письмо лучшему другу
*
В смерти боюсь её неурочного часа.
Успеть досказаться, мечтою - с тобой в унисон.
Кому-то - Парнас, вдохновенье под цокот Пегаса,
кому - беспробудный, почти летаргический, сон.
В стороне ото всех, оголтелых и тихих, внимаю
тяжёлому ходу эпохи, а веку - конец.
Со стыда не сгорю. И, в наивности, не понимаю,
какой вести пытает? иль ждёт оправданья истец?
Кто ты, милый? откуда? Встречались с тобою едва ли.
Обвиненья, обиды, надменный и менторский тон.
За душою моей - только груз непосильный печали
и скорбей мал-мала, и кладбищенской церковки звон
поминальный. И с чего вдруг я перебираю
позапрошлые календари? оправдаться успеть?
Если ты - моя совесть, то в прятки с тобою сыграю.
Ладно, брось, не таись. Без того очевидная ведь -
на ладони уместится - эта великая тайна.
Не на исповеди. Что ж покоя ты мне не даёшь?!
Признаю, что свидетелем стала однажды случайно.
И спасла не впервой наслажденья сиропная ложь.
А иначе б - не вынесть, горстями не вычерпать горя.
Я рыдала над словом, заболтанным до немоты.
Я хотела б забыть эти тысячи тысяч историй,
если б знала наверное, что не вспомнишь о прошлом и ты.
Нет путей к отступленью. Осталось - ловить горизонты -
словно бабочек - бедным рассудком-сачком,
озаглавить потуги легковесным "Из Анакреонта",
восклицательным знаком, олимпийским бесстыжим значком...
*
В смерти боюсь её неурочного часа.
Успеть досказаться, мечтою - с тобой в унисон.
Кому-то - Парнас, вдохновенье под цокот Пегаса,
кому - беспробудный, почти летаргический, сон.
В стороне ото всех, оголтелых и тихих, внимаю
тяжёлому ходу эпохи, а веку - конец.
Со стыда не сгорю. И, в наивности, не понимаю,
какой вести пытает? иль ждёт оправданья истец?
Кто ты, милый? откуда? Встречались с тобою едва ли.
Обвиненья, обиды, надменный и менторский тон.
За душою моей - только груз непосильный печали
и скорбей мал-мала, и кладбищенской церковки звон
поминальный. И с чего вдруг я перебираю
позапрошлые календари? оправдаться успеть?
Если ты - моя совесть, то в прятки с тобою сыграю.
Ладно, брось, не таись. Без того очевидная ведь -
на ладони уместится - эта великая тайна.
Не на исповеди. Что ж покоя ты мне не даёшь?!
Признаю, что свидетелем стала однажды случайно.
И спасла не впервой наслажденья сиропная ложь.
А иначе б - не вынесть, горстями не вычерпать горя.
Я рыдала над словом, заболтанным до немоты.
Я хотела б забыть эти тысячи тысяч историй,
если б знала наверное, что не вспомнишь о прошлом и ты.
Нет путей к отступленью. Осталось - ловить горизонты -
словно бабочек - бедным рассудком-сачком,
озаглавить потуги легковесным "Из Анакреонта",
восклицательным знаком, олимпийским бесстыжим значком...
*