Методы политической войны. Дискредитация противника
(Роман Р. Уоррена «Вся королевская рать» как хрестоматия политической войны)
Продолжим обсуждение романа Роберта П. Уоррена «Вся королевская рать», которое мы ведем в рамках темы « Власть, господство, доминирование». В предыдущих публикациях речь шла об оформлении политической власти, т.е. о формировании ее аппарата - системы управления властными институтами в «демократическом» государстве, примером которого вполне может служить США. Не углубляясь в проблематику, связанную с ротацией представителей органов власти (в результате губернаторских выборов в тех же США состав администрации штата, как правило, претерпевает существенные, если не сказать радикальные, изменения), отметим лишь одну немаловажную деталь: формирование нового состава кабинета («королевской рати»), зачастую сопряжено с включением в нее лиц, являющихся потенциальными «точками уязвимости» формируемой системы управления. Именно по этим «болевым точкам» наносит удары политический противник. В основе сюжета романа Уоррена - коллизии, связанные как раз с такими ударами.
Политическая власть и ее точки уязвимости
Однако, не следует думать, что ситуация, описанная в романе Уоррена, обладает какой-то особой уникальностью. Например, в ходе выборов 2011 года в российскую Государственную Думу (в преддверии президентских выборов, когда Владимир Путин выдвинул свою кандидатуру на пост главы государства), такой «точкой уязвимости» был Дмитрий Медведев, на тот момент действующий президент РФ. А митинги, организованные Навальным в 2017 году, показали, что Медведев, с точки зрения противников нынешней российской власти, и в роли премьера является ее «точкой уязвимости».
Действия противника по отношению к той или иной «болевой точке» могут различаться. Так, в 2011 году «игра» строилась на дискредитации «Единой России» как «партии жуликов и воров» и на противопоставлении Медведева Путину. Медведеву давали понять, что при «правильном» поведении с его стороны, у него есть реальные шансы сохранить за собой пост главы государства (пусть и в чрезвычайных обстоятельствах). Однако, в 2017 году «оппозицией» была предпринята попытка прямой дискредитации Медведева. И тут же в СМИ была развернута кампания, суть которой сводилась к тому, что ответственность за утрату Медведевым «доверия народа» должен нести действующий президент, т.е. Владимир Путин.
Поэтому-то разбирая эпизоды политической войны, описанные Уорреном, мы должны отдавать себе отчет в том, что несмотря на прогресс в технологиях, в том числе информационных, арсенал этой войны, успешно применявшийся в первой половине прошлого века, нисколько не устарел и вполне востребован в наши дни.
Как и в обычной (классической) войне, в политической войне используются как наступательные средства, так и оборонительные. Роман «Вся королевская рать» демонстрирует возможности и того, и другого.
Пожалуй наиболее распространенное оружие политической войны - дискредитация противника. При этом атака, как правило, ведется на ту компоненту Власти, которую А. Кожев определяет как « Власть Судьи». Источнику Власти - т.е. людям, признавшим ее, - внушается мысль, что эта «власть» несправедлива, а сами «властители» - корыстные и бесчестные люди. Реже объектом информационно-психологической атаки становится Власть Вождя: «Хозяин сдал, он уже не тот, что раньше» (о Сталине в последние годы его жизни), «Акела промахнулся» (Киплинг, «Маугли»).
В перестройку и в последующие годы кампания по дискредитации была предпринята в отношении КПСС и Советского Проекта в целом. Этот крайне важный случай атаки на актуальную политическую власть в СССР (равно как и на возможность реставрации Проекта в наши дни) заслуживает отдельного и детального рассмотрения.
Здесь же следует указать лишь на то, что обычно дискредитация используется как «снайперское» оружие: объектом атаки, как правило, является конкретный политический деятель. Однако, для того, чтобы он стал точкой уязвимости атакуемой политической власти, с ним должно быть связано нечто реальное, что делает уязвимым лично его. Это могут быть его слабости, пристрастия, привязанности, его поступки в прошлом. Даже принципы, которыми этот человек «не может поступиться», могут - в умелых руках - стать источником его уязвимости.
Оправдываясь, становишься уязвимым. Нападение - лучший способ защиты!
В 1990 году под огонь «политических» киллеров попали члены Политбюро - Лигачев и Рыжков. Егор Лигачев, один из наиболее влиятельных секретарей ЦК КПСС, с подачи «поборников справедливости» из Генпрокуратуры Гдляна и Иванова был обвинен в том, что получил от фигурантов «хлопкового дела» взятку в размере аж 30 тысяч рублей. Факт взятки доказан не был.
Николай Рыжков, председатель Совета Министров СССР был обвинен в «потворстве» созданию кооператива «АНТ» (речь шла о продаже за рубеж танков Т-72) и якобы имевших место упущениях в управлении аграрным сектором страны. И Лигачев, и Рыжков к моменту предъявления им этих обвинений фактически находились в оппозиции проводимому Горбачевым «новому курсу». Считается, что именно это обстоятельство послужило причиной выдвинутых против них обвинений и широкомасштабной кампании по их дискредитации.
Особо следует отметить, что методы защиты, выбранные этими высокостатусными членами Политбюро ЦК КПСС, сводились исключительно к доказательству собственной невиновности и непричастности к делам, которые можно было бы охарактеризовать как «грязные». В каком-то смысле, ситуация и с Лигачевым, и с Рыжковым, напоминает первые шаги в политике Вилли Старка, когда он пытался «достучаться» до избирателей, излагая содержание своей предвыборной программы.
Пытаясь защититься и привести какие-то аргументы в свое оправдание, Рыжков, возможно, полагал, что выдвинутые против него обвинения следовало бы адресовать не ему. Ведь «кооператив» АНТ («Автоматика. Наука. Технология») создавался под патронажем КГБ СССР, а поставки продукции «Уралвагонзавода», задержанной на подъездных путях железнодорожного вокзала в Новороссийске были санкционированы Министерством обороны СССР. Эти ведомства не входили в компетенцию Председателя Совета Министров СССР, подчиняясь непосредственно Горбачеву - главе государства. Источник уязвимости Рыжкова - в его искреннем доверии к Горбачеву, к другим членам Политбюро ЦК КПСС. Да и ко всем народным депутатам СССР. На заседании Верховного Совета СССР, транслируемом в прямом эфире по центральным каналам телевидения, Николай Алексеевич Рыжков со слезами на глазах пытался отстоять, и свою репутацию, и свою правоту.
Слезы Рыжкова - они от обиды. А обижаются, как известно, на тех, кого любят. Или на друзей. Или на соратников и единомышленников. И тут важно правильно определить, как говорил М.С. Горбачев, «кто есть ху». И проведя соответствующие идентификационные и верификационные процедуры, переосмыслить свое отношение к тем «ху», кого ты до недавнего времени считал и соратником, и надежным другом. А это ой как не просто!
«Плачущий большевик!», - с ядовитой иронией вещали перестроечные СМИ, намекая на строки из поэмы Владимира Маяковского «Владимир Ильич Ленин». А сейчас, при обсуждении книги Уоррена, на память приходит другое поэтическое произведение - «Монолог актера» Эдуардуса Межелайтиса (в переводе Булата Окуджавы):
И я над рампой слезы лил, а вы, лаская брюхо,
Лениво подводили счет доходам и долгам.
И падали мои слова, и разбивались глухо,
И разливались невпопад, как шторм по берегам.
Ну что ж, вели мы разговор, как подобает братьям.
Был откровенным разговор, начистоту - как боль.
Когда-нибудь за эту боль мы поровну заплатим.
Я был Пьеро, но час пришел - и я меняю роль.
Теперь начну я новый монолог:
Тоскующую маску ловко скину -
И стану жить как должно Арлекину,
И то смогу чего Пьеро не смог.
Я выволоку ложь из душ и клевету на сцену,
Жестокость, зависть и вражду. Ну смейтесь, ваш черед!
Но ваши души сводит плач, они бледней, чем стены.
Подкраситься бы вам как мне, но краска не берет.
Да, смейтесь вы, но если вы смеяться разучились,
Я посмеюсь над вами сам - мне правда дорога.
Хотели вы, чтоб это я нагим пред вами вылез -
А это вы передо мной раздеты донага.
Не стоит искать в этих строках параллелей ни с реальным Николаем Рыжковым, ни даже с героем «Рати» Вилли Старком. Здесь о высоких чувствах, о Душе, которую герой Межелайтиса, пытался отыскать среди жестокости, лжи, злословия и мрака, о Душе, которую он наконец нашел и которую он, полагая что эта Душа именно то, что более всего нужно людям, людям же и пытается преподнести - как бесценный дар. И натыкается на стену людского равнодушия и безразличия:
И я, как камешек волна со дна несет на сушу,
Как боль скитаний и разлук несут в свои края,
Я вынес эту душу к вам - свою и вашу душу,
А вы решили, что она не ваша, а моя.
В строках, приведенных выше, для нас важно другое: нет смысла демонстрировать противнику свое сокровенное, тщась добиться его справедливой оценки ваших помыслов и действий. Куда надежнее, эффективнее и... справедливее «выволочь» на свет божий его собственную ложь, клевету, жестокость, зависть, да и вообще все, что дурно пахнет.
Но коль скоро тобой надежно установлено, что образ друга и соратника, который ты хранил в своей душе, не соответствует «реалиям жизни», что не друг он тебе и не соратник, а предатель, то прими единственно верное решение - атакуй его. И уж тем более нельзя распускать нюни перед явным врагом. Это как раз тот случай, когда нападение - лучший способ защиты!
В противном случае раз за разом будет воспроизводиться ситуация, подобная той, что привела к трагедии в Беслане, в связи с которой Владимир Путин произнес горькие, но абсолютно верные слова:
«Мы проявили слабость. А слабых бьют»
Нападение - лучший способ защиты! Более того, в политической войне он зачастую единственно возможный. В последовательной реализации этого принципа - суть политической стратегии Вилли Старка, героя романа Роберта П. Уоррена «Вся королевская рать».
«Смешная это штука - грязь»
Губернатор Старк, власть которого в штате мало кем подвергается сомнению, пытается провести в сенат своего человека - Мастерса. Сторонники Макмерфи (политического противника Старка) из законодательного собрания штата пытаются этому воспрепятствовать и провести в сенат своего человека - Келахана. Им удается привлечь на свою сторону влиятельного представителя местной элиты - судью Ирвина, имеющего репутацию Честного Судьи. Еще недавно он, вроде бы, не возражал против кандидатуры Мастерса, но ребята из команды Макмерфи нашли, что рассказать судье о Мастерсе, и Ирвин поддержал Келахана. Здесь следует заметить, что судья Ирвин не является ни членом команды Макмерфи, ни «бойцом» из «королевской рати» Старка. Он нейтрален. Он независим. Его «на испуг не возьмешь». И он реально влиятельная фигура, одно лишь заявление которого в печати способно изменить расклад сил в законодательном собрании. Сама по себе смена позиции влиятельного актора политической игры не может осуждаться. В конце концов, он ознакомился с новыми материалами, с неожиданно открывшимися обстоятельствами, в результате чего его позиция изменилась. Имеет право, в Америке - демократия!
Но в условиях политической войны такого рода «перемены» прощать нельзя, иначе противник совсем обнаглеет, сядет на голову.
На удар Макмерфи Вилли Старк отвечает, используя весь арсенал доступных ему средств. Он не церемонится с фракцией Макмерфи в законодательном собрании штата. Но и об Ирвине Старк не забывает.
(смотреть, начиная с 16:30, не забывая при этом, что сценарий фильма не во всем совпадает с книгой)
Взяв с собой своего помощника Джека Бердена, он решает навестить судью в его же доме. Немедленно. Даже если ради этого придется отмахать на кадиллаке несколько сотен миль. Среди ночи. Не для того, чтобы попытаться надавить на судью («Судью на испуг не возьмешь»). Нет, всего лишь взглянуть на него. Ну и задать пару-тройку вопросов. Во время непродолжительной беседы. Потягивая виски из бутылки, изъятой из буфета хозяина дома - «в порядке, так сказать, южного гостеприимства».
- Судья, у вас случайно не найдется вечерней газеты? Я не успел ее просмотреть, мотаясь весь день по дорогам. Не возражаете, если я взгляну?
- Ни в коей мере, - ответил судья, и снова это был напильник, царапающий по жести. - Но по одному вопросу я, видимо, сам смогу удовлетворить ваше любопытство. В газете опубликовано мое выступление в поддержку кандидатуры Келахана, баллотирующегося в сенат. Если вас это интересует.
- Так, но если память мне не изменяет, - Хозяин задумчиво повертел стакан, - в городе во время той небольшой беседы вы вроде бы не возражали против моего человека Мастерса.
- Я не брал никаких обязательств, - резко ответил судья. - Я ни перед кем не брал обязательств, кроме своей совести.
- Вы давно уже варитесь в политике, - заметил Хозяин как бы вскользь, - и то же самое, - он отхлебнул из стакана, - ваша совесть.
- Простите? - угрожающе переспросил судья.
- Забудем, - ответил Хозяин, осклабясь. - Так чем же не угодил вам Мастерс?
- До моего сведения дошли некоторые подробности его карьеры.
- Кто-то полил его грязью, да?
- Если вам угодно, да, - ответил судья.
- Смешная это штука - грязь, - сказал Хозяин. - Ведь если подумать, весь наш зеленый шарик состоит из грязи, кроме тех мест, которые под водой и опять же состоят из грязи. Трава - и та растет из грязи. А что такое бриллиант, как не кусок грязи, которому однажды стало жарко? А что сделал господь бог? Взял пригоршню грязи, подул на нее и сделал вас и меня, Джорджа Вашингтона и весь человеческий род, благословенный мудростью и прочими добродетелями. Так или нет?
- Это не меняет дела, - сказал судья откуда-то с высоты, куда не достигал свет настольной лампы, - Мастерс не представляется мне человеком, заслуживающим доверия.
- Пусть попробует не заслужить, - сказал Хозяин, - я ему шею сверну. - В этом вся и беда. Он постарается заслужить ваше доверие. - Это факт, - сокрушенно признал Хозяин и покачал головой, всем своим видом выражая смирение перед роковой неизбежностью. - Мастерс постарается не обмануть моего доверия. Ничего не попишешь. Но Келахан - возьмем, к примеру, Келахана, - сдается мне, что он станет оправдывать ваше доверие, доверие треста Алта Пауэр и бог знает чье еще. Так в чем же разница? А?
- Ну…
- Ну-гну! - Хозяин выпрямился в кресле с той взрывчатой быстротой, с какой хватал на лету муху или поворачивал к вам лицо с выпученными глазами. Он выпрямился, и каблуки его вонзились в ковер. Виски пролилось на его тонкие брюки. - Я объясню вам, в чем разница! Я могу провести Мастерса в сенат, а вы не можете провести Келахана. И это большая разница.
- Все же я попытаю счастья, - сказал судья оттуда, сверху.
- Счастья? - засмеялся Хозяин. - Судья, - сказал он, перестав смеяться, - оно все вышло, ваше счастье… Сорок лет вы пытали счастья в этом штате, и вам везло. Вы сидели тут в кресле, а негритята бегали на цыпочках и таскали вам пунш, и вам везло. Вы тут сидели и улыбались, а ваши ребята потели на трибунах и щелкали подтяжками, и, когда вам чего-нибудь хотелось, вы просто протягивали руку и брали. А когда у вас оставалось свободное время после охоты на уток и защиты трестов на процессах, вы могли развлечься, изображая генерального прокурора. Или поиграть в судью. Вы долго были судьей. А как вам понравится, если вы перестанете им быть?
- Никому, - сказал судья Ирвин, выпрямившись еще больше, - никому еще не удавалось меня запугать.
- Да я и не пугал, - сказал Хозяин, - до нынешнего дня. И сейчас не пугаю. Я хочу, чтоб вы сами одумались. Вы говорите, кто-то полил грязью Мастерса? Ну, а если я открою вам глаза на Келахана? Стоп, не прерывайте меня. Не лезьте в бутылку. - Он поднял руку. - Я пока не занимался раскопками, но могу - и ежели я выйду на задний двор, воткну лопату, захвачу ароматный кусок и поднесу его к носу вашей совести, вы знаете, что она вам скажет? Она вам скажет, чтобы вы отреклись от Келахана. Репортеры налетят сюда тучей, как навозные мухи к дохлому псу, и вы сможете рассказать им все про себя и про свою совесть. Вам даже не надо выступать за Мастерса. Вы со своей совестью можете прогуливаться под ручку и рассказывать друг другу, как вы друг друга любите.
- Я поддержал кандидатуру Келахана, - сказал судья Ирвин. Он не дрогнул.
- Я мог бы произвести для вас раскопки, - задумчиво сказал Хозяин. - Келахан давно в обращении, а где это видано, чтоб с сажей играть да рук не замарать? Сами знаете: тут только выйди бос, как ступишь в навоз. - Он смотрел на лицо судьи - щурился, вглядывался, наклонял голову набок.
- Поступайте как знаете, судья. Но можно ведь сыграть и по-другому. Скажем, кто-нибудь копнет прошлое другого человека и поднесет на лопате Келахану, а у Келахана ни с того ни с сего взыграет совесть, и он отречется от своего покровителя. Когда дело доходит до совести, нипочем не угадаешь, какой номер она выкинет, а копать только начни…
Такая вот «светская» беседа. И последовавшие за ней продолжительные «раскопки» - аналитические исследования, проведенные Джеком Берденом, ближайшим помощником губернатора Старка, его мальчиком на побегушках, выполняющим роль пресс-секретаря губернатора. Чьим единственным желанием на тот момент было доказать невиновность судьи:
«Рано или поздно я смогу прийти к Хозяину и заявить: «Пустой номер, Хозяин. Он чист как стеклышко». «Вот сукин сын», - скажет Хозяин. Но ему придется поверить мне на слово. Потому что он знает мою дотошность. Я очень дотошный и очень вышколенный историк. Лишь правду я ищу, не ведая ни жалости, ни гнева. А там хоть трава не расти»
И были «шесть или восемь месяцев расследования» и результаты, венчающие этот труд.
«Ибо ничто не пропадает бесследно, ничто и никогда. Всегда есть ключ, оплаченный чек, пятно от губной помады, след на клумбе, презерватив на дорожке парка, ноющая боль в старой ране, первый детский башмачок, оставленный на память, чужая примесь в крови. И все времена - одно время, и все умершие не жили до тех пор, пока мы не дали им жизнь, вспомнив о них, и глаза их из-сумрака взывают к нам. Вот во что верим мы, историки. И мы любим истину».
А результаты эти, превзошедшие самые смелые ожидания губернатора Старка, подтвердили, между прочим, высказанную им же мысль:
«Человек зачат в грехе и рожден в мерзости, путь его - от пеленки зловонной до смердящего савана. Всегда что-то есть»
И было самоубийство Честного Судьи (выстрел «прямо в сердце» из «автоматического девятимиллиметрового», «очень чистая рана») после того, как он ознакомился с «аналитикой» Джека Бердена. А сам Джек Берден, любитель истины, очень дотошный и очень вышколенный историк, лишь правду ищущий, не ведая ни жалости ни гнева, вдруг узнал, что Честный Судья - Монтегю Ирвин - его отец.
Война не перестает быть войной, от того что она не обычная, классическая (с танками и пулеметами), а политическая. На этой войне тоже гибнут и становятся калеками.
Проще всего, конечно, сделать вид, что эта война тебя не касается: «Я не занимаюсь политикой. Я ею не интересуюсь». И все бы ничего, но политика имеет дурную привычку заниматься нами. Мы гордимся тем, что не смотрим «зомбоящик», и уж тем более не участвуем в политических акциях. Нам недосуг читать современную политическую аналитику и публицистику. Мы поругиваем существующую власть и отрешенно ждем перемен, полагая, что от нас ничто не зависит. А потом эти перемены приходят.
И вот уже нет великой державы - страна безжалостно расчленена, ее обрубки истекают кровью и корчатся от боли, а «златоусты» - что свои, доморощенные, что «импортные», из-за «бугра», продолжают убеждать нас в том, что «все путем». А также в том, как это здорово, что более четверти века назад мы, сбросив оковы тоталитаризма, дружно покончили и с коммунизмом, и с Советским Союзом.
«Вся королевская рать» напоминает если и не учебник по политической войне, то, по крайней мере, учебное пособие по ней, что-то вроде хрестоматии. К концу 80-х годов советская интеллигенция имела достаточно возможностей, чтобы внимательно изучить это «пособие». Но этого не было сделано - по одной простой причине. Мы полагали, что все, что описано в книге, - не про нас и не для нас. Что книга отражает не типичные, широко применяемые в США приемы политической войны, а некие редкие эксцессы, то с чем в самой Америке успешно борются. Тогда, в перестройку, многие из нас свято верили, что США - эталон демократии. И банально выступили в роли тех, кого Вилли Старк называл «вахлаками» и «мякинными головами».
«Прикол», однако не в этом. Нам и сейчас «впаривают» примерно то же, что и в годы перестройки: под видом замены одних лиц, стоящих у руля государства, на других (более молодых, более демократичных, более культурных и менее коррумпированных) решается задача обрушения власти как таковой. И действуют при этом с помощью приемов и механизмов, блестяще описанных в этой «хрестоматии». Да и в других книжках, где обсуждается проблематика и Власти «как таковой», и актуальной политической власти. Кто-то до сих пор полагает, что перестройка и разрушение СССР - это благо. С моей точки зрения,подобный взгляд на новейшую историю России и постсоветских государств - клиника.
Но есть и те, кто уверен, что пережив трагедию перестройки, лихие 90-е и гражданские войны на территории бывшего Советского Союза, мы уже никогда не допустим ошибок времен Горбачева и Ельцина. Поэтому читать всякую «заумь» Гегеля, Кожева, да хотя бы и этого Уоррена - ни к чему. Стреляного воробья на мякине не проведешь.
Но с чего бы это вот уже который год идет война на Украине? Уж они-то, бывшие граждане СССР и их ближайшие потомки, ой как стреляные!
Так может быть не так уж бесполезна вся эта «заумь» философов и писателей? Может быть они что-то ценное смогли узнать, ухватить и описать? И может быть все же «стоит попотеть, чтобы подзанять у них этого знания»?
Гегеля читать крайне сложно. Кожев пишет намного понятнее, но и его тексты - не самые простые для восприятия и понимания. А вот Уррен пишет увлекательно. Читать его «Рать» в переводе Голышева - одно удовольствие.
Настоятельно рекомендую.
Добавить в друзья: | ЖЖ | твиттер | фейсбук | ВК | одноклассники | E-mail для связи: gnktnt@gmail.com
Продолжим обсуждение романа Роберта П. Уоррена «Вся королевская рать», которое мы ведем в рамках темы « Власть, господство, доминирование». В предыдущих публикациях речь шла об оформлении политической власти, т.е. о формировании ее аппарата - системы управления властными институтами в «демократическом» государстве, примером которого вполне может служить США. Не углубляясь в проблематику, связанную с ротацией представителей органов власти (в результате губернаторских выборов в тех же США состав администрации штата, как правило, претерпевает существенные, если не сказать радикальные, изменения), отметим лишь одну немаловажную деталь: формирование нового состава кабинета («королевской рати»), зачастую сопряжено с включением в нее лиц, являющихся потенциальными «точками уязвимости» формируемой системы управления. Именно по этим «болевым точкам» наносит удары политический противник. В основе сюжета романа Уоррена - коллизии, связанные как раз с такими ударами.
Политическая власть и ее точки уязвимости
Однако, не следует думать, что ситуация, описанная в романе Уоррена, обладает какой-то особой уникальностью. Например, в ходе выборов 2011 года в российскую Государственную Думу (в преддверии президентских выборов, когда Владимир Путин выдвинул свою кандидатуру на пост главы государства), такой «точкой уязвимости» был Дмитрий Медведев, на тот момент действующий президент РФ. А митинги, организованные Навальным в 2017 году, показали, что Медведев, с точки зрения противников нынешней российской власти, и в роли премьера является ее «точкой уязвимости».
Действия противника по отношению к той или иной «болевой точке» могут различаться. Так, в 2011 году «игра» строилась на дискредитации «Единой России» как «партии жуликов и воров» и на противопоставлении Медведева Путину. Медведеву давали понять, что при «правильном» поведении с его стороны, у него есть реальные шансы сохранить за собой пост главы государства (пусть и в чрезвычайных обстоятельствах). Однако, в 2017 году «оппозицией» была предпринята попытка прямой дискредитации Медведева. И тут же в СМИ была развернута кампания, суть которой сводилась к тому, что ответственность за утрату Медведевым «доверия народа» должен нести действующий президент, т.е. Владимир Путин.
Поэтому-то разбирая эпизоды политической войны, описанные Уорреном, мы должны отдавать себе отчет в том, что несмотря на прогресс в технологиях, в том числе информационных, арсенал этой войны, успешно применявшийся в первой половине прошлого века, нисколько не устарел и вполне востребован в наши дни.
Как и в обычной (классической) войне, в политической войне используются как наступательные средства, так и оборонительные. Роман «Вся королевская рать» демонстрирует возможности и того, и другого.
Пожалуй наиболее распространенное оружие политической войны - дискредитация противника. При этом атака, как правило, ведется на ту компоненту Власти, которую А. Кожев определяет как « Власть Судьи». Источнику Власти - т.е. людям, признавшим ее, - внушается мысль, что эта «власть» несправедлива, а сами «властители» - корыстные и бесчестные люди. Реже объектом информационно-психологической атаки становится Власть Вождя: «Хозяин сдал, он уже не тот, что раньше» (о Сталине в последние годы его жизни), «Акела промахнулся» (Киплинг, «Маугли»).
В перестройку и в последующие годы кампания по дискредитации была предпринята в отношении КПСС и Советского Проекта в целом. Этот крайне важный случай атаки на актуальную политическую власть в СССР (равно как и на возможность реставрации Проекта в наши дни) заслуживает отдельного и детального рассмотрения.
Здесь же следует указать лишь на то, что обычно дискредитация используется как «снайперское» оружие: объектом атаки, как правило, является конкретный политический деятель. Однако, для того, чтобы он стал точкой уязвимости атакуемой политической власти, с ним должно быть связано нечто реальное, что делает уязвимым лично его. Это могут быть его слабости, пристрастия, привязанности, его поступки в прошлом. Даже принципы, которыми этот человек «не может поступиться», могут - в умелых руках - стать источником его уязвимости.
Оправдываясь, становишься уязвимым. Нападение - лучший способ защиты!
В 1990 году под огонь «политических» киллеров попали члены Политбюро - Лигачев и Рыжков. Егор Лигачев, один из наиболее влиятельных секретарей ЦК КПСС, с подачи «поборников справедливости» из Генпрокуратуры Гдляна и Иванова был обвинен в том, что получил от фигурантов «хлопкового дела» взятку в размере аж 30 тысяч рублей. Факт взятки доказан не был.
Николай Рыжков, председатель Совета Министров СССР был обвинен в «потворстве» созданию кооператива «АНТ» (речь шла о продаже за рубеж танков Т-72) и якобы имевших место упущениях в управлении аграрным сектором страны. И Лигачев, и Рыжков к моменту предъявления им этих обвинений фактически находились в оппозиции проводимому Горбачевым «новому курсу». Считается, что именно это обстоятельство послужило причиной выдвинутых против них обвинений и широкомасштабной кампании по их дискредитации.
Особо следует отметить, что методы защиты, выбранные этими высокостатусными членами Политбюро ЦК КПСС, сводились исключительно к доказательству собственной невиновности и непричастности к делам, которые можно было бы охарактеризовать как «грязные». В каком-то смысле, ситуация и с Лигачевым, и с Рыжковым, напоминает первые шаги в политике Вилли Старка, когда он пытался «достучаться» до избирателей, излагая содержание своей предвыборной программы.
Пытаясь защититься и привести какие-то аргументы в свое оправдание, Рыжков, возможно, полагал, что выдвинутые против него обвинения следовало бы адресовать не ему. Ведь «кооператив» АНТ («Автоматика. Наука. Технология») создавался под патронажем КГБ СССР, а поставки продукции «Уралвагонзавода», задержанной на подъездных путях железнодорожного вокзала в Новороссийске были санкционированы Министерством обороны СССР. Эти ведомства не входили в компетенцию Председателя Совета Министров СССР, подчиняясь непосредственно Горбачеву - главе государства. Источник уязвимости Рыжкова - в его искреннем доверии к Горбачеву, к другим членам Политбюро ЦК КПСС. Да и ко всем народным депутатам СССР. На заседании Верховного Совета СССР, транслируемом в прямом эфире по центральным каналам телевидения, Николай Алексеевич Рыжков со слезами на глазах пытался отстоять, и свою репутацию, и свою правоту.
Click to viewСлезы Рыжкова - они от обиды. А обижаются, как известно, на тех, кого любят. Или на друзей. Или на соратников и единомышленников. И тут важно правильно определить, как говорил М.С. Горбачев, «кто есть ху». И проведя соответствующие идентификационные и верификационные процедуры, переосмыслить свое отношение к тем «ху», кого ты до недавнего времени считал и соратником, и надежным другом. А это ой как не просто!
«Плачущий большевик!», - с ядовитой иронией вещали перестроечные СМИ, намекая на строки из поэмы Владимира Маяковского «Владимир Ильич Ленин». А сейчас, при обсуждении книги Уоррена, на память приходит другое поэтическое произведение - «Монолог актера» Эдуардуса Межелайтиса (в переводе Булата Окуджавы):
И я над рампой слезы лил, а вы, лаская брюхо,
Лениво подводили счет доходам и долгам.
И падали мои слова, и разбивались глухо,
И разливались невпопад, как шторм по берегам.
Ну что ж, вели мы разговор, как подобает братьям.
Был откровенным разговор, начистоту - как боль.
Когда-нибудь за эту боль мы поровну заплатим.
Я был Пьеро, но час пришел - и я меняю роль.
Теперь начну я новый монолог:
Тоскующую маску ловко скину -
И стану жить как должно Арлекину,
И то смогу чего Пьеро не смог.
Я выволоку ложь из душ и клевету на сцену,
Жестокость, зависть и вражду. Ну смейтесь, ваш черед!
Но ваши души сводит плач, они бледней, чем стены.
Подкраситься бы вам как мне, но краска не берет.
Да, смейтесь вы, но если вы смеяться разучились,
Я посмеюсь над вами сам - мне правда дорога.
Хотели вы, чтоб это я нагим пред вами вылез -
А это вы передо мной раздеты донага.
Не стоит искать в этих строках параллелей ни с реальным Николаем Рыжковым, ни даже с героем «Рати» Вилли Старком. Здесь о высоких чувствах, о Душе, которую герой Межелайтиса, пытался отыскать среди жестокости, лжи, злословия и мрака, о Душе, которую он наконец нашел и которую он, полагая что эта Душа именно то, что более всего нужно людям, людям же и пытается преподнести - как бесценный дар. И натыкается на стену людского равнодушия и безразличия:
И я, как камешек волна со дна несет на сушу,
Как боль скитаний и разлук несут в свои края,
Я вынес эту душу к вам - свою и вашу душу,
А вы решили, что она не ваша, а моя.
В строках, приведенных выше, для нас важно другое: нет смысла демонстрировать противнику свое сокровенное, тщась добиться его справедливой оценки ваших помыслов и действий. Куда надежнее, эффективнее и... справедливее «выволочь» на свет божий его собственную ложь, клевету, жестокость, зависть, да и вообще все, что дурно пахнет.
Но коль скоро тобой надежно установлено, что образ друга и соратника, который ты хранил в своей душе, не соответствует «реалиям жизни», что не друг он тебе и не соратник, а предатель, то прими единственно верное решение - атакуй его. И уж тем более нельзя распускать нюни перед явным врагом. Это как раз тот случай, когда нападение - лучший способ защиты!
В противном случае раз за разом будет воспроизводиться ситуация, подобная той, что привела к трагедии в Беслане, в связи с которой Владимир Путин произнес горькие, но абсолютно верные слова:
«Мы проявили слабость. А слабых бьют»
Нападение - лучший способ защиты! Более того, в политической войне он зачастую единственно возможный. В последовательной реализации этого принципа - суть политической стратегии Вилли Старка, героя романа Роберта П. Уоррена «Вся королевская рать».
«Смешная это штука - грязь»
Губернатор Старк, власть которого в штате мало кем подвергается сомнению, пытается провести в сенат своего человека - Мастерса. Сторонники Макмерфи (политического противника Старка) из законодательного собрания штата пытаются этому воспрепятствовать и провести в сенат своего человека - Келахана. Им удается привлечь на свою сторону влиятельного представителя местной элиты - судью Ирвина, имеющего репутацию Честного Судьи. Еще недавно он, вроде бы, не возражал против кандидатуры Мастерса, но ребята из команды Макмерфи нашли, что рассказать судье о Мастерсе, и Ирвин поддержал Келахана. Здесь следует заметить, что судья Ирвин не является ни членом команды Макмерфи, ни «бойцом» из «королевской рати» Старка. Он нейтрален. Он независим. Его «на испуг не возьмешь». И он реально влиятельная фигура, одно лишь заявление которого в печати способно изменить расклад сил в законодательном собрании. Сама по себе смена позиции влиятельного актора политической игры не может осуждаться. В конце концов, он ознакомился с новыми материалами, с неожиданно открывшимися обстоятельствами, в результате чего его позиция изменилась. Имеет право, в Америке - демократия!
Но в условиях политической войны такого рода «перемены» прощать нельзя, иначе противник совсем обнаглеет, сядет на голову.
На удар Макмерфи Вилли Старк отвечает, используя весь арсенал доступных ему средств. Он не церемонится с фракцией Макмерфи в законодательном собрании штата. Но и об Ирвине Старк не забывает.
(смотреть, начиная с 16:30, не забывая при этом, что сценарий фильма не во всем совпадает с книгой)
Взяв с собой своего помощника Джека Бердена, он решает навестить судью в его же доме. Немедленно. Даже если ради этого придется отмахать на кадиллаке несколько сотен миль. Среди ночи. Не для того, чтобы попытаться надавить на судью («Судью на испуг не возьмешь»). Нет, всего лишь взглянуть на него. Ну и задать пару-тройку вопросов. Во время непродолжительной беседы. Потягивая виски из бутылки, изъятой из буфета хозяина дома - «в порядке, так сказать, южного гостеприимства».
- Судья, у вас случайно не найдется вечерней газеты? Я не успел ее просмотреть, мотаясь весь день по дорогам. Не возражаете, если я взгляну?
- Ни в коей мере, - ответил судья, и снова это был напильник, царапающий по жести. - Но по одному вопросу я, видимо, сам смогу удовлетворить ваше любопытство. В газете опубликовано мое выступление в поддержку кандидатуры Келахана, баллотирующегося в сенат. Если вас это интересует.
- Так, но если память мне не изменяет, - Хозяин задумчиво повертел стакан, - в городе во время той небольшой беседы вы вроде бы не возражали против моего человека Мастерса.
- Я не брал никаких обязательств, - резко ответил судья. - Я ни перед кем не брал обязательств, кроме своей совести.
- Вы давно уже варитесь в политике, - заметил Хозяин как бы вскользь, - и то же самое, - он отхлебнул из стакана, - ваша совесть.
- Простите? - угрожающе переспросил судья.
- Забудем, - ответил Хозяин, осклабясь. - Так чем же не угодил вам Мастерс?
- До моего сведения дошли некоторые подробности его карьеры.
- Кто-то полил его грязью, да?
- Если вам угодно, да, - ответил судья.
- Смешная это штука - грязь, - сказал Хозяин. - Ведь если подумать, весь наш зеленый шарик состоит из грязи, кроме тех мест, которые под водой и опять же состоят из грязи. Трава - и та растет из грязи. А что такое бриллиант, как не кусок грязи, которому однажды стало жарко? А что сделал господь бог? Взял пригоршню грязи, подул на нее и сделал вас и меня, Джорджа Вашингтона и весь человеческий род, благословенный мудростью и прочими добродетелями. Так или нет?
- Это не меняет дела, - сказал судья откуда-то с высоты, куда не достигал свет настольной лампы, - Мастерс не представляется мне человеком, заслуживающим доверия.
- Пусть попробует не заслужить, - сказал Хозяин, - я ему шею сверну. - В этом вся и беда. Он постарается заслужить ваше доверие. - Это факт, - сокрушенно признал Хозяин и покачал головой, всем своим видом выражая смирение перед роковой неизбежностью. - Мастерс постарается не обмануть моего доверия. Ничего не попишешь. Но Келахан - возьмем, к примеру, Келахана, - сдается мне, что он станет оправдывать ваше доверие, доверие треста Алта Пауэр и бог знает чье еще. Так в чем же разница? А?
- Ну…
- Ну-гну! - Хозяин выпрямился в кресле с той взрывчатой быстротой, с какой хватал на лету муху или поворачивал к вам лицо с выпученными глазами. Он выпрямился, и каблуки его вонзились в ковер. Виски пролилось на его тонкие брюки. - Я объясню вам, в чем разница! Я могу провести Мастерса в сенат, а вы не можете провести Келахана. И это большая разница.
- Все же я попытаю счастья, - сказал судья оттуда, сверху.
- Счастья? - засмеялся Хозяин. - Судья, - сказал он, перестав смеяться, - оно все вышло, ваше счастье… Сорок лет вы пытали счастья в этом штате, и вам везло. Вы сидели тут в кресле, а негритята бегали на цыпочках и таскали вам пунш, и вам везло. Вы тут сидели и улыбались, а ваши ребята потели на трибунах и щелкали подтяжками, и, когда вам чего-нибудь хотелось, вы просто протягивали руку и брали. А когда у вас оставалось свободное время после охоты на уток и защиты трестов на процессах, вы могли развлечься, изображая генерального прокурора. Или поиграть в судью. Вы долго были судьей. А как вам понравится, если вы перестанете им быть?
- Никому, - сказал судья Ирвин, выпрямившись еще больше, - никому еще не удавалось меня запугать.
- Да я и не пугал, - сказал Хозяин, - до нынешнего дня. И сейчас не пугаю. Я хочу, чтоб вы сами одумались. Вы говорите, кто-то полил грязью Мастерса? Ну, а если я открою вам глаза на Келахана? Стоп, не прерывайте меня. Не лезьте в бутылку. - Он поднял руку. - Я пока не занимался раскопками, но могу - и ежели я выйду на задний двор, воткну лопату, захвачу ароматный кусок и поднесу его к носу вашей совести, вы знаете, что она вам скажет? Она вам скажет, чтобы вы отреклись от Келахана. Репортеры налетят сюда тучей, как навозные мухи к дохлому псу, и вы сможете рассказать им все про себя и про свою совесть. Вам даже не надо выступать за Мастерса. Вы со своей совестью можете прогуливаться под ручку и рассказывать друг другу, как вы друг друга любите.
- Я поддержал кандидатуру Келахана, - сказал судья Ирвин. Он не дрогнул.
- Я мог бы произвести для вас раскопки, - задумчиво сказал Хозяин. - Келахан давно в обращении, а где это видано, чтоб с сажей играть да рук не замарать? Сами знаете: тут только выйди бос, как ступишь в навоз. - Он смотрел на лицо судьи - щурился, вглядывался, наклонял голову набок.
- Поступайте как знаете, судья. Но можно ведь сыграть и по-другому. Скажем, кто-нибудь копнет прошлое другого человека и поднесет на лопате Келахану, а у Келахана ни с того ни с сего взыграет совесть, и он отречется от своего покровителя. Когда дело доходит до совести, нипочем не угадаешь, какой номер она выкинет, а копать только начни…
Такая вот «светская» беседа. И последовавшие за ней продолжительные «раскопки» - аналитические исследования, проведенные Джеком Берденом, ближайшим помощником губернатора Старка, его мальчиком на побегушках, выполняющим роль пресс-секретаря губернатора. Чьим единственным желанием на тот момент было доказать невиновность судьи:
«Рано или поздно я смогу прийти к Хозяину и заявить: «Пустой номер, Хозяин. Он чист как стеклышко». «Вот сукин сын», - скажет Хозяин. Но ему придется поверить мне на слово. Потому что он знает мою дотошность. Я очень дотошный и очень вышколенный историк. Лишь правду я ищу, не ведая ни жалости, ни гнева. А там хоть трава не расти»
И были «шесть или восемь месяцев расследования» и результаты, венчающие этот труд.
«Ибо ничто не пропадает бесследно, ничто и никогда. Всегда есть ключ, оплаченный чек, пятно от губной помады, след на клумбе, презерватив на дорожке парка, ноющая боль в старой ране, первый детский башмачок, оставленный на память, чужая примесь в крови. И все времена - одно время, и все умершие не жили до тех пор, пока мы не дали им жизнь, вспомнив о них, и глаза их из-сумрака взывают к нам. Вот во что верим мы, историки. И мы любим истину».
А результаты эти, превзошедшие самые смелые ожидания губернатора Старка, подтвердили, между прочим, высказанную им же мысль:
«Человек зачат в грехе и рожден в мерзости, путь его - от пеленки зловонной до смердящего савана. Всегда что-то есть»
И было самоубийство Честного Судьи (выстрел «прямо в сердце» из «автоматического девятимиллиметрового», «очень чистая рана») после того, как он ознакомился с «аналитикой» Джека Бердена. А сам Джек Берден, любитель истины, очень дотошный и очень вышколенный историк, лишь правду ищущий, не ведая ни жалости ни гнева, вдруг узнал, что Честный Судья - Монтегю Ирвин - его отец.
Война не перестает быть войной, от того что она не обычная, классическая (с танками и пулеметами), а политическая. На этой войне тоже гибнут и становятся калеками.
Проще всего, конечно, сделать вид, что эта война тебя не касается: «Я не занимаюсь политикой. Я ею не интересуюсь». И все бы ничего, но политика имеет дурную привычку заниматься нами. Мы гордимся тем, что не смотрим «зомбоящик», и уж тем более не участвуем в политических акциях. Нам недосуг читать современную политическую аналитику и публицистику. Мы поругиваем существующую власть и отрешенно ждем перемен, полагая, что от нас ничто не зависит. А потом эти перемены приходят.
И вот уже нет великой державы - страна безжалостно расчленена, ее обрубки истекают кровью и корчатся от боли, а «златоусты» - что свои, доморощенные, что «импортные», из-за «бугра», продолжают убеждать нас в том, что «все путем». А также в том, как это здорово, что более четверти века назад мы, сбросив оковы тоталитаризма, дружно покончили и с коммунизмом, и с Советским Союзом.
«Вся королевская рать» напоминает если и не учебник по политической войне, то, по крайней мере, учебное пособие по ней, что-то вроде хрестоматии. К концу 80-х годов советская интеллигенция имела достаточно возможностей, чтобы внимательно изучить это «пособие». Но этого не было сделано - по одной простой причине. Мы полагали, что все, что описано в книге, - не про нас и не для нас. Что книга отражает не типичные, широко применяемые в США приемы политической войны, а некие редкие эксцессы, то с чем в самой Америке успешно борются. Тогда, в перестройку, многие из нас свято верили, что США - эталон демократии. И банально выступили в роли тех, кого Вилли Старк называл «вахлаками» и «мякинными головами».
«Прикол», однако не в этом. Нам и сейчас «впаривают» примерно то же, что и в годы перестройки: под видом замены одних лиц, стоящих у руля государства, на других (более молодых, более демократичных, более культурных и менее коррумпированных) решается задача обрушения власти как таковой. И действуют при этом с помощью приемов и механизмов, блестяще описанных в этой «хрестоматии». Да и в других книжках, где обсуждается проблематика и Власти «как таковой», и актуальной политической власти. Кто-то до сих пор полагает, что перестройка и разрушение СССР - это благо. С моей точки зрения,подобный взгляд на новейшую историю России и постсоветских государств - клиника.
Но есть и те, кто уверен, что пережив трагедию перестройки, лихие 90-е и гражданские войны на территории бывшего Советского Союза, мы уже никогда не допустим ошибок времен Горбачева и Ельцина. Поэтому читать всякую «заумь» Гегеля, Кожева, да хотя бы и этого Уоррена - ни к чему. Стреляного воробья на мякине не проведешь.
Но с чего бы это вот уже который год идет война на Украине? Уж они-то, бывшие граждане СССР и их ближайшие потомки, ой как стреляные!
Так может быть не так уж бесполезна вся эта «заумь» философов и писателей? Может быть они что-то ценное смогли узнать, ухватить и описать? И может быть все же «стоит попотеть, чтобы подзанять у них этого знания»?
Гегеля читать крайне сложно. Кожев пишет намного понятнее, но и его тексты - не самые простые для восприятия и понимания. А вот Уррен пишет увлекательно. Читать его «Рать» в переводе Голышева - одно удовольствие.
Настоятельно рекомендую.
Добавить в друзья: | ЖЖ | твиттер | фейсбук | ВК | одноклассники | E-mail для связи: gnktnt@gmail.com