мэмуар_3. 1979 год
Детали машин. Субтильный доцент Чернышев. Нестарый, педантичный. Видимо, болезненный. Жидкие сальные волосы зачесаны назад. Тонкое, непроницаемое лицо, ощущение отсутствия личной и вообще домашней жизни. Я боялся Чернышева, от него веяло нечеловечиной, метафизикой.
Курсовой. Рассчитать и вычертить редуктор. Подшипники радиальные, радиально-упорные, диаметры валов, сальники, манжеты, обороты, силы, номера, типы… Чертили на миллиметровке. Начать с подшипника - размер в таблице. Упорный буртик, вал, шестерня. Редуктор вырастал как узор. Еще это было похоже на тетрис, - красиво уложить.
До консультации у Чернышева еще часа полтора. Я, Куделя, Гудков, Овчинников купили бормотухи и пришли к Ларину. Он жил недалеко от Центрального корпуса. Пока суть да дело, показываю Сашке Куделе бледные начатки своего узора, о чем-то спрашиваю. Куделя после армии, у него уже навык понимать и управляться с жизнью. Сам я - барахтался, спрашиваю, чтоб не утонуть. Но сидим, выпиваем. Инфернальный Чернышев заволакивался быстрее, чем текло время. И скоро совсем исчез. На консультацию не пошли. До следующего раза.
Я был неуверен и навязчив. И Чернышев вдруг взорвался. Стал кричать, что у меня нет нистыда-нисовести, что я жестокий человек. Было жутковато: слова из романа, где Чернышев не предусмотрен. Нетехнические термины в формальной области. Нет, демон, демон!..
ТММ. Теория механизмов и машин. Тут-моя-могила. Этот был с кашей во рту, картавил и говорил корОмысло. Профессиональное. Как возбУждено, соусА и Алкоголь. Передразнивали. Но когда сдавали, говорили как и он. Есть другие варианты?
На экзамен умудрился пронести кирпич-учебник. Был разоблачен. Грозила пара, обрушение миропорядка. Но как-то уболтал на жиденький тройбан.
Гидравлика. Препод, похожий на Тарковского-младшего. Лаборатория в двухэтажном корпусе, между Учебным и ХТ, что на проспекте Ленина. Цинковые корыта, краны, влажность и полумрак. Слова времени-места: кювета и устьице.
С Лидой всё та же канитель. Бузил, заходил нетрезвым. Она стояла у своей двери, я - пролетом ниже, у окна. Тяжело молчали. Чего хотел? Видимо, знака. Просил фотографию. Отвечала, что нет, фотографию дарят, когда навсегда. Чем не знак?
Однажды сказал красивое «прощай» и медленно уходил. Вослед не бросилась.
Наконец, написал письмо. Всё, о чем молчали, и о том, что нет у меня подлой хитрости. Не без романтики. Опустил в почтовый ящик. И быстрей вон!
Но был «Эксперимент». Параллельная жизнь.
В конце мая Олег привел новенькую. «Это Ольга. Романо-германское отделение университета». Невысокая блондинка, похожая на актрису Елену Шанину. Громадные глаза, джинсовая юбка, каблуки для роста. Сидела в уголке, курила, осваивалась. Потом Олег усадил ее за стол, дал почитать из «Авось» - все еще считалось, что мы что-то ставим. Читала почти без выражения, «удобно».
- У тебя какой язык?
- Английский. Второй курс, - улыбнулась правым уголком рта. Там две морщинки. Детали. С них всё и начинается. Ими же потом исчерпывается.
Вышли на улицу. Уже темно. В то время у нас с Толей был на руках текст «Hotel California». Переводили буквально, получалась белиберда, маялись. Подсунул на ходу. Up ahead in the distance… - она поводила ладонью над головой, - в вышине, вверху.
А еще говорят, русский язык длинный. Уехала на трамвае, идущем на вокзал.
В следующий раз я сказал, что надо поговорить. Будто даже радостно согласилась - после. Через час прощается с Олегом. Сбегает! Окликаю в пустом коридоре. Темный силуэт на фоне окна.
- Я не мог бы тебя видеть немного чаще?
- Сейчас дел вот… вот столько, - проводит ребром ладони по горлу, потом над головой. - А почаще - это помимо этого? - кивок в сторону двери. - Я подумаю, ладно? - примиряюще улыбается.
Пропала на месяц. Ждал. Появилась, когда в ДК приехали американцы - какие-то музыкальные студенты. Выступали в большом зале, пели госпелы. Наши места были на балконе. Захожу и вижу ее. А рядом пустое кресло. Олеговы происки.
Она была с подругой. Таня. На вид старше ее. В очках. Такой синеватый чулок. Таня уехала раньше. Учить и учиться.
Курим у туалетов.
- Тане понравилось?
- Да. И вы тоже понравились, - Ольга имеет в виду нас с Толей. - Especially you.
- Особенно… - дурачок вслух догадывается о переводе.
Толя изучал немецкий, но английское «you» знает:
- Особенно ты, - с ухмылочкой.
Но я слеп, не оцениваю ни иронии, ни комплимента. И кандидатуру тоже не.
Неожиданное письмо от Ольги Попониной. Хочет встретиться, поговорить. Говорить не о чем, но посмотреть интересно. Праздно.
Встретились на Звездочке у школы. Полная, недавно родила, кормит. Грустно походили-посидели. Я, видимо, дал ложную надежду, в разговоре полуспросила: зачем тогда согласился на встречу?.. Объяснять не стал.
На следующий день вдруг пришла ко мне. Сидели, молчали. В результате ткнулся носом в бохатую грудь, но вспомнил, что родители должны прийти с работы на обед, и почти выгнал.
В этот же приезд встречаю Любу.
- Кого я вижу! Как жизнь?
- Хорошо. А я тебе письмо написала. Недавно перебирала письма, вижу, твое письмо…
- Не получал.
- Я только в четверг написала, еще не успело прийти.
Хотела выйти замуж. Не спрашиваю. Но на пальце кольца нет.
- Завтра назад еду.
- Я думала у тебя отпуск…
- «Отпуск» позже, сейчас работаю на заводе, на практике.
- Где?! Здесь?!
- Нет, там.
- А…
- Ну ладно, некогда.
- До свидания.
Совсем негодный для бумаги диалог.
Вот еще один.
Поздно вечером тихий звонок Ольги:
- Ты завтра во сколько уезжаешь?
- В десять.
- А после обеда нельзя?
- Нет.
- Поговорить надо…
- А стоит ли?..
- Ну, я не знаю, как хочешь…
…
- Электричка в десять?
- Около десяти.
- Я, может быть, приду.
- Как хочешь. Извини, я иду спать.
Не видел. Уехал. [С Ольгой сводило еще два раза. Через год пришло письмо. Писала, что любит, что всё время вспоминает, что в письме всего не объяснить, просила о встрече. Листок был мятый, угол будто оторван зубами, лицевая сторона конверта с адресом вырезана и наклеена на другой конверт. В общем, какие-то страсти. Не помню, чтоб ответил. Второй раз - уже после института. Девять вечера, звонок телефона. Лашков. Сообщает, что он сейчас у обоим нам известного человека. Позже девяти, на другой конец города... Я сорвался, сказав матери, что к Лашкову. Она жила на первом этаже в доме рядом с лашковским. Выпили по стопке самогонки. Юра засобирался. Рассказала, что после того, как я ее тогда спровадил, оказалась на стадионе у железнодорожной линии; сидела на лавочке и ревела; мимо шел какой-то мужик, остановился, внимательно смотрел. Говорила уже с улыбкой, как о забавном, прожитом. Я ушел через час. Попрощалась равнодушно, сонно. Я не спрашивал про мужа, и зря. Он пришел спустя десять минут после меня].
Письмо от Любы ждало:
«Здравствуй, Сергей!
Извини, что так долго не писала. Сейчас я сдаю экзамены, хочу поступить в институт. Однажды я стала перебирать твои письма и сразу захотела написать.
Напиши, пожалуйста, как твои дела, как твое здоровье. Дела в Загорске как всегда, никаких изменений не было.
Я живу нормально.
Пришли, пожалуйста, свою фотографию. Я пришлю тебе при первой возможности.
Да. Сережа, ты совсем перестал писать. А как я тебе буду писать, если ты мне не пишешь? Или ты совсем забыл меня?
На этом заканчиваю свое маленькое письмо. До свидания. Жду твоих писем.
22/VI-79 г. Люба».
Нечеловеческая музыка!
Как эти девки меня не сгубили!
Курсовой. Рассчитать и вычертить редуктор. Подшипники радиальные, радиально-упорные, диаметры валов, сальники, манжеты, обороты, силы, номера, типы… Чертили на миллиметровке. Начать с подшипника - размер в таблице. Упорный буртик, вал, шестерня. Редуктор вырастал как узор. Еще это было похоже на тетрис, - красиво уложить.
До консультации у Чернышева еще часа полтора. Я, Куделя, Гудков, Овчинников купили бормотухи и пришли к Ларину. Он жил недалеко от Центрального корпуса. Пока суть да дело, показываю Сашке Куделе бледные начатки своего узора, о чем-то спрашиваю. Куделя после армии, у него уже навык понимать и управляться с жизнью. Сам я - барахтался, спрашиваю, чтоб не утонуть. Но сидим, выпиваем. Инфернальный Чернышев заволакивался быстрее, чем текло время. И скоро совсем исчез. На консультацию не пошли. До следующего раза.
Я был неуверен и навязчив. И Чернышев вдруг взорвался. Стал кричать, что у меня нет нистыда-нисовести, что я жестокий человек. Было жутковато: слова из романа, где Чернышев не предусмотрен. Нетехнические термины в формальной области. Нет, демон, демон!..
ТММ. Теория механизмов и машин. Тут-моя-могила. Этот был с кашей во рту, картавил и говорил корОмысло. Профессиональное. Как возбУждено, соусА и Алкоголь. Передразнивали. Но когда сдавали, говорили как и он. Есть другие варианты?
На экзамен умудрился пронести кирпич-учебник. Был разоблачен. Грозила пара, обрушение миропорядка. Но как-то уболтал на жиденький тройбан.
Гидравлика. Препод, похожий на Тарковского-младшего. Лаборатория в двухэтажном корпусе, между Учебным и ХТ, что на проспекте Ленина. Цинковые корыта, краны, влажность и полумрак. Слова времени-места: кювета и устьице.
С Лидой всё та же канитель. Бузил, заходил нетрезвым. Она стояла у своей двери, я - пролетом ниже, у окна. Тяжело молчали. Чего хотел? Видимо, знака. Просил фотографию. Отвечала, что нет, фотографию дарят, когда навсегда. Чем не знак?
Однажды сказал красивое «прощай» и медленно уходил. Вослед не бросилась.
Наконец, написал письмо. Всё, о чем молчали, и о том, что нет у меня подлой хитрости. Не без романтики. Опустил в почтовый ящик. И быстрей вон!
Но был «Эксперимент». Параллельная жизнь.
В конце мая Олег привел новенькую. «Это Ольга. Романо-германское отделение университета». Невысокая блондинка, похожая на актрису Елену Шанину. Громадные глаза, джинсовая юбка, каблуки для роста. Сидела в уголке, курила, осваивалась. Потом Олег усадил ее за стол, дал почитать из «Авось» - все еще считалось, что мы что-то ставим. Читала почти без выражения, «удобно».
- У тебя какой язык?
- Английский. Второй курс, - улыбнулась правым уголком рта. Там две морщинки. Детали. С них всё и начинается. Ими же потом исчерпывается.
Вышли на улицу. Уже темно. В то время у нас с Толей был на руках текст «Hotel California». Переводили буквально, получалась белиберда, маялись. Подсунул на ходу. Up ahead in the distance… - она поводила ладонью над головой, - в вышине, вверху.
А еще говорят, русский язык длинный. Уехала на трамвае, идущем на вокзал.
В следующий раз я сказал, что надо поговорить. Будто даже радостно согласилась - после. Через час прощается с Олегом. Сбегает! Окликаю в пустом коридоре. Темный силуэт на фоне окна.
- Я не мог бы тебя видеть немного чаще?
- Сейчас дел вот… вот столько, - проводит ребром ладони по горлу, потом над головой. - А почаще - это помимо этого? - кивок в сторону двери. - Я подумаю, ладно? - примиряюще улыбается.
Пропала на месяц. Ждал. Появилась, когда в ДК приехали американцы - какие-то музыкальные студенты. Выступали в большом зале, пели госпелы. Наши места были на балконе. Захожу и вижу ее. А рядом пустое кресло. Олеговы происки.
Она была с подругой. Таня. На вид старше ее. В очках. Такой синеватый чулок. Таня уехала раньше. Учить и учиться.
Курим у туалетов.
- Тане понравилось?
- Да. И вы тоже понравились, - Ольга имеет в виду нас с Толей. - Especially you.
- Особенно… - дурачок вслух догадывается о переводе.
Толя изучал немецкий, но английское «you» знает:
- Особенно ты, - с ухмылочкой.
Но я слеп, не оцениваю ни иронии, ни комплимента. И кандидатуру тоже не.
Неожиданное письмо от Ольги Попониной. Хочет встретиться, поговорить. Говорить не о чем, но посмотреть интересно. Праздно.
Встретились на Звездочке у школы. Полная, недавно родила, кормит. Грустно походили-посидели. Я, видимо, дал ложную надежду, в разговоре полуспросила: зачем тогда согласился на встречу?.. Объяснять не стал.
На следующий день вдруг пришла ко мне. Сидели, молчали. В результате ткнулся носом в бохатую грудь, но вспомнил, что родители должны прийти с работы на обед, и почти выгнал.
В этот же приезд встречаю Любу.
- Кого я вижу! Как жизнь?
- Хорошо. А я тебе письмо написала. Недавно перебирала письма, вижу, твое письмо…
- Не получал.
- Я только в четверг написала, еще не успело прийти.
Хотела выйти замуж. Не спрашиваю. Но на пальце кольца нет.
- Завтра назад еду.
- Я думала у тебя отпуск…
- «Отпуск» позже, сейчас работаю на заводе, на практике.
- Где?! Здесь?!
- Нет, там.
- А…
- Ну ладно, некогда.
- До свидания.
Совсем негодный для бумаги диалог.
Вот еще один.
Поздно вечером тихий звонок Ольги:
- Ты завтра во сколько уезжаешь?
- В десять.
- А после обеда нельзя?
- Нет.
- Поговорить надо…
- А стоит ли?..
- Ну, я не знаю, как хочешь…
…
- Электричка в десять?
- Около десяти.
- Я, может быть, приду.
- Как хочешь. Извини, я иду спать.
Не видел. Уехал. [С Ольгой сводило еще два раза. Через год пришло письмо. Писала, что любит, что всё время вспоминает, что в письме всего не объяснить, просила о встрече. Листок был мятый, угол будто оторван зубами, лицевая сторона конверта с адресом вырезана и наклеена на другой конверт. В общем, какие-то страсти. Не помню, чтоб ответил. Второй раз - уже после института. Девять вечера, звонок телефона. Лашков. Сообщает, что он сейчас у обоим нам известного человека. Позже девяти, на другой конец города... Я сорвался, сказав матери, что к Лашкову. Она жила на первом этаже в доме рядом с лашковским. Выпили по стопке самогонки. Юра засобирался. Рассказала, что после того, как я ее тогда спровадил, оказалась на стадионе у железнодорожной линии; сидела на лавочке и ревела; мимо шел какой-то мужик, остановился, внимательно смотрел. Говорила уже с улыбкой, как о забавном, прожитом. Я ушел через час. Попрощалась равнодушно, сонно. Я не спрашивал про мужа, и зря. Он пришел спустя десять минут после меня].
Письмо от Любы ждало:
«Здравствуй, Сергей!
Извини, что так долго не писала. Сейчас я сдаю экзамены, хочу поступить в институт. Однажды я стала перебирать твои письма и сразу захотела написать.
Напиши, пожалуйста, как твои дела, как твое здоровье. Дела в Загорске как всегда, никаких изменений не было.
Я живу нормально.
Пришли, пожалуйста, свою фотографию. Я пришлю тебе при первой возможности.
Да. Сережа, ты совсем перестал писать. А как я тебе буду писать, если ты мне не пишешь? Или ты совсем забыл меня?
На этом заканчиваю свое маленькое письмо. До свидания. Жду твоих писем.
22/VI-79 г. Люба».
Нечеловеческая музыка!
Как эти девки меня не сгубили!