Левитанский
Снег валил до полуночи, рушился мрак
над ущельями,
а потом стало тихо и месяц взошел молодой...
Этот мир, он и движим и жив испокон превращеньями,
то незримой, то явной, бесчисленной их чередой.
Чередуется свет с темнотой, обретенья- с потерями,
и во всем этом свой , несомненно и смысл, и резон.
Череда превращений, закон сохраненья материи-
как догадка твоя дерзновенна, Овидий Назон!
Все, действительно ,так,
и ,покуда планета вращается,
и природа, ликуя справляет свое торжество,
всякий миг завершается что-то,
и вновь превращается
существо в вещество, и опять вещество в существо.
Как в кольце лабиринта глухими бредем
коридорами,
как в преддверии часа, когда разразится гроза,
переходами темными движемся,
между которыми
обжигающий пламень на миг ослепляет глаза.
Недоверчиво смотрим как трагик становится
комиком,
сокрушенно взираем, как старость вступает в права,
как гора рассыпается в прах,
и над маленьким холмиком,
выбиваясь из сил, молодая восходит трава.
И однажды осенней порой, прислонясь
к подоконнику,
вдруг легко различаем сквозь морок и зябкий
туман,
как наш давний роман переходит в семейную
хронику,
и семейным преданьем становится старый роман.
Мы себя убеждаем- ну, что там печалиться
попусту,
но подстреленной птицей клокочет и рвется
в груди
этот сдавленный возглас- как вслед уходящему
поезду-
о мгновенье, помедли,
помешкай,
постой ,
погоди!
над ущельями,
а потом стало тихо и месяц взошел молодой...
Этот мир, он и движим и жив испокон превращеньями,
то незримой, то явной, бесчисленной их чередой.
Чередуется свет с темнотой, обретенья- с потерями,
и во всем этом свой , несомненно и смысл, и резон.
Череда превращений, закон сохраненья материи-
как догадка твоя дерзновенна, Овидий Назон!
Все, действительно ,так,
и ,покуда планета вращается,
и природа, ликуя справляет свое торжество,
всякий миг завершается что-то,
и вновь превращается
существо в вещество, и опять вещество в существо.
Как в кольце лабиринта глухими бредем
коридорами,
как в преддверии часа, когда разразится гроза,
переходами темными движемся,
между которыми
обжигающий пламень на миг ослепляет глаза.
Недоверчиво смотрим как трагик становится
комиком,
сокрушенно взираем, как старость вступает в права,
как гора рассыпается в прах,
и над маленьким холмиком,
выбиваясь из сил, молодая восходит трава.
И однажды осенней порой, прислонясь
к подоконнику,
вдруг легко различаем сквозь морок и зябкий
туман,
как наш давний роман переходит в семейную
хронику,
и семейным преданьем становится старый роман.
Мы себя убеждаем- ну, что там печалиться
попусту,
но подстреленной птицей клокочет и рвется
в груди
этот сдавленный возглас- как вслед уходящему
поезду-
о мгновенье, помедли,
помешкай,
постой ,
погоди!