Экспедиция в Чернобыльскую зону. Про братские могилы, людей и лошадей, ч. 2.
Оригинал взят у tov_sergeant в Экспедиция в Чернобыльскую зону. Про братские могилы, людей и лошадей, ч. 2.
В одном из сел, когда я сосредоточенно искал ракурс очередной интересной детали в очередных джунглях, раздались истошные крики моих компаньонов. Точнее, Максим только помогал, а кричал Дима. В колесо его любимого джипа воткнулась то ли кость, то ли сучок. Запаска, как водится, была полусдута, насоса нет и вообще, менять колесо в безлюдье у государственной границы с Беларусью (отмеченной упавшими гнилыми столбами с колючкой) было неохота. То ли кость, то ли сучок воткнули поглубже и крадучись поехали назад. Уже в Киеве оказалось, что это был волчий клык, утраченный хищником при неизвестных обстоятельствах. Может, конечно, и собачий, но волчий - интереснее. На шиномонтаже его еле вытащили. Но это просто присказка. По-настоящему удивило не это.
Про родные могилы
Второе, что меня удивило до глубины души - это ухоженные могилы на сельских кладбищах. Каждый год сюда приезжают на «гробки» бывшие полищуки, красят кресты в «корпоративный» полесский цвет, повязывают вышитые полотенца. Возвращаются, может быть, потому, что здесь остались не только могилы предков, но и жизнь, которой нет на новом месте. В хатах и дворовых постройках предметы быта, использовавшиеся веками, - деревянные грабли, глиняные горшки, прялки. В шкафах и свернувшиеся в трубочку на полу, - старые фотографии.
Вот на нас смотрят молодые, сильные пацаны в форме Советской армии. На обороте надпись: «На память земляку Толе от Василия Ивановича. В/ч 18708 «Б» г. Киева-Василькова. В честь нашего знакомства. 7-III-73 г. А родом я с. д. Крюки. Хотел бы видеть тебя у нас дома, был-бы желанным гостем». Крюки - это Беларусь, неподалеку. Стало быть, и Василий Иванович потерял свою малую родину. Или, подобно немногим, вернулся, чтобы стать «самосёлом».
Газета сообщает о смерти Леонида Брежнева
Люди, кстати, тут живут, но мы их не видели. Признаки жизни - да: свежие следы от протектора, занавески в чистых, целых окнах, поправленные заборы. В той же Замошне живет кто-то. Наверное, присматривает за тем невеликим порядком, что чернобыльская община навела в остове храма Казанской иконы Божьей матери. Но если бы там жил я - спрятался бы при появлении черного джипа. Видимо, тамошние жихари сделали то же самое. Самосёлы ведь стали и предметом «местного колорита» для продажи любопытным туристам, тоже повод избегать чужого общества.
В городе Чернобыле их проживает душ сто. И еще какое-то количество по селам - ведут нехитрое хозяйство, полавливают рыбку, несмотря на запреты. Хотя им-то как раз смысла нет запрещать, если уж жить разрешили. Но эти островки жизни слишком слабы, чтобы остановить общее разрушение всего созданного руками человека.
Трудно сегодня в это поверить, но в глухих полесских деревнях были огромные молочно-товарные фермы, немалые парки сельхозтехники с собственными заправками, клубы с кинопроекторными, библиотеки. Их никто не растащил, как в большинстве украинских сел, поэтому есть о чем поразмыслить.
Ради любопытства я заглянул в читательский формуляр главного экономиста колхоза «Червоне Полісся» с. Чапаевка Ольги Ковальчук, открытый в январе 1984 г. 20-летняя барышня интересовалась Драйзером, Хемингуэем, Купером, читала Юрия Мушкетика и другую литературу на украинском языке. Формуляр, кстати, отпечатан типографским способом тоже на украинском языке, как и классный журнал, найденный нами в школе села Кривая Гора. Наконец, брала Ольга Ивановна периодическую прессу и экономические справочники. А колхозник Григорий Дмитренко очень уважал «Жизнь животных» Альфреда Брэма.
С Брэмом и асфальтом через болота соседствовало, что было всегда: традиционный уклад, соломенные крыши, поразительно сохранившиеся до сих пор, только мхом затянулись.
Деревянные церкви, из которых теперь уцелела лишь одна, в селе Красное. Храм Архистратига Михаила возник перед нами как-то вдруг. Путаница стволов и веток оборвалась, и на поляне вырос огромный, какой-то не покорившийся, что ли, храм. Именно такое ощущение - не покорившийся: ни мародерам, вынесшим иконы и утварь в суматохе после аварии на ЧАЭС, ни времени, ни природе. Только на колокольне какие-то досужие туристы оставили открытыми ставни, и ветром сорвало огромную дубовую половинку.
Внутри - простенькие иконы. Снаружи - просьба пощадить Дом Божий.
Мы видели могилы староверов с восьмиконечными крестами и деревянными надгробиями в форме домика - нарубами, и могилы, отмеченные малыми деревянными крестами, почти превратившимися в труху. Тут же обелиск с красной звездой и будто вчера прикрученной табличкой мужику, прошедшему войну и умершему в 1957-м: "Коммунисту, мужу, отцу. Память о тебе прекрасна!".
Остатки храма в честь иконы Казанской Божьей матери. Купол и перекрытия сгорели уже в 90-е годы. Раз в год тут проводятся службы.
И, конечно, как часть былого - братские могилы. Осенью 1943 года в припятских лесах и болотах шла битва, в которой одни старались удержаться на малых плацдармах, а другие - сбросить противника в только что форсированный им Днепр. Эта страничка истории большой войны так и осталась малоизвестной. Масштабных поисковых работ здесь не велось, и сколько народу осталось валяться по полям и в торфяной сырости - одному Богу ведомо.
Поразительного качества и эмоциональной наполненности ручная работа. Такое встретил впервые.
Но и похоронено по селам немало. Третье, что удивило - количество Героев Советского Союза, покоящихся в этой земле. В одном из сел кто-то оторвал широченные, тяжеленные, из нержавейки, таблички с фамилиями, но утащить не смог - не ухватить. Герой Советского Союза, сержант Николай Клименко из с. Рояковка Харьковской области обеспечивал бесперебойную связь под огнем. Когда один из батальонов полка отошел с занятых позиций, остался на месте и передавал сведения о противнике. Погиб 3 октября 1943 года при устранении повреждения линии.
Герой Советского Союза, старший сержант Степан Рощупкин из с. Знаменка Курской области, командир взвода истребителей танков. О нем вообще почти ничего не известно. Справочники сухо говорят: «погиб при форсировании Днепра». Однако когда-то в с. Зимовище, тут же, неподалеку, его именем была названа улица. А от Зимовища, между прочим, перли немецкие гренадеры.
На второй табличке - еще почти полторы сотни имен. Про них никто не вспоминает и не носит цветы в День Победы. Братские могилы рассматриваются редкими посетителями чисто утилитарно. Пройдет время - и они тоже сравняются с землей, как те безымянные холмики с погнившими крестами. Можно было бы сослаться на особые условия, если бы это не происходило всюду. Разве сильно отличаются от мертвых сел Зоны мертвые села Черниговщины или Житомирщины? Кем мы останемся без прошлого? Тупыми добытчиками металла? Сутулыми кнопкодавами, ненавидящими все, кроме собственных заблуждений? Наша история, наша память - не в интернете, она вот тут, рядом. Порастает быльем.
Но привет мы все-таки получили. При дороге на полностью проглоченном лесом хуторе Коцюбинский обнаружилась черная гранитная глыба, с затянутыми моховой зеленью буквами. Чья-то заботливая рука и тут повязала рушничок. На оттертой поверхности обнаружилась надпись: «Здесь 3 октября 1943 г. при выполнении боевого задания погиб экипаж 59-го Гвардейского авиаполка, летчик мл. л-т Прядко А.И. 1922 г.р., воздушный стрелок мл. сержант Дудко А.Н., 1922 г.р.
Отряд РВС «Поиск» СПТУ-56 г. Гомель. Слава героям, павшим в боях за Советскую Родину».
Из донесений о потерях, найденных уже дома, выяснилось, что оба - и пилот, и стрелок, - числятся пропавшими без вести. Сумели гомельские поисковики найти родных, где точно похоронили останки - неизвестно. Но, по крайней мере, еще на двух пропавших без вести стало меньше. А дальше - больше. Уже первая проверка фамилий, почти растворившихся на гранитной поверхности плит из самой дальней точки нашего маршрута показала, что большинство бойцы и командиры числятся похороненными совершенно в других местах. Некоторые в списках вообще отсутствуют.
Уверен, многих из них до сих пор ищет родня - как в случае с Валентиной Перевезенцевой. Будем надеяться, кого-то теперь найдут. И после тоже. Поскольку успели мы очень мало, лелеем надежду вернуться сюда весной и закончить начатое. Да и смена природных декораций - штука удивительная.
Красная линия - первый день, синяя - второй день. Указанная организация не имеет ко мне никакого отношения :)
окончание следует.
В одном из сел, когда я сосредоточенно искал ракурс очередной интересной детали в очередных джунглях, раздались истошные крики моих компаньонов. Точнее, Максим только помогал, а кричал Дима. В колесо его любимого джипа воткнулась то ли кость, то ли сучок. Запаска, как водится, была полусдута, насоса нет и вообще, менять колесо в безлюдье у государственной границы с Беларусью (отмеченной упавшими гнилыми столбами с колючкой) было неохота. То ли кость, то ли сучок воткнули поглубже и крадучись поехали назад. Уже в Киеве оказалось, что это был волчий клык, утраченный хищником при неизвестных обстоятельствах. Может, конечно, и собачий, но волчий - интереснее. На шиномонтаже его еле вытащили. Но это просто присказка. По-настоящему удивило не это.
Про родные могилы
Второе, что меня удивило до глубины души - это ухоженные могилы на сельских кладбищах. Каждый год сюда приезжают на «гробки» бывшие полищуки, красят кресты в «корпоративный» полесский цвет, повязывают вышитые полотенца. Возвращаются, может быть, потому, что здесь остались не только могилы предков, но и жизнь, которой нет на новом месте. В хатах и дворовых постройках предметы быта, использовавшиеся веками, - деревянные грабли, глиняные горшки, прялки. В шкафах и свернувшиеся в трубочку на полу, - старые фотографии.
Вот на нас смотрят молодые, сильные пацаны в форме Советской армии. На обороте надпись: «На память земляку Толе от Василия Ивановича. В/ч 18708 «Б» г. Киева-Василькова. В честь нашего знакомства. 7-III-73 г. А родом я с. д. Крюки. Хотел бы видеть тебя у нас дома, был-бы желанным гостем». Крюки - это Беларусь, неподалеку. Стало быть, и Василий Иванович потерял свою малую родину. Или, подобно немногим, вернулся, чтобы стать «самосёлом».
Газета сообщает о смерти Леонида Брежнева
Люди, кстати, тут живут, но мы их не видели. Признаки жизни - да: свежие следы от протектора, занавески в чистых, целых окнах, поправленные заборы. В той же Замошне живет кто-то. Наверное, присматривает за тем невеликим порядком, что чернобыльская община навела в остове храма Казанской иконы Божьей матери. Но если бы там жил я - спрятался бы при появлении черного джипа. Видимо, тамошние жихари сделали то же самое. Самосёлы ведь стали и предметом «местного колорита» для продажи любопытным туристам, тоже повод избегать чужого общества.
В городе Чернобыле их проживает душ сто. И еще какое-то количество по селам - ведут нехитрое хозяйство, полавливают рыбку, несмотря на запреты. Хотя им-то как раз смысла нет запрещать, если уж жить разрешили. Но эти островки жизни слишком слабы, чтобы остановить общее разрушение всего созданного руками человека.
Трудно сегодня в это поверить, но в глухих полесских деревнях были огромные молочно-товарные фермы, немалые парки сельхозтехники с собственными заправками, клубы с кинопроекторными, библиотеки. Их никто не растащил, как в большинстве украинских сел, поэтому есть о чем поразмыслить.
Ради любопытства я заглянул в читательский формуляр главного экономиста колхоза «Червоне Полісся» с. Чапаевка Ольги Ковальчук, открытый в январе 1984 г. 20-летняя барышня интересовалась Драйзером, Хемингуэем, Купером, читала Юрия Мушкетика и другую литературу на украинском языке. Формуляр, кстати, отпечатан типографским способом тоже на украинском языке, как и классный журнал, найденный нами в школе села Кривая Гора. Наконец, брала Ольга Ивановна периодическую прессу и экономические справочники. А колхозник Григорий Дмитренко очень уважал «Жизнь животных» Альфреда Брэма.
С Брэмом и асфальтом через болота соседствовало, что было всегда: традиционный уклад, соломенные крыши, поразительно сохранившиеся до сих пор, только мхом затянулись.
Деревянные церкви, из которых теперь уцелела лишь одна, в селе Красное. Храм Архистратига Михаила возник перед нами как-то вдруг. Путаница стволов и веток оборвалась, и на поляне вырос огромный, какой-то не покорившийся, что ли, храм. Именно такое ощущение - не покорившийся: ни мародерам, вынесшим иконы и утварь в суматохе после аварии на ЧАЭС, ни времени, ни природе. Только на колокольне какие-то досужие туристы оставили открытыми ставни, и ветром сорвало огромную дубовую половинку.
Внутри - простенькие иконы. Снаружи - просьба пощадить Дом Божий.
Мы видели могилы староверов с восьмиконечными крестами и деревянными надгробиями в форме домика - нарубами, и могилы, отмеченные малыми деревянными крестами, почти превратившимися в труху. Тут же обелиск с красной звездой и будто вчера прикрученной табличкой мужику, прошедшему войну и умершему в 1957-м: "Коммунисту, мужу, отцу. Память о тебе прекрасна!".
Остатки храма в честь иконы Казанской Божьей матери. Купол и перекрытия сгорели уже в 90-е годы. Раз в год тут проводятся службы.
И, конечно, как часть былого - братские могилы. Осенью 1943 года в припятских лесах и болотах шла битва, в которой одни старались удержаться на малых плацдармах, а другие - сбросить противника в только что форсированный им Днепр. Эта страничка истории большой войны так и осталась малоизвестной. Масштабных поисковых работ здесь не велось, и сколько народу осталось валяться по полям и в торфяной сырости - одному Богу ведомо.
Поразительного качества и эмоциональной наполненности ручная работа. Такое встретил впервые.
Но и похоронено по селам немало. Третье, что удивило - количество Героев Советского Союза, покоящихся в этой земле. В одном из сел кто-то оторвал широченные, тяжеленные, из нержавейки, таблички с фамилиями, но утащить не смог - не ухватить. Герой Советского Союза, сержант Николай Клименко из с. Рояковка Харьковской области обеспечивал бесперебойную связь под огнем. Когда один из батальонов полка отошел с занятых позиций, остался на месте и передавал сведения о противнике. Погиб 3 октября 1943 года при устранении повреждения линии.
Герой Советского Союза, старший сержант Степан Рощупкин из с. Знаменка Курской области, командир взвода истребителей танков. О нем вообще почти ничего не известно. Справочники сухо говорят: «погиб при форсировании Днепра». Однако когда-то в с. Зимовище, тут же, неподалеку, его именем была названа улица. А от Зимовища, между прочим, перли немецкие гренадеры.
На второй табличке - еще почти полторы сотни имен. Про них никто не вспоминает и не носит цветы в День Победы. Братские могилы рассматриваются редкими посетителями чисто утилитарно. Пройдет время - и они тоже сравняются с землей, как те безымянные холмики с погнившими крестами. Можно было бы сослаться на особые условия, если бы это не происходило всюду. Разве сильно отличаются от мертвых сел Зоны мертвые села Черниговщины или Житомирщины? Кем мы останемся без прошлого? Тупыми добытчиками металла? Сутулыми кнопкодавами, ненавидящими все, кроме собственных заблуждений? Наша история, наша память - не в интернете, она вот тут, рядом. Порастает быльем.
Но привет мы все-таки получили. При дороге на полностью проглоченном лесом хуторе Коцюбинский обнаружилась черная гранитная глыба, с затянутыми моховой зеленью буквами. Чья-то заботливая рука и тут повязала рушничок. На оттертой поверхности обнаружилась надпись: «Здесь 3 октября 1943 г. при выполнении боевого задания погиб экипаж 59-го Гвардейского авиаполка, летчик мл. л-т Прядко А.И. 1922 г.р., воздушный стрелок мл. сержант Дудко А.Н., 1922 г.р.
Отряд РВС «Поиск» СПТУ-56 г. Гомель. Слава героям, павшим в боях за Советскую Родину».
Из донесений о потерях, найденных уже дома, выяснилось, что оба - и пилот, и стрелок, - числятся пропавшими без вести. Сумели гомельские поисковики найти родных, где точно похоронили останки - неизвестно. Но, по крайней мере, еще на двух пропавших без вести стало меньше. А дальше - больше. Уже первая проверка фамилий, почти растворившихся на гранитной поверхности плит из самой дальней точки нашего маршрута показала, что большинство бойцы и командиры числятся похороненными совершенно в других местах. Некоторые в списках вообще отсутствуют.
Уверен, многих из них до сих пор ищет родня - как в случае с Валентиной Перевезенцевой. Будем надеяться, кого-то теперь найдут. И после тоже. Поскольку успели мы очень мало, лелеем надежду вернуться сюда весной и закончить начатое. Да и смена природных декораций - штука удивительная.
Красная линия - первый день, синяя - второй день. Указанная организация не имеет ко мне никакого отношения :)
окончание следует.