Основания и критерии легитимности постреволюционной власти-1
Это черновик статьи. Буду благодарен за замечания.
Революции были давно и недавно, назревают сейчас, вряд ли прекратятся в будущем.
Наступивший период глобальной турбулентности, начало которого можно датировать либо с терактов 2001 г. в США, либо с мирового экономического кризиса 2008 г., делает социально-политические кризисы и революции более вероятными и частыми явлениями. Революции в Грузии и Киргизии, «Арабская весна», движения «Оккупай» в США и Европе, гражданские войны в Ливии и Сирии, протесты в России 2011-2012 г., Украинская революция, продолжающиеся массовые уличные акции и беспорядки в Таиланде и Венесуэле - такого рода события и процессы будут продолжаться, а возможно, и нарастать в обозримом будущем.
Некоторые социально-политические кризисы приводят к смене власти. Если эти события сопряжены с массовыми движениями протеста, существенным изменением государственных и классовых структур, соответствующих правовых основ социального взаимодействия, то они квалифицируются как революции [Skocpol 1979; Goldstone ??].
Новая типология легитимности
Каждый постреволюционный режим сталкивается с острыми проблемами внутреннего и внешнего признания - легитимности. Наиболее общий смысл легитимности - это признание законности власти, признание ее права управлять: устанавливать законы, собирать налоги и сборы, судить, принуждать, наказывать.
Увы, типология легитимности по Веберу, кочующая из учебника в учебник (традиционная, харизматическая, целерациональная), не релевантна для большинства современных исследовательских задач. Во-первых, значимые типы легитимности сейчас другие. Во-вторых, все они являются переменными: легитимность каждого типа повышается и понижается в зависимости от множества факторов. В-третьих, критерии каждого типа легитимности различны, а многие из них до сих пор остаются крайне смутными, требующими прояснения.
Рассмотрим два способа различения типов легитимности: по субъекту признания и по основанию признания. По признаку «кто признает власть» выделим следующие типы:
§ популярная (рейтинговая) легитимность (лидера, партии, власти в целом, режима) - признание со стороны населения (в долях или процентах);
§ силовая легитимность - признание со стороны аппарата принуждения, организованных вооруженных отрядов (полиции, армии, спецслужб), в той или иной мере готовых применять насилие в пользу держателей власти или претендентов на власть [1];
§ авторитетная легитимность - признание со стороны главных высокостатусных институтов, воплощающих собой основные мировоззренческие ценности и принципы в данном обществе; таковыми бывают либо церковь (например, в лице Папы, Патриарха, Имама, Далай-ламы и т.д.), либо высшая судебная инстанция (например, Конституционный суд);
§ международная легитимность - признание ведущими державами и международными организациями, как региональными (например, Советом Европы), так и глобальными (прежде всего, ООН).
Каждый субъект признает в той или иной мере, либо не признает власть и режим, исходя из разных установок и соображений, которые могут быть обобщены и концептуализированы как основания легитимности. По признаку оснований выделим следующие типы:
§ легитимность de facto - фактическое признание нахождения во власти лиц и групп, поскольку они достаточно продолжительное время осуществляют управление на территории (без постоянных мятежей, войн, геноцида). Так, в частности, международное сообщество смиряется с существованием непризнанных государств;
§ правовая легитимность de jure (легальность) - признание правомерности нахождения во власти лиц и групп на основе соответствия процедур их вхождения во власть принятым законам и общим правовым принципам.
Легитимность de jure следует разделить на два подтипа.
Формально-нормативная легитимность - признание правомерности нахождения во власти лиц и групп на основе соответствия процедур их вхождения во власть букве законов и других нормативных актов, официально действующих в данный период в данном обществе. Формально-нормативная легитимность соотносима с позитивным правом - принципом обязательности соблюдения писанных законов.
Общеправовая легитимность - признание правомерности нахождения во власти лиц и групп на основе соответствия способа их вхождения во власть неким абстрактным правовым принципам, а также духу конституции страны, основополагающих документов современного международного права. Общеправовая легитимность соотносима с естественным правом как неким моральным и юридическим идеалом, связанным с представлениями об объективных, неотъемлемых правах и свободах человека, а также с принципами равенства, честности, справедливости, гуманности, добровольности подписания договоров, обязательности их выполнения и т. д.
Не следует думать, что общеправовая легитимность является лишь отвлеченной идеей. Нюрнбергский процесс, как раз столкнувшийся с недостаточностью формально-нормативного принципа (нацисты ведь выполняли приказы, подчиняясь дисциплине в полном соответствии с присягой), ввел категорию «преступления против человечности», трактуя человечность (гуманность) именно как воплощение общеправового принципа.
Правовая прерывность при смене власти и проблема легитимности
Вряд ли нужно обосновывать, что при успешной революции, включающей смену власти, всегда нарушаются те или иные законы, значит, имеет место правовая прерывность и ущерб в отношении формально-правовой легитимности. Это означает, что для любой постреволюционной власти проблема ее легитимности стоит очень остро. Правовая прерывность - важнейший фактор делегитимации. Сама устойчивость новой власти более всего зависит от получения силовой легитимности (поддерживает ли революционеров-победителей армия и полиция), которая, в свою очередь, испытывает влияние авторитетной легитимности (позиции церкви, высших судебных инстанций, лидеров общественного мнения), международной легитимности (признания соседями и влиятельными державами) и популярной легитимности (поддержки широких масс).
Революционная смена власти далеко не всегда сразу приводит к стабильному новому режиму. Иногда период переворотов, гражданских конфликтов и войн, вкупе с международными войнами, сепаратистскими движениями затягивается на десятки лет (пример: Синьхайская революция в Китае 1911 г. и установление коммунистического режима в материковом Китае в 1949 г.). Здесь отвлечемся от революционной динамики и рассмотрим только вопрос оснований легитимности постреволюционной власти и нового режима.
Когда режим достигает устойчивости (без новых переворотов хотя бы на протяжении одного поколения - 20-30 лет), это уже означает обретение силовой легитимности, а также критического минимума авторитетной и популярной легитимности. В плане международной легитимности такие режимы обычно признаются другими государствами de facto (их не пытаются свергнуть путем вторжения, начинают торговлю и прочие взаимодействия). Признание de jure зависит не только и не столько от формальной законности (которая всегда была в какой-то мере нарушена), сколько от неправовых факторов геополитических и экономических интересов. Этот аспект интересен в историческом плане и в теории международных отношений. Нас же здесь интересует философско-правовая сторона вопроса: каковы правомерные основания признания постреволюционных власти и режима легитимными?
Уровень оправданности правового разрыва
Первое, что должно нас интересовать: насколько были оправданы сама нештатная (принудительная, насильственная) смена власти и соответствующее нарушение действующих законов? Установим следующий принцип: общеправовая легитимность революционной смены власти тем выше, чем менее легитимны прежние власть и режим.
А как мерить их легитимность? Здесь мы сразу сталкиваемся с опасностью соскользнуть к партийным, идеологизированным оценкам, которые всегда доминируют при политической поляризации в революционный период и надолго сохраняются. Ни массовая поддержка (популярная легитимность), ни внешнее признание (международная легитимность), ни, тем более, лояльность аппарата принуждения (силовая легитимность) не могут в данном случае служить критериями. Опираться следует только на правовую легитимность, но и здесь нас поджидают трудности.
В первую очередь, следует обратиться к формально-нормативной легитимности - принципу позитивного права. Власть делегитимирует себя, когда нарушает собственные законы, но не по пустякам, а в связи правами и свободами граждан, с насилием и контролем над насилием. Если в Конституции фиксированы права граждан на мирные собрания, на свободу слова и печати, если действующими законами запрещено разгонять, избивать, задерживать мирных демонстрантов, тем более, наносить увечья и стрелять в них, то власть, допускающая противоречащие этим нормам действия, не наказывающая тех, кто отдавал такие незаконные приказы, существенно себя делегитимирует.
При усугублении нарушений, что выливается в откровенную войну против протестующих (многократные избиения и убийства), мятежи становятся уже не преступлениями, а реализацией права народа на восстание. Соответственно, при смене власти уровень легитимности революции и нового режима становится высоким, поскольку опирается на утерю легитимности прежней властью. Здесь необходимы следствие и состязательные судебные процессы, причем, не только против представителей прежней власти, но и против тех участников, лидеров протеста, кто допускал неоправданное насилие (а для новой революционной власти предъявлять им претензии всегда крайне трудно).
Легитимно ли нарушение нелегитимных законов?
В тоталитарных, откровенно авторитарных режимах, а также во многих имитационных демократиях (где подзаконные акты и практики государственного насилия существенно противоречат красивым нормам Конституции) законы издаются полицейские - полностью связывающие руки оппозиции и протесту и полностью развязывающие их силовому аппарату принуждения. Режим действует вполне жестоко, беспощадно, но - «по закону», а протестующие не то, что не имеют права сопротивляться, но могут сесть в тюрьму только за «причинение нравственных страданий» охранникам или полицейским.
В таких ситуациях опираться на формально-нормативный принцип уже нельзя. Зато остается принцип общеправовой, согласно которому полицейские законы могут и должны быть признаны нелегитимными. Трудность здесь заключается в том, что, не будучи четко зафиксированными на бумаге («позитивно») общеправовой принцип имеет несколько расплывчатый характер, что делает апелляции к нему уязвимыми. Радикалы и погромщики с готовностью используют эту уязвимость, прикрывая свои неблаговидные действия «протестом» против «ужасного кровавого режима» и его «несправедливых полицейских законов».
Таким образом, непростая задача заключается в том, чтобы пройти между Сциллой и Харибдой. В идеале, нелегитимные законы должны быть вначале опротестованы, например, через иски в Конституционный суд, в международные суды. Однако, репрессивный режим обычно научается защищать себя от таких неприятностей: в Конституционный суд набираются только послушные судьи, а смельчаков, добирающихся до международных судов, всегда можно ущемлять и запугивать со многих сторон: от увольнения и закрытия бизнеса до избиений и угроз семье.
В этих условиях приемлемая форма опротестования нелегитимных законов - это публичное заявление в прессе и Интернете об их неправомерности и с требованием их отмены, которое может быть и анонимным в случаях особо жестоких практик репрессивного режима. Если в этом заявлении убедительно доказано несоответствие полицейских законов либо конституционным нормам, либо международным документам о правах и свободах человека, либо общеправовым принципам, если в течение времени, достаточного для отмены закона (от недели до месяца), власть закон не отменяет, тогда действия протестующих, нарушающих этот закон, должны считаться легитимными, а репрессии против них - преступными.
Может ли быть оправдан вооруженный мятеж?
Крайне острым и непростым является вопрос об оправданности применения оружия протестующими (повстанцами). Полный запрет на использование ими какого-либо оружия или его подобия со стороны государств вполне понятен и оправдан: в его основе лежит классическая идея Вебера о государственной монополии на легитимное физическое насилие в границах самого государства. Кроме того, в современной общественной и политической мысли протестного толка произошел явный крен в сторону дискредитации вооруженного революционерства (с героями и пророками типа Троцкого, Ленина, Мао, Кастро и Че Гевары) и проповеди мирных акций сопротивления (а ля Ганди и Мартин Лютер Кинг), ярко воплощенной в популярной книге Дж.Шарпа [Шарп ??].
Есть интересные и убедительные доводы как эмпирического, так и теоретического характера, в пользу того, что мирный характер протестов ведут к гораздо более благоприятным последствиям в плане мирной смены власти, а также легитимности, устойчивости и демократичности постреволюционных режимов [2] [Stephan ///]. Основные аргументы в пользу сугубо мирных протестов таковы:
«Во--первых, приверженность демонстрантов принципам ненасильственного сопротивления значительно расширяет потенциальную базу поддержки среди населения. Недовольные граждане охотнее участвуют в тех акциях, организаторы которых избегают провокаций и столкновений с полицией, стараясь тем самым не подвергать своих сторонников риску оказаться в следственном изоляторе и суде.
Во-вторых, использование насилия против мирных демонстрантов создает раскол между группами, поддерживающими действующую власть, снижает сплоченность элит, умеренная часть которых может начать сочувствовать либо открыто перейти на сторону оппозиции.
В-третьих, действующие власти охотнее идут на переговоры с движениями ненасильственного сопротивления, потому что лозунги последних редко содержат угрозу жизни и здоровью политических руководителей страны.
В-четвертых, ненасильственные протестные движения получают значительно большую легитимность как в глазах собственного населения, так и в глазах международного сообщества. Попытки же использовать насилие снимают ответственность и легитимируют ответное насилие со стороны властей. Международное сообщество реже вводит экономические и прочие санкции в отношении режимов, использующих оружие против насильственных протестов.
Наконец, продолжительные массовые акции вызывают сочувствие и поддержку среди силовых структур, представители которых сами хорошо видят проблемы, с которыми проходится жить обществу. Однако использование демонстрантами насилия, жертвами которого и становятся в первую очередь полицейские, ставит крест на подобных симпатиях и повышает готовность силовиков охранять статус-кво любыми средствами [Трейсман, Соболев].
Все эти аргументы представляются весомыми, они хороши как рекомендации для протестных движений и их лидеров. Но означает ли очевидное предпочтение мирного характера политического конфликта, что насилие и вооруженная борьба автоматически делают революцию и новую революционную власть нелегитимными?
Вообще говоря, трудно назвать страну, даже их числа «развитых», «хрестоматийных» демократий, в истории которых не было бы вооруженного и насильственного захвата власти через революцию и/или сепаратизм.
Голландия появилась вследствие сепаратистской революции - отделения от Испанской империи.
Великобритания ведет историю своей парламентской демократии от Славной революции, победу в которой обеспечило вторжение иностранной армии Вильгельма Оранского.
США появились вследствие Американской революции - сепаратистского мятежа колонистов против Британской империи.
Республиканская Франция ведет свою историю от кровавой Французской революции и нескольких потрясений - монархических и имперских реставраций, переворотов - в XIX веке.
Государственность современной Германии вообще была создана в условиях иностранной оккупации после страшной кровопролитной войны, обрушившей прежний тоталитарный режим.
СССР возник после двух революций и страшной Гражданской войны. Удивительным образом он распался почти без жертв (трагические события в Баку, Карабахе, Сумгаите не были прямо связаны с распадом), однако нынешняя государственность Российской Федерации и ее Конституция имеют фактическое начало в кровавом октябре 1993 г., когда полновластие президента было утверждено выстрелами по зданию парламента.
Как видим, насилие, вооруженные захваты власти и случаи вооруженного утверждения власти продолжают быть актуальными.
Разумеется, сегодняшние представления о допустимости насилия и вооруженных восстаний являются более строгими, чем в историческом прошлом, однако смело можно предполагать, что в будущем кроме мирных будут и вооруженные, насильственные смены власти, особенно в репрессивных авторитарных режимах, подавляющих мирную оппозицию. Поэтому остается актуальным вопрос о критериях оправданности применения оружия и насилия протестующими.
Сформулируем общие принципы перехода протеста к формату вооруженного восстания, следование которым делает его оправданным (достойным последующей легитимации) настолько, насколько это вообще возможно:
· лучше всего обходиться без оружия сугубо мирными средствами (см. аргументацию выше);
· вооружаться допустимо только после исчерпания всех возможностей мирного протеста (массовые мирные уличные акции, забастовки, пикетирование зданий, перекрытия трасс и т.д.) и в ответ на серию акций неправового насилия со стороны государства (избиения, пытки, убийства), которые не расследуются, не наказываются, а только усугубляются; фактически в этих случаях государство ведет с гражданами настоящую войну, поэтому решение протестующих о том, чтобы взяться за оружие, является актом самозащиты общества от преступного государства; в будущем решение вооружаться должно быть легитимировано, поэтому необходимо документирование преступных деяний со стороны сил режима;
· следует не провоцировать власть на применение оружия, а напротив, каждый раз отставать на шаг в радикальности политических действий, призывать власть и давать ей возможность перейти к мирному разрешению кризиса через компромиссы; вооружение протестующих не означает мгновенного перехода к стрельбе на поражение, сами по себе «ступени насилия» (угроза вооружения, угроза применения оружия, стрельба в воздух, стрельба из травматического оружия, стрельба по ногам) должны сопровождаться призывами вернуться в мирный формат переговоров и компромиссов;
· применять оружие на поражение можно только в ответ на жестокое и беспощадное применение оружия со стороны режима (расстрел протестующих с десятками жертв);
· наступательные боевые действия с целью разгрома сил режима и вооруженного захвата власти могут быть оправданы, только когда после десятков убитых власть не прекращает, а наращивает насилие с явной направленностью на массовое уничтожение протестующих.
Продолжение следует
[1] ДАТЬ ЦИТАТУ Stinchcombe 1987
[2] Nonviolent campaigns are more likely to win legitimacy, attract widespread domestic and international support, neutralize the opponent's security forces, and compel loyalty shifts among erstwhile opponent supporters than are armed campaigns, which enjoin the active support of a relatively small number of people, offer the opponent a justification for violent counterattacks, and are less likely to prompt loyalty shifts and defections. .[Stephan p]
Революции были давно и недавно, назревают сейчас, вряд ли прекратятся в будущем.
Наступивший период глобальной турбулентности, начало которого можно датировать либо с терактов 2001 г. в США, либо с мирового экономического кризиса 2008 г., делает социально-политические кризисы и революции более вероятными и частыми явлениями. Революции в Грузии и Киргизии, «Арабская весна», движения «Оккупай» в США и Европе, гражданские войны в Ливии и Сирии, протесты в России 2011-2012 г., Украинская революция, продолжающиеся массовые уличные акции и беспорядки в Таиланде и Венесуэле - такого рода события и процессы будут продолжаться, а возможно, и нарастать в обозримом будущем.
Некоторые социально-политические кризисы приводят к смене власти. Если эти события сопряжены с массовыми движениями протеста, существенным изменением государственных и классовых структур, соответствующих правовых основ социального взаимодействия, то они квалифицируются как революции [Skocpol 1979; Goldstone ??].
Новая типология легитимности
Каждый постреволюционный режим сталкивается с острыми проблемами внутреннего и внешнего признания - легитимности. Наиболее общий смысл легитимности - это признание законности власти, признание ее права управлять: устанавливать законы, собирать налоги и сборы, судить, принуждать, наказывать.
Увы, типология легитимности по Веберу, кочующая из учебника в учебник (традиционная, харизматическая, целерациональная), не релевантна для большинства современных исследовательских задач. Во-первых, значимые типы легитимности сейчас другие. Во-вторых, все они являются переменными: легитимность каждого типа повышается и понижается в зависимости от множества факторов. В-третьих, критерии каждого типа легитимности различны, а многие из них до сих пор остаются крайне смутными, требующими прояснения.
Рассмотрим два способа различения типов легитимности: по субъекту признания и по основанию признания. По признаку «кто признает власть» выделим следующие типы:
§ популярная (рейтинговая) легитимность (лидера, партии, власти в целом, режима) - признание со стороны населения (в долях или процентах);
§ силовая легитимность - признание со стороны аппарата принуждения, организованных вооруженных отрядов (полиции, армии, спецслужб), в той или иной мере готовых применять насилие в пользу держателей власти или претендентов на власть [1];
§ авторитетная легитимность - признание со стороны главных высокостатусных институтов, воплощающих собой основные мировоззренческие ценности и принципы в данном обществе; таковыми бывают либо церковь (например, в лице Папы, Патриарха, Имама, Далай-ламы и т.д.), либо высшая судебная инстанция (например, Конституционный суд);
§ международная легитимность - признание ведущими державами и международными организациями, как региональными (например, Советом Европы), так и глобальными (прежде всего, ООН).
Каждый субъект признает в той или иной мере, либо не признает власть и режим, исходя из разных установок и соображений, которые могут быть обобщены и концептуализированы как основания легитимности. По признаку оснований выделим следующие типы:
§ легитимность de facto - фактическое признание нахождения во власти лиц и групп, поскольку они достаточно продолжительное время осуществляют управление на территории (без постоянных мятежей, войн, геноцида). Так, в частности, международное сообщество смиряется с существованием непризнанных государств;
§ правовая легитимность de jure (легальность) - признание правомерности нахождения во власти лиц и групп на основе соответствия процедур их вхождения во власть принятым законам и общим правовым принципам.
Легитимность de jure следует разделить на два подтипа.
Формально-нормативная легитимность - признание правомерности нахождения во власти лиц и групп на основе соответствия процедур их вхождения во власть букве законов и других нормативных актов, официально действующих в данный период в данном обществе. Формально-нормативная легитимность соотносима с позитивным правом - принципом обязательности соблюдения писанных законов.
Общеправовая легитимность - признание правомерности нахождения во власти лиц и групп на основе соответствия способа их вхождения во власть неким абстрактным правовым принципам, а также духу конституции страны, основополагающих документов современного международного права. Общеправовая легитимность соотносима с естественным правом как неким моральным и юридическим идеалом, связанным с представлениями об объективных, неотъемлемых правах и свободах человека, а также с принципами равенства, честности, справедливости, гуманности, добровольности подписания договоров, обязательности их выполнения и т. д.
Не следует думать, что общеправовая легитимность является лишь отвлеченной идеей. Нюрнбергский процесс, как раз столкнувшийся с недостаточностью формально-нормативного принципа (нацисты ведь выполняли приказы, подчиняясь дисциплине в полном соответствии с присягой), ввел категорию «преступления против человечности», трактуя человечность (гуманность) именно как воплощение общеправового принципа.
Правовая прерывность при смене власти и проблема легитимности
Вряд ли нужно обосновывать, что при успешной революции, включающей смену власти, всегда нарушаются те или иные законы, значит, имеет место правовая прерывность и ущерб в отношении формально-правовой легитимности. Это означает, что для любой постреволюционной власти проблема ее легитимности стоит очень остро. Правовая прерывность - важнейший фактор делегитимации. Сама устойчивость новой власти более всего зависит от получения силовой легитимности (поддерживает ли революционеров-победителей армия и полиция), которая, в свою очередь, испытывает влияние авторитетной легитимности (позиции церкви, высших судебных инстанций, лидеров общественного мнения), международной легитимности (признания соседями и влиятельными державами) и популярной легитимности (поддержки широких масс).
Революционная смена власти далеко не всегда сразу приводит к стабильному новому режиму. Иногда период переворотов, гражданских конфликтов и войн, вкупе с международными войнами, сепаратистскими движениями затягивается на десятки лет (пример: Синьхайская революция в Китае 1911 г. и установление коммунистического режима в материковом Китае в 1949 г.). Здесь отвлечемся от революционной динамики и рассмотрим только вопрос оснований легитимности постреволюционной власти и нового режима.
Когда режим достигает устойчивости (без новых переворотов хотя бы на протяжении одного поколения - 20-30 лет), это уже означает обретение силовой легитимности, а также критического минимума авторитетной и популярной легитимности. В плане международной легитимности такие режимы обычно признаются другими государствами de facto (их не пытаются свергнуть путем вторжения, начинают торговлю и прочие взаимодействия). Признание de jure зависит не только и не столько от формальной законности (которая всегда была в какой-то мере нарушена), сколько от неправовых факторов геополитических и экономических интересов. Этот аспект интересен в историческом плане и в теории международных отношений. Нас же здесь интересует философско-правовая сторона вопроса: каковы правомерные основания признания постреволюционных власти и режима легитимными?
Уровень оправданности правового разрыва
Первое, что должно нас интересовать: насколько были оправданы сама нештатная (принудительная, насильственная) смена власти и соответствующее нарушение действующих законов? Установим следующий принцип: общеправовая легитимность революционной смены власти тем выше, чем менее легитимны прежние власть и режим.
А как мерить их легитимность? Здесь мы сразу сталкиваемся с опасностью соскользнуть к партийным, идеологизированным оценкам, которые всегда доминируют при политической поляризации в революционный период и надолго сохраняются. Ни массовая поддержка (популярная легитимность), ни внешнее признание (международная легитимность), ни, тем более, лояльность аппарата принуждения (силовая легитимность) не могут в данном случае служить критериями. Опираться следует только на правовую легитимность, но и здесь нас поджидают трудности.
В первую очередь, следует обратиться к формально-нормативной легитимности - принципу позитивного права. Власть делегитимирует себя, когда нарушает собственные законы, но не по пустякам, а в связи правами и свободами граждан, с насилием и контролем над насилием. Если в Конституции фиксированы права граждан на мирные собрания, на свободу слова и печати, если действующими законами запрещено разгонять, избивать, задерживать мирных демонстрантов, тем более, наносить увечья и стрелять в них, то власть, допускающая противоречащие этим нормам действия, не наказывающая тех, кто отдавал такие незаконные приказы, существенно себя делегитимирует.
При усугублении нарушений, что выливается в откровенную войну против протестующих (многократные избиения и убийства), мятежи становятся уже не преступлениями, а реализацией права народа на восстание. Соответственно, при смене власти уровень легитимности революции и нового режима становится высоким, поскольку опирается на утерю легитимности прежней властью. Здесь необходимы следствие и состязательные судебные процессы, причем, не только против представителей прежней власти, но и против тех участников, лидеров протеста, кто допускал неоправданное насилие (а для новой революционной власти предъявлять им претензии всегда крайне трудно).
Легитимно ли нарушение нелегитимных законов?
В тоталитарных, откровенно авторитарных режимах, а также во многих имитационных демократиях (где подзаконные акты и практики государственного насилия существенно противоречат красивым нормам Конституции) законы издаются полицейские - полностью связывающие руки оппозиции и протесту и полностью развязывающие их силовому аппарату принуждения. Режим действует вполне жестоко, беспощадно, но - «по закону», а протестующие не то, что не имеют права сопротивляться, но могут сесть в тюрьму только за «причинение нравственных страданий» охранникам или полицейским.
В таких ситуациях опираться на формально-нормативный принцип уже нельзя. Зато остается принцип общеправовой, согласно которому полицейские законы могут и должны быть признаны нелегитимными. Трудность здесь заключается в том, что, не будучи четко зафиксированными на бумаге («позитивно») общеправовой принцип имеет несколько расплывчатый характер, что делает апелляции к нему уязвимыми. Радикалы и погромщики с готовностью используют эту уязвимость, прикрывая свои неблаговидные действия «протестом» против «ужасного кровавого режима» и его «несправедливых полицейских законов».
Таким образом, непростая задача заключается в том, чтобы пройти между Сциллой и Харибдой. В идеале, нелегитимные законы должны быть вначале опротестованы, например, через иски в Конституционный суд, в международные суды. Однако, репрессивный режим обычно научается защищать себя от таких неприятностей: в Конституционный суд набираются только послушные судьи, а смельчаков, добирающихся до международных судов, всегда можно ущемлять и запугивать со многих сторон: от увольнения и закрытия бизнеса до избиений и угроз семье.
В этих условиях приемлемая форма опротестования нелегитимных законов - это публичное заявление в прессе и Интернете об их неправомерности и с требованием их отмены, которое может быть и анонимным в случаях особо жестоких практик репрессивного режима. Если в этом заявлении убедительно доказано несоответствие полицейских законов либо конституционным нормам, либо международным документам о правах и свободах человека, либо общеправовым принципам, если в течение времени, достаточного для отмены закона (от недели до месяца), власть закон не отменяет, тогда действия протестующих, нарушающих этот закон, должны считаться легитимными, а репрессии против них - преступными.
Может ли быть оправдан вооруженный мятеж?
Крайне острым и непростым является вопрос об оправданности применения оружия протестующими (повстанцами). Полный запрет на использование ими какого-либо оружия или его подобия со стороны государств вполне понятен и оправдан: в его основе лежит классическая идея Вебера о государственной монополии на легитимное физическое насилие в границах самого государства. Кроме того, в современной общественной и политической мысли протестного толка произошел явный крен в сторону дискредитации вооруженного революционерства (с героями и пророками типа Троцкого, Ленина, Мао, Кастро и Че Гевары) и проповеди мирных акций сопротивления (а ля Ганди и Мартин Лютер Кинг), ярко воплощенной в популярной книге Дж.Шарпа [Шарп ??].
Есть интересные и убедительные доводы как эмпирического, так и теоретического характера, в пользу того, что мирный характер протестов ведут к гораздо более благоприятным последствиям в плане мирной смены власти, а также легитимности, устойчивости и демократичности постреволюционных режимов [2] [Stephan ///]. Основные аргументы в пользу сугубо мирных протестов таковы:
«Во--первых, приверженность демонстрантов принципам ненасильственного сопротивления значительно расширяет потенциальную базу поддержки среди населения. Недовольные граждане охотнее участвуют в тех акциях, организаторы которых избегают провокаций и столкновений с полицией, стараясь тем самым не подвергать своих сторонников риску оказаться в следственном изоляторе и суде.
Во-вторых, использование насилия против мирных демонстрантов создает раскол между группами, поддерживающими действующую власть, снижает сплоченность элит, умеренная часть которых может начать сочувствовать либо открыто перейти на сторону оппозиции.
В-третьих, действующие власти охотнее идут на переговоры с движениями ненасильственного сопротивления, потому что лозунги последних редко содержат угрозу жизни и здоровью политических руководителей страны.
В-четвертых, ненасильственные протестные движения получают значительно большую легитимность как в глазах собственного населения, так и в глазах международного сообщества. Попытки же использовать насилие снимают ответственность и легитимируют ответное насилие со стороны властей. Международное сообщество реже вводит экономические и прочие санкции в отношении режимов, использующих оружие против насильственных протестов.
Наконец, продолжительные массовые акции вызывают сочувствие и поддержку среди силовых структур, представители которых сами хорошо видят проблемы, с которыми проходится жить обществу. Однако использование демонстрантами насилия, жертвами которого и становятся в первую очередь полицейские, ставит крест на подобных симпатиях и повышает готовность силовиков охранять статус-кво любыми средствами [Трейсман, Соболев].
Все эти аргументы представляются весомыми, они хороши как рекомендации для протестных движений и их лидеров. Но означает ли очевидное предпочтение мирного характера политического конфликта, что насилие и вооруженная борьба автоматически делают революцию и новую революционную власть нелегитимными?
Вообще говоря, трудно назвать страну, даже их числа «развитых», «хрестоматийных» демократий, в истории которых не было бы вооруженного и насильственного захвата власти через революцию и/или сепаратизм.
Голландия появилась вследствие сепаратистской революции - отделения от Испанской империи.
Великобритания ведет историю своей парламентской демократии от Славной революции, победу в которой обеспечило вторжение иностранной армии Вильгельма Оранского.
США появились вследствие Американской революции - сепаратистского мятежа колонистов против Британской империи.
Республиканская Франция ведет свою историю от кровавой Французской революции и нескольких потрясений - монархических и имперских реставраций, переворотов - в XIX веке.
Государственность современной Германии вообще была создана в условиях иностранной оккупации после страшной кровопролитной войны, обрушившей прежний тоталитарный режим.
СССР возник после двух революций и страшной Гражданской войны. Удивительным образом он распался почти без жертв (трагические события в Баку, Карабахе, Сумгаите не были прямо связаны с распадом), однако нынешняя государственность Российской Федерации и ее Конституция имеют фактическое начало в кровавом октябре 1993 г., когда полновластие президента было утверждено выстрелами по зданию парламента.
Как видим, насилие, вооруженные захваты власти и случаи вооруженного утверждения власти продолжают быть актуальными.
Разумеется, сегодняшние представления о допустимости насилия и вооруженных восстаний являются более строгими, чем в историческом прошлом, однако смело можно предполагать, что в будущем кроме мирных будут и вооруженные, насильственные смены власти, особенно в репрессивных авторитарных режимах, подавляющих мирную оппозицию. Поэтому остается актуальным вопрос о критериях оправданности применения оружия и насилия протестующими.
Сформулируем общие принципы перехода протеста к формату вооруженного восстания, следование которым делает его оправданным (достойным последующей легитимации) настолько, насколько это вообще возможно:
· лучше всего обходиться без оружия сугубо мирными средствами (см. аргументацию выше);
· вооружаться допустимо только после исчерпания всех возможностей мирного протеста (массовые мирные уличные акции, забастовки, пикетирование зданий, перекрытия трасс и т.д.) и в ответ на серию акций неправового насилия со стороны государства (избиения, пытки, убийства), которые не расследуются, не наказываются, а только усугубляются; фактически в этих случаях государство ведет с гражданами настоящую войну, поэтому решение протестующих о том, чтобы взяться за оружие, является актом самозащиты общества от преступного государства; в будущем решение вооружаться должно быть легитимировано, поэтому необходимо документирование преступных деяний со стороны сил режима;
· следует не провоцировать власть на применение оружия, а напротив, каждый раз отставать на шаг в радикальности политических действий, призывать власть и давать ей возможность перейти к мирному разрешению кризиса через компромиссы; вооружение протестующих не означает мгновенного перехода к стрельбе на поражение, сами по себе «ступени насилия» (угроза вооружения, угроза применения оружия, стрельба в воздух, стрельба из травматического оружия, стрельба по ногам) должны сопровождаться призывами вернуться в мирный формат переговоров и компромиссов;
· применять оружие на поражение можно только в ответ на жестокое и беспощадное применение оружия со стороны режима (расстрел протестующих с десятками жертв);
· наступательные боевые действия с целью разгрома сил режима и вооруженного захвата власти могут быть оправданы, только когда после десятков убитых власть не прекращает, а наращивает насилие с явной направленностью на массовое уничтожение протестующих.
Продолжение следует
[1] ДАТЬ ЦИТАТУ Stinchcombe 1987
[2] Nonviolent campaigns are more likely to win legitimacy, attract widespread domestic and international support, neutralize the opponent's security forces, and compel loyalty shifts among erstwhile opponent supporters than are armed campaigns, which enjoin the active support of a relatively small number of people, offer the opponent a justification for violent counterattacks, and are less likely to prompt loyalty shifts and defections. .[Stephan p]