы.
Но противники советской власти также не сидели сложа руки. Имевшая место быть топливная напряженность была хорошим местом приложения вредительских усилий. Остановимся на этом вопросе чуть подробнее. В начале своей антисоветской деятельности вредители занимались главным образом, сохранением имущества старых владельцев, торможением развития конкретных предприятий, передачей информации, а также работой по предоставлению капиталистам концессий на особо выгодных условиях. Весной 1927 года заграничные круги сделали ставку на интервенцию в СССР, была поставлена другая задача - затормозить развитие всего народного хозяйства в целом и по возможности ввергнуть его в кризис, особенности в угольной, металлургической промышленности и на транспорте, что должно было облегчить интервенцию.
К началу первой пятилетки, Донбасс был всё ещё главным источником топлива для южного, центрального и ленинградского промышленных центров, от которых зависело все машиностроительное производство, в частности, производство вооружений.
Надо сказать, что вредители действовали весьма изобретательно.
Например, в сокращении использования местного топлива: торфа и бурого угля, они не удовлетворились сокращением добычи торфа до 15 млн. тонн на конец первой пятилетки. Была также развернута дискуссия о соотношении местного и дальнепривозного топлива, которая раздувалась намеренно, причем вредители защищали взаимоисключающие позиции. Рамзин показал: «Были две постановки вопроса. Одна заостряла вопрос о местном топливе, давая возможность отодвигать проблему связи Юга и Северо-Запада и Юга и ЦПО. Вторая постановка, шла, наоборот, в пользу преувеличения донецкого топлива, она производила своего рода демпинг по отношению к местному топливу»
Из этой дискуссии, которая получила свое отражение в хозяйственной прессе, нельзя было понять, к чему склоняются хозяйственники. К тому же она, выдвигая на первый план то одну, то другую точку зрения, позволяла вредителям извлечь выгоду в любом случае. Упор на местное топливо серьезно затруднял топливоснабжение Ленинграда и Центрально-промышленной области вокруг Москвы, поскольку эти районы не обладали достаточными ресурсами местного топлива. Упор на донецкий уголь также позволял расстроить снабжение топливом во время войны, по примеру расстройства хозяйства во время Первой мировой войны.
Помимо этого, как показывал Рамзин, умышленно задвигался на задний план наиболее выгодный метод добычи торфа - фрезерный, а также развивалась идея газификации торфа, которая получалась слишком дорогой и капиталоемкой.
Не менее изобретательно тормозилась электрификация Центрально-промышленного района на основе подмосковного угля. По показаниям Рамзина, торможение строительства Бобриковской станции было директивой «Промпартии». Для этого также была умышленно раздута дискуссия о строительстве Бобриковской или Тверской электростанции. Проект Тверской электростанции разрабатывался в противовес Бобриковской электростанции.
Для Каширской электростанции были заказаны мельницы «Резолютор» для помола угля. Формально они подходили к сорту подмосковного угля. Но в силу того, что в уголь имел включения колчедана, мельницы быстро выходили из строя и нуждались в ремонте каждые 200 часов, то есть каждую неделю.
"Благодаря" в том числе усилиям вредителей топливная промышленость и к концу Первой Пятилетки являлась тормозом советской индустриализации, точнее одним из. Так в 1932 г. отмечается как в целом отставание добывающей промышленности от обрабатывающей, так и снижение запасов топлива.
Таковы основные штрихи жесткой борьбы плановиков-коммунистов и специалистов, стоящих на антисоветских позициях, по топливному вопросу.