Господство и рабство как результат борьбы противоположных самосознаний

[nkfedor]

Продолжим знакомство с книгой Гегеля «Феноменология Духа», обсуждаемой в рамках заявленной ранее темы « Власть. Господство. Доминирование». В этой работе Гегеля нас, в первую очередь, интересует феномен «Господства и Рабства». Считается, что эта книга в каком-то смысле противопоставлена работе Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства», в которой рабство представляется результатом сложившихся на определенном этапе развития человеческой цивилизации социально-экономических условий, определяемых состоянием производительных сил.

Гегель же, обсуждая истоки возникновения этого феномена и его «историческую судьбу», утверждает, что отношение «Господин - Раб» возникает как проявление присущего только человеку Самосознания, определяющего его поведение, мотивацию его поступков и принимаемых им решений. «Человек - это Самосознание», порождаемое «человеческими» желаниями (т.е. желаниями овладеть желаниями других людей) - так надо понимать Гегеля.

Предыдущий пост « Человеческая история - это история желаемых Желаний» закакнчивается следующими утверждениями:

«Чтобы человек воистину стал человеком и отличался бы от животного как по сути, так и фактически, нужно, чтобы его человеческое Желание на самом деле взяло в нем верх над его животным Желанием. Высшая ценность для животного - это его животная жизнь. Значит, Желание будет человеческим только тогда, когда оно пересилит желание самосохранения»

«Человек «удостоверяет» человечность, рискуя своей жизнью ради удовлетворения своего человеческого Желания, т.е. Желания, предмет которого - другое Желание. Всякое человеческое, антропогенное, порождающее Самосознание и человечность Желание сводится в конечном счете к желанию «признания». И «удостоверяющая» человечность решимость рисковать жизнью - это решимость, обусловленная этим Желанием. Итак, говорить о «происхождении» Самосознания - значит непременно говорить о смертельной борьбе, которую ведут ради того, чтобы добиться «признания»

В продолжении этой мысли Гегель говорит следующее:

Без этой борьбы не на жизнь, а на смерть, которую ведут из чисто престижных соображений, человек на земле так никогда бы и не появился. Без желания признания, о человеческом бытии не может быть и речи.

Человеческое бытие возможно только там, где сталкиваются по меньшей мере два таких Желания. И коль скоро оба субъекта этого Желания в своем стремлении удовлетворить его готовы идти до конца, т.е. готовы рисковать жизнью и, значит, подвергать опасности жизнь другого, с тем чтобы добиться от него «признания», навязать ему себя в качестве высшей ценности, то и их столкновение не может не обернуться смертельной борьбой. И только в этой борьбе и посредством борьбы рождается, укрепляется, разворачивается и раскрывается себе и другим реальность человеческая. Она, следовательно, осуществляется и раскрывается только как «признанная».

Если бы все люди, а точнее все те, кто могут стать людьми, вели бы себя именно так, непременным исходом борьбы была бы смерть одного или обоих противников. Ни один из них не уступил бы другому, не вышел бы из борьбы, не убив соперника, и ни один не «признал» бы другого, не сумев добиться от него «признания» себя. Но если бы все обстояло именно так, нельзя было бы ни стать, ни раскрыть себя человеком. Это вполне очевидно в том случае, когда погибают оба противника, ведь человечность, будучи по сути своей Желанием и обусловленным им действием, не может ни возникнуть, ни пребыть без животности.

Но невозможность становления человеком очевидна и в случае смерти одного из противников. Оставшийся в живых лишен возможности быть «признанным» по причине смерти противника, он не может осуществить и раскрыть свою человечность. Значит, для осуществления человечности и ее раскрытия в качестве Самосознания мало того, чтобы рождающаяся человечность была множественной. Нужно также, чтобы эта множественность, эта «общественность», заключала бы в себе два существенно разных человеческих, или человекообразующих, типа поведения.

Для возникновения человеческой реальности в качестве реальности «признанной» нужно, чтобы в живых остались оба противника.

Но это возможно только при том условии, что в борьбе они поведут себя по-разному. В самой борьбе и посредством борьбы они учреждают свое неравенство. Один из них, вовсе не будучи к тому каким-либо образом «предрасположенным», испугается другого, уступит ему, откажется от риска пожертвовать жизнью ради удовлетворения своего желания быть «признанным». И ему придется забыть об этом своем желании и удовлетворить желание другого: ему придется «признать» его, а самому остаться «непризнанным». Так вот, такое «признание» означает признание другого своим Господином, а также признание и объявление себя Рабом Господина.

Иначе говоря, человек никогда не появляется на свет просто человеком. Он всегда - неминуемо и по сути - либо Господин, либо Раб. Если человеческая реальность образуется только как реальность общественная, то сообщество будет человеческим обществом, во всяком случае в своих истоках, только при том условии, что в нем будут Господа и Рабы, существования «самостоятельные» и «зависимые».

Вот почему говорить о происхождении самосознания - значит обязательно вести речь о «самостоятельности и несамостоятельности Самосознания, о Господстве и Рабстве».

Если человеческое бытие учреждается не иначе как в борьбе и посредством борьбы, которая приводит к установлению отношений Господина и Раба, то его дальнейшие становление и раскрытие также обусловлены этим фундаментальным общественным отношением. И если человек есть не что иное, как собственное становление, если его человеческое бытие в пространстве есть его бытие во времени или в качестве времени, если раскрываемая человеческая реальность есть не что иное, как всеобщая история, то история эта может быть только историей взаимоотношений Господства и Рабства: историческая «диалектика» - это «диалектика» Господина и
Раба.

Человеческая реальность может возникнуть и существовать только как «признанная» реальность. Только в качестве «признанного» другим, другими, в конечном счете всеми другими, человек действительно будет человеком как в собственных, так и в чужих глазах. И только ведя речь о «признанной» человеческой реальности, можно называть ее человеческой и тем самым высказывать некую истину в собственном и точном значении термина. Ведь только в таком случае можно посредством речи раскрыть что-то реальное. И потому, говоря о Самосознании, о сознающем себя человеке, следует сказать:

Самосознание есть в себе и для себя потому и благодаря тому, что оно есть только как нечто признанное.

Поначалу человек, который хочет заставить другого признать себя, со своей стороны не выражает ни малейшего желания признавать его. Если он победит, признание вовсе не будет взаимным: победителя признают, но он не признает того, кто его признал.

Когда два «первых» человека впервые вступают в борьбу, каждый видит в другом лишь зверя, опасного и враждебного, которого нужно истребить, а вовсе не существо, которое обладает самосознанием и представляет собой самодостаточную ценность. Каждое, конечно, достоверно знает себя самого, но не другого.

«Первый» человек, впервые сталкивающийся с другим человеком, уже полагает себя самодостаточным и приписывает себе абсолютную значимость; можно сказать, что он считает себя человеком. В данном случае человек, чтобы воистину, подлинно быть «человеком» и знать себя таковым, должен навязать созданное им о себе самом представление другим, он должен заставить других (в идеальном предельном случае - всех других) признать себя. А лучше сказать, он должен преобразовать этот не признающий его мир (природный и человеческий) в такой, который бы его признал.

Это преобразование враждебного человеческим замыслам мира, приведение его в согласие с ними, называется «действием», «деятельностью». И это действие - человеческое по сути своей, ибо очеловечивающее, человекообразующее - начинается с навязывания себя «первому» встреченному другому.

И коль скоро этот другой, будучи существом человеческим (точнее, желая им быть, полагая себя таковым), должен вести себя точно так же, то «первое» человекообразующее действие неизбежно принимает форму борьбы, борьбы не на жизнь, а на смерть двух существ, притязающих на то, чтобы быть людьми, борьбы, ведущейся исключительно из соображений престижа, ради «признания» себя противником.

Но проявление себя как чистой абстракции самосознания есть двойное действование: действование другого и действование, исходящее от самого себя. Поскольку это есть действование другого, каждый идет на смерть другого. Но тут имеется налицо и второе действование - действование, исходящее от самого себя, ибо первое заключает в себе риск собственной жизнью. Отношение обоих самосознаний, следовательно, определено таким образом, что они подтверждают самих себя и друг друга в борьбе не на жизнь, а на смерть.

«Подтверждают себя» - значит проявляют себя таким образом, что превращают чисто субъективную достоверность каждого, его убежденность в собственной значимости в объективную, или всеобще значимую и всеобще признанную, истину. Истина - это раскрытие какой-то реальности. Так вот,

Человеческая реальность создается, учреждается не иначе как в борьбе за признание и посредством связанного с этой борьбой риска жизнью. Истина человека, или раскрытие его реальности, предполагает, следовательно, борьбу не на жизнь, а на смерть.

Вот почему они должны вступить в эту борьбу. И только риском жизнью подтверждается свобода. Человек человечен только в той мере, в какой он хочет навязать себя другому человеку, заставить его признать себя. Но признание это принесет ему удовлетворение только тогда, когда он будет знать, что признавший его другой - тоже человек. Так вот, поначалу он видит в нем только животное. Чтобы разглядеть в другом человека, он должен убедиться, что тот также хочет заставить его признать себя, что он также готов к риску, к «отрицанию» своей животности, к борьбе за признание своего человеческого для-себя-бытия.

Следовательно, он должен «подстрекать» другого к борьбе, навязывать ему смертный бой, в который вступают из чисто престижных соображений. А когда ему это удастся, то, чтобы не погибнуть самому, он обязан убить другого. При таких условиях у борьбы за признание не может быть иного исхода, кроме смерти одного из противников или обоих сразу.

Стало быть, если оба противника гибнут в борьбе, «сознание» упраздняется полностью, так как человек после смерти - не более чем бездушное тело. И если один из противников остается в живых, убив другого, он уже не может быть им признан - мертвый не в состоянии признать победу победителя. Удостоверение победителя в собственных бытии и значимости остается, следовательно, чисто субъективным и, таким образом, лишенным «истины».

Хотя благодаря смерти достигается достоверность того, что оба рисковали своей жизнью и презирали ее и в себе и в другом, но не для тех, кто устоял в этой борьбе.

Человеку Борьбы незачем убивать своего противника. Он должен его «диалектически» снять.

Это значит, что он должен сохранить ему жизнь и сознание, отобрав у него только самостоятельность. Он должен снять его только в той мере, в какой он ему противостоит и действует против него. Иными словами, он должен его поработить.

В этом опыте смертельной схватки самосознание обнаруживает, что жизнь для него столь же существенна, как и чистое самосознание. Подлинный действительный человек есть продукт взаимных действий; его «я» и сложившееся о себе представление «опосредованы» признанием, которое напрямую зависит от его действия. И его подлинная самостоятельность - та, которую он с помощью этого действия отстаивает в социальной реальности
.
Раб - это побежденный противник, который не пошел до конца, рискуя жизнью, не усвоил принцип Господ: победа или смерть.

Он принял жизнь, дарованную ему другим. И попал в зависимость к этому другому. Он предпочел рабство смерти и потому, сохранив жизнь, живет жизнью Раба, который, предпочтя животную жизнь, слился с миром природных вещей.

Его отказ рисковать жизнью в борьбе за самоутверждение, низвел его на уровень животного. Стало быть, он и сам считает себя животным и таковым считает его Господин. Но Раб со своей стороны чтит в Господине Господина и признает за ним его человеческое достоинство. Он и ведет себя соответственно. Стало быть, «достоверность» Господина - не чисто субъективная и «непосредственная», она объективна и «опосредована» признанием со стороны другого, Раба.

В то время как Раб все еще остается существом «непосредственным», природным, «животным», Господин - благодаря борьбе - уже очеловечен, «опосредован».

И следовательно, его поведение как по отношению к вещам, так и к другим людям также «опосредовано», или человечно, притом что эти другие для него - только Рабы. Господин соотносится с обоими этими моментами: с некоторой вещью как таковой - с предметом вожделения, и с сознанием, для которого вещность есть существенное, т.е. с Рабом, который, из-за отказа от риска, составляет одно целое с вещами, от которых зависит.

Напротив, для Господина вещи - не более чем средство удовлетворения собственного желания. Удовлетворяя его, он их разрушает. Господин является Господином только благодаря тому, что у него есть Раб, признавший в нем Господина. Господин относится к рабу через посредство самостоятельного бытия, ибо оно-то и держит раба. Это - его цепь, от которой он не мог абстрагироваться в борьбе, и потому оказалось, что он, будучи несамостоятельным, имеет свою самостоятельность в вещности.

Между тем господин властвует над этим бытием, а это бытие властвует над другим, т.е. над рабом, то вследствие этого действительного или действующего силлогизма он подчиняет себе этого другого. Точно так же господин соотносится с вещью через посредство раба. Раб как самосознание вообще соотносится с вещью также негативно, как и господин, но в то же время она для него самостоятельна, и поэтому своим негативным отношением он не может расправиться с ней вплоть до ее уничтожения (полного уничтожения вещи, как это делает Господин, «потребляя» вещь), другими словами, он только обрабатывает ее. Он ее приготовляет для потребления, но сам не потребляет.

Напротив того, для господина непосредственное отношение к вещи становится благодаря рабскому труду, преобразующему природную вещь, «сырье», в нечто пригодное для потребления (Господином) чистым потреблением. Вся работа выполняется Рабом, Господину же остается только использовать вещь, приготовленную для него Рабом и, «потребляя» ее, подвергать ее негации, «разрушать».

К примеру, ему подают блюда, уже полностью приготовленные; то, что не удавалось вожделению иначе говоря, отдельному человеку «до того», как он вступил в Борьбу, человеку, который находился один на один с Природой и желания которого были направлены непосредственно на природу, ему, Господину, чьи желания направлены на вещи, преобразованные Рабом, удается - расправиться с ней и найти свое удовлетворение в потреблении.

Только лишь благодаря труду другого (своего Раба) Господин свободен по отношению к Природе и в результате доволен собой.

Но он - Господин над Рабом только потому, что ранее освободился от природы (и от собственной природы), когда рисковал жизнью в борьбе чисто престижного характера, в которой - как таковой - нет ничего «природного».

Вожделению это не удавалось из-за самостоятельности вещи, но господин, который поставил между вещью и собой раба, встречается благодаря этому только с несамостоятельностью вещи и потребляет ее полностью. Сторону же самостоятельности вещи он предоставляет рабу, который ее обрабатывает.

Раб трудится только на Господина, только для удовлетворения желаний Господина, а не своих собственных.

Но для признавания в собственном смысле недостает момента, состоящего в том, чтобы то, что господин делает по отношению к другому, он делал бы также по отношению к себе самому, и то, что делает раб по отношению к себе, он делал бы также по отношению к другому. Вследствие этого признавание получилось одностороннее и неравное. Ибо если Господин обходится с Другим, как с Рабом, сам он не ведет себя, как Раб; и если Раб относится к Другому, как к Господину, сам он не ведет себя, как Господин.

Раб не рискует жизнью, Господин ведет праздную жизнь.

Значит, отношение между Господином и Рабом нельзя назвать собственно признаванием. Чтобы убедиться в этом, рассмотрим это отношение с точки зрения Господина. Не только сам Господин считает себя Господином. Раб тоже считает его таковым. Стало быть, Господин признан, и признан в своем человеческом достоинстве. Однако признание это - одностороннее, потому что Господин со своей стороны не признает за Рабом человеческого достоинства. Таким образом, его признает тот, кого сам он не признает. И в этом его беда и трагедия.

Господин боролся и рисковал жизнью ради признания, но оно потеряло всякий смысл.

Какой толк в признании со стороны того, кто не признан достойным судить о достоинстве. Следовательно, положение Господина - жизненный тупик. С одной стороны, Господин - лишь потому Господин, что предметом его Желания была не вещь, а чужое желание, что желал он признания. С другой стороны, сделавшись благодаря этому Господином, он должен желать, чтобы его признавали именно в качестве Господина, чего можно достичь, только обратив Другого в Раба.

Но Раб для него - животное, или вещь. Получается, что его «признала» вещь.

Таким образом, в конечном счете предмет его Желания - все равно вещь, а не - как поначалу казалось - Желание (человеческое). Выходит, Господин ошибся. Борьба, которая сделала его Господином, сделала его совсем не тем, кем он хотел стать, ввязываясь в эту борьбу: человеком, получившим признание от другого человека.

Значит, если удовлетворение человеку приносит только признание, то человек, который ведет себя по-господски, никогда удовлетворения не получит. И коль скоро поначалу человек неизбежно - либо Господин, либо Раб, то именно Раб, точнее тот, кто был Рабом, тот, кто прошел через Рабство, кто его «диалектически снял», получит удовлетворение.

Несущественное (или рабское) сознание для господина - не самостоятельное сознание, а, напротив, сознание, лишенное самостоятельности. Но другие признают Господина Господином лишь потому, что у него есть Раб и что жизнь Господина состоит в потреблении продуктов рабского Труда, в том, чтобы жить этим Трудом и благодаря этому Труду.

Но подобно тому, как господство показало, что его сущность есть обратное тому, чем оно хочет быть, так, пожалуй, и рабство в своем осуществлении становится скорее противоположностью тому, что оно есть непосредственно; оно как оттесненное обратно в себя сознание уйдет в себя и обратится к истинной самостоятельности.

Добавить в друзья: | ЖЖ | твиттер | фейсбук | ВК | одноклассники | E-mail для связи: gnktnt@gmail.com